Сатанель. Источник зла

Против него самого, Гаспара Осуны, инквизиция не имела ровным счетом ничего. Только то, что придумал Диего Рамирес, приспешник великого инквизитора Фернандо де Вальдеса и глава севильянской инквизиции. Он утверждал, что нашел двух свидетелей его преступлений. Гаспар так и не узнал их имен. Вне всякого сомнения, они были вымышленными, как и выдвинутые против него обвинения.

Его покровитель, архиепископ Толедский Бартоломе де Карранса, также пал жертвой Святейшей инквизиции. Как и Гаспар, он был абсолютно ни в чем не повинен.

Его мысли вернулись к странному черному предмету в форме шестерки, появление которого положило начало цепочке дальнейших событий. Больше он ничего о нем не слышал, но не сомневался, что инквизиторы не добрались до него. В противном случае Диего Рамирес сообщил бы ему об этом с единственной целью — причинить боль. В тот день, когда он увидел истинную природу севильского инквизитора, он совершенно отчетливо понял причину многих других событий, ранее вызывавших у него недоумение.

Он расхохотался при мысли о том, что инквизиция так упорно охотится на ведьм и еретиков, в то время как в ее лоне находится адепт самого дьявола. Это был искренний и совершенно естественный смех. Бредущие рядом с ним грешники не обратили на него никакого внимания, но Гаспар заметил, что зрители испуганно переглядывались, перешептывались и крестились.

— Он обезумел от ужаса, — донеслось до него.

Смеясь, он продолжал свой путь и думал о том, каким невероятно далеким теперь кажется тот день, когда Бартоломе де Карранса вошел в его ювелирную мастерскую.

25

Севилья, 1559 год

Гаспар де Осуна был потомком крещеных евреев. Его дедушка родился иудеем в Сепульведе и при рождении получил имя Исаак Абестури, а много лет спустя его предали земле в Малаге уже по христианскому обычаю под именем Мартин Перес. Из услышанного от родителей Гаспар сделал вывод, что дедушка остался верен своей религии и до самой смерти исполнял иудейские ритуалы. Впрочем, ему повезло: на него никто не донес и он ни разу не попал в списки подозреваемых инквизицией.

Дедушка Исаак — он же дедушка Мартин — решил отречься от своей веры, по крайней мере официально, когда на землях, принадлежащих королям-католикам, перед иудеями встал выбор, призванный навеки определить их жизнь — обратиться в истинную веру или стать вечными изгнанниками.

Исааку в ту пору было двадцать четыре года. В его груди билось сердце иудея, но он был наделен прагматическим умом. Он недавно обосновался в Толедо, два года назад женился и растил сына. Все свои средства он вложил в маленькую ювелирную мастерскую в иудейском квартале, которую он приобрел около года назад. Он все обсудил с женой, и они решили отдать кесарю кесарево, а с Богом поддерживать прежние отношения. Исаак втайне продолжал следовать своим убеждениям, и, к счастью для него и его семьи, никто не указал на них пальцем и не предал инквизиции.

Родители Гаспара вырастили его в христианских традициях, и если и не сделали его убежденным христианином, то, во всяком случае, научили его соблюдать обряд. Таким образом, их дети, в том числе Гаспар, стали полноправными христианами, и об иудейском происхождении у них остались лишь смутные воспоминания, которые лучше всего было предать забвению.

Отец Гаспара также был ювелиром. Вначале он обосновался в Осуне, а со временем перебрался в Севилью, где очень скоро снискал репутацию великолепного мастера. Гаспар был его единственным ребенком мужского пола и после его смерти, случившейся шесть лет назад, унаследовал отцовский бизнес.

Гаспар также продемонстрировал незаурядный талант к обработке серебра, и вскоре мастерская Гаспара де Осуны стала самой известной ювелирной мастерской в городе. Среди его клиентов числились не только состоятельные граждане, но и отцы города и Церкви.

В то утро, когда Бартоломе де Карранса посетил его мастерскую, Гаспар работал над серебряной шкатулкой с инкрустациями из золота и драгоценных камней, которую город намеревался подарить королю Филиппу.

— Он уже здесь! Он уже здесь!

С этими криками юный Педро, племянник Гаспара, взлетел по лестнице. На его лице читалось волнение. Ему недавно исполнилось четырнадцать лет, и два последних года он работал у дяди подмастерьем.

— Угомонись, парень, и не кричи.

Гаспар поднялся и улыбнулся племяннику. Он тоже был взволнован, но пытался сохранять спокойствие. Два часа назад к нему явились монахи-доминиканцы и объявили, что его высокопреосвященство намерен посетить мастерскую Гаспара и побеседовать с ее владельцем. Ювелир лично сообщил, что будет счастлив принять у себя архиепископа. Его отношения с Церковью складывались наилучшим образом, и Гаспар был намерен сделать все, от него зависящее, чтобы сохранить это положение вещей. Но когда он поинтересовался мотивами визита, посланцы лишь слабо улыбнулись в ответ.

Некоторое время он ломал голову над тем, что могло привести к нему Бартоломе де Каррансу, примаса Испании и самого влиятельного священнослужителя в мире после папы римского. Он знал, что архиепископ находится в Севилье, но не мог понять, что могло ему понадобиться от одного из севильских ювелиров.

Ничего не придумав, он пожал плечами, взял тонкий чекан и склонился над шкатулкой, предназначенной для Филиппа Второго. Он провел за этой работой больше часа и почти забыл о предстоящем визите архиепископа, пока на второй этаж не ворвался юный Педро.

— Скорее, дядя Гаспар, — возбужденно затараторил мальчик, — кортеж почти у двери.

На этот раз Гаспар де Осуна не возражал, ему тоже передалось исходившее от племянника волнение. Он стряхнул с рукавов мелкие серебряные стружки, пригладил волосы и торопливо спустился по лестнице. На первом этаже мастерской располагалась небольшая лавка, дверь которой выходила на улицу, и контора, где Гаспар принимал клиентов.

Руи, счетовод и служка в одном лице, выжидательно замер за прилавком, не сводя глаз с двери, ведущей на улицу. Увидев Гаспара, он, похоже, вздохнул с облегчением. В мастерскую часто захаживали важные персоны: родовитые граждане Севильи и высокие церковные чины, но визит архиепископа Толедского, советника короля и примаса Испании, вне всякого сомнения, стоял особняком.

Гаспар не успел подойти к двери, как вдруг она распахнулась, и на пороге возник гвардеец. Одна его рука лежала на эфесе висящей у пояса шпаги, а в другой он держал шляпу с пером.

Он огляделся, пристально посмотрел в глаза Гаспару, а затем Руи и наконец отступил в сторону. За ним вошел доминиканский монах, которого ювелир уже знал — тот передавал ему заказы от севильской церкви. Увидев Гаспара, он наклонил голову в знак приветствия и, обернувшись к двери, торжественным голосом произнес:

— Его высокопреосвященство преподобный дон Бартоломе де Карранса, архиепископ Толедский.

Порог ювелирной мастерской переступил человек невысокого роста и среднего телосложения с непокрытой головой, что позволяло рассмотреть его высокий лоб и уже слегка поредевшие волосы. Поверх его церковных одежд был наброшен скромный стихарь. Ничто в облачении этого человека не привлекало внимания к его персоне, кроме массивного епископского перстня на пальце правой руке. За архиепископом шел еще один монах доминиканского ордена.

Войдя в мастерскую, Карранса остановился и с любопытством огляделся. Наконец взгляд его маленьких, черных и необычайно живых глаз остановился на Гаспаре де Осуне. Ювелир сделал два шага вперед и, встав перед священнослужителем на правое колено, склонил голову.

— Ваше сиятельство…

Архиепископ протянул ему руку с перстнем для поцелуя. Гаспар его поцеловал, профессиональным взглядом определив, что крупный, но просто ограненный камень является аметистом, и на нем вырезана архиепископская печать. Карранса положил левую руку ему на плечо, приглашая ювелира подняться.

— Да благословит тебя Господь, сын мой, — произнес он, продолжая с любопытством вглядываться в лицо молодого ювелира. — Мне рассказывали о тебе и о твоей способности обрабатывать металлы. Насколько я понял, — он слегка нахмурил брови, — сейчас ты работаешь над шкатулкой, предназначенной в подарок нашему королю и господину.