Полдень синих яблок (СИ)

- А ту, что ты мне намедни о ваших мумиях рассказал.

- Они не наши, лаобань. Китаец не строит серафиму, нам не можно!

- Ну, в-общем, выдал он мне одну штуку. То ли шумеры, то ли в Древнем Египте...

- Нет, - снова поклонился китаец, - когда люди большой были.

- Вот, - одобрительно кивнул Лесоводский, - существовала технология, что-то вроде обратимой консервации. Тело вскрывали, удаляли из него все внутренности, заливали особым раствором и туго перематывали.

- Борис Львович, - Игорь с аппетитом обсасывал обжаренную на огне куринную ножку, - ну, это же обычное для тех времён мумифицирование. Этих мумий фараона...

- Да это я и без тебя знаю, ты послушай дальше. Мумия...

- Серафима, - упрямо повторил китаец.

- Вот ведь заладил! Ну какая Серафима?

- Якоря, лаобань.

- А, ну да. Это забальзамированное тело, которое он всё время серафимой называет,-китаец кивнул, - было своеобразным якорем, удерживающим душу. Считалось, что таким образом можно даже через очень длительное время оживить тело.

- Для чего? - Игорь перестал жевать.

- А для того, чтобы сохранить знания. Для потомков.

- Но каким образом можно оживить, извините, выпотрошенное тело?

- О! Это не менее интересный ритуал. Если тело принадлежало учёному, то основной предмет оживления - голова, если виному военноначальнику - всё тело. Никогда не знаешь, какие знания понадобятся. Таким образом они хранились, дожидаясь своего часа. Пока на созреет материальная база, нужные технологии, мумия хранится под стеклянным, желательно хрустальным саркофагом. Тебе это ничего не напоминает?

- Ну, разве что 'Сказку о мёртвой царевне', - пожал плечами Завадский.

- Сказка, друг мой, ложь, да в ней намёк. Была ещё одна особенность.

- Какая, - Игорь подавил зевок.

- Если соблюдать определённые условия, мумию можно превратить в эгрегор. И тогда всё психотронное оружие мира может оказаться игрушкой по сравнению с его силой.

- И что это за условия?

- Жертвоприношения! - выпучив глаза, прошептал Борис Львович, как школьник, рассказывающий страшную историю.

Игорь поперхнулся и, вытирая белоснежной салфеткой губы, взмолился:

- Борис Львович! Ну, хватит меня разыгрывать! Я уж было повёлся, - слукавил он, не веря на самом деле ни одному слову Лесоводского.

- А я тебя не разыгрываю, я тебе глаза открываю.

- Хорошая у вас тактика - закрыть мне рот, чтобы открыть глаза. У меня весь аппетит пропал.

- Да ты кушай, кушай. Я постараюсь лояльненько так обрисовать, без жутких подробностей.

- Вот спасибо!

- Мы остановились на том, что этой мумии нужна постоянная подпитка, энергетическая, в виде поклонений, распевания гимнов, мантр и совсем иного рода, - Борис Львович с опаской посмотрел на Игоря, - ну, то, что я сказал раньше.

- Мгм, - промычал Игорь, - Я понял.

- Тогда подключается усилитель в виде золотой пластины, желательно древней, с начертанными на ней указаниями и душа мумии начинает выполнять любые указания - влиять на огромную национальную общность, диктовать свои условия.

- А зачем это мумии?

- Ну, что ты как ребёнок! За этим стоят люди. Страшные люди!

Первым делом он вбил в поисковик слово 'серафим', но, похоже русскоязычному сегменту всемирной паутины в нужном ему значении это слово знакомо не было.

Поисковик выдавал шестикрылого Серафима, Серафима Саровского, Серафимо-Дивеевский монастырь, Серафимовича и даже какую-то Клавдию Серафимовну.

Игорь ничего другого не ожидал и решил зайти с другой стороны - более продвинутого и многознающего западного интернета и вбил слово латиницей. Тоже ничего особенного.

Он задумался. Что-то во всей этой истории было. Насколько интересное, настолько и странное. Знамёна с головой вождя, демонстрации с портретами, пионеры, бюсты, октябрятские значки - всё это словно было частью какого-то гигантского таинственного ритуала во имя тщательно оберегаемой мумии.

Но предмет трепетного поклонения многих поколений, а поросту говоря, не преданное земле тело, было темой неприкасаемой. В своё время. Но сейчас всё изменилось, строй, правители, люди, всё стало иным, а воз, точнее, труп и ныне там. Современные дети уже понятия не имеют, кто был этот человек, приоритеты, что он культивировал, канули в лету, а кто-то продолжает тратить огромные средства, раз в неделю мыть и переодевать, сохранять неизвестно для чего тело, бывшеее когда-то вождём. И изначально, кому из безбожников пришла варварская мысль устроить усыпальницу в самом центре страны?

Здесь было, где развернуться.

И он набрал на клавиатуре простые, но священные когда-то для каждого советского человека слова 'Красная площадь'.

Пробираясь сквозь частокол патетики и дифирамбов, он наткнулся на прелюбопытнейшую статью. Американский исследователь из числа воинствующих антикоммунистов, которые знают о России гораздо больше, чем сами россияне, но ссылаясь на вполне определённые, не скрываемые источники информации, писал на первый взгляд полную чушь. Чем дальше продвигался Завадский по тексту, с удивлением обнаруживая неожиданные страшные подробности истории сакрального места, тем больше он мрачнел, повысившееся было настроение тут же улетучилось. И вдруг он почувствовал резкий приступ рвоты.

Он еле успел добежать до туалета, как его вывернуло, как ему показалось, со всеми потрохами, в фарфоровый, с сияющей золотом колючей проволокой, лентой вьющейся в глубине прозрачного стульчака, унитаз. Рвало его долго и мучительно, до спазм. Отравленный организм, спровоцированный страшными подробностями казней и пыток, с отвращением исторгал всё, что принесло ему мучительные страдания. Американец словно нарочно издевался, маниакально смаковал издевательства над людьми, описывал процессы вырывания ноздрей, четвертования, стегания кнутом, варения заживо и прочих мерзостей, что веками творились на этой обители страха и боли. Реки и ручейки крови мучимых и убиваемых текли, пропитывая это место насквозь и просачиваясь, скапливались, омывая бледные застывшие лица сброшенных здесь же, в оборонительные рвы, уже казнённых, людей.

Красная, стало быть, кровавая. И снова острый приступ рвоты сжал в спазмах истерзанный желудок.

Тщательно умывшись и налив себе чаю, он снова сел за монитор. В голове пронеслось, как всего один только раз, будучи ещё школьником, попал в Мавзолей, который так гнетуще подействовал на его неокрепшую детскую психику, что потом всю ночь он метался в кошмарах.

Вчитываясь в текст, Игорь вдруг споткнулся на слове терафим и по телу пробежал озноб. Так вот, что имел в виду китаец! Никакая не Серафима! Терафим!

Иностранец через строчку упоминал заветное слово и иначе, как зиккурат, Мавзолей не называл.

И тут Игоря поджидал очередной шок! Оказывается, терафимом главного бога вавилонян ВИЛа (на этих словах он почесал затылок, совпадение весьма необычно!) была забальзамированная голова рыжего, бородатого и лысого мужчины (тоже случайность?), заключённая в стеклянный саркофаг (третья случайность - уже закономерность!).

Игорь, боясь пропустить каждое слово, с жадностью вперился в экран.

Историк лихо, со знанием дела, как будто только этим и занимался всю жизнь, описывал технологию изготовления терафима, создание энергоинформационного поля, подпитку. Слова, сплетаясь в длинную логическую цепочку, обрастали неожиданными потрясающими выводами. Он манипулировал ими, сведя воедино события и факты, которые бывшему советскому человеку даже в голову не могли прийти. Игорь не был верующим человеком, но иногда ходил в церковь и даже покрестился, отдавая дань моде, захлестнувшей Россию. И хоть духовность эта была, скорее, ярморочной, показной, но людям нужно во что-то верить. И когда развалилась вера коммунистическая, на её обломках возникла другая крайность. Люди, подавленные бездуховностью общества, массово ринулись в церкви, патаясь заменить освободившееся место новым заблуждением - религией, которой их лишали мучительные десятилетия.