Зомби

III

Филип и Анжела уехали в Лондон и вернулись к обычной жизни. События осени казались неправдоподобными, словно происшедшими во сне, скорее игрой воображения, нежели реальностью. Друзья подтрунивали над Филипом и Анжелой и их блажью поселиться в такой глуши, вместо того чтобы наслаждаться прелестями лондонской жизни.

Филип же без устали рассказывал друзьям о потрясающем бриллианте, обнаруженном им в грязи; он обладал незаурядным даром рассказчика, и слушатели начинали верить в чудеса Серого Дома. Больше десятка супружеских пар приняли приглашение посетить Францию следующим летом, поверив завораживающим историям Филипа, — повествование о Сером Доме было не менее увлекательно, чем его романы.

Анжеле доставляло удовольствие следить за успехами мужа; к тому же она снова очутилась в привычной среде, и события вокруг Серого Дома казались ей незначительными и не стоящими внимания. Она решила, что подобное могло произойти с кем угодно. А обстановка очень много значит. Без сомнения, Серый Дом производит мрачноватое впечатление и когда-то там происходили вещи, о которых лучше забыть, но электрическое освещение и современные удобства должны рассеять призраки прошлого.

Ей и самой следовало бы писать романы; Филип часто дразнил ее, говоря, что из них двоих она обладает более живым воображением. В каком-то смысле это верно, думала Анжела и смотрела на мужа — он сидел с трубкой во рту и пинтой пива в руке. В свои сорок пять он выглядел совсем молодым, в блестящих черных волосах не было и намека на седину, и она гордилась им.

Да, глупо волноваться из-за этого Серого Дома, все старые особняки таковы. Если на то пошло, точно такое же чувство возникло у нее в парижской тюрьме Консьержери, где все напоминало об ужасном Комитете общественного спасения [21]и Марии-Антуанетте. Она отгоняла прочь беспокойство и с неподдельным интересом слушала, как Филип читает письма Роже Фрея или месье Гасиона, в которых сообщалось о ходе работ.

Иногда приходили письма от аббата, написанные аккуратным почерком ученого, но он крайне редко упоминал о Сером Доме и никогда — о фреске. Анжела видела ее еще раз после того глупого обморока на ступенях. При свете дня она вынуждена была признать, что в росписи нет ничего пугающего.

Да, на лице мерзкого старика застыло зловещее, кровожадное выражение, но и только. Даже кошка не походила на существо, которое, как показалось Анжеле, она видела в саду, — животное на фреске было размером с ищейку, но глаза и морда были другими.

Они даже смеялись над этой кошкой, она, Филип и Роже; Филип сказал, что у нее, возможно, и было девять жизней, но даже такой здоровенный зверь не смог бы протянуть двести лет. Нет, кошка больше не пугала Анжелу. Но откуда же тогда это смутное беспокойство, если причины его — кошка в саду, атмосфера старого дома и отвратительная картина — совсем не страшны?

Она затруднилась бы ответить на этот вопрос и в конце концов забыла обо всем, закружившись в водовороте привычной лондонской суеты. Вышли две книги Филипа — одна в декабре, вторая в начале весны, они пользовались даже большим успехом, чем предыдущие. Деньги текли рекой, жизнь казалась прекрасной, супруги были полны надежд.

Из Франции поступали благоприятные вести о ходе строительства; Филип уже мысленно прощался с Лондоном. Они с Анжелой разослали множество приглашений, и до отъезда оставалось всего две недели.

В письмах, регулярно приходивших от архитектора, говорилось, что крыша закончена, внутренняя отделка почти завершена, электричество работает без перебоев. Роже Фрей сообщал, что приготовления к сюрпризу, о котором было известно только ему и Филипу, тоже почти закончены; он изготовил все элементы конструкции, и ее можно будет собрать в любой момент. Гараж и площадка перед домом тоже готовы.

Писатель был в восторге; и в самом деле, судя по фотографиям, присланным Роже, дом выглядел еще более впечатляюще, чем представлял себе Филип. Терраса, выходившая на водяную мельницу, смотрелась великолепно, и хозяин решил застеклить ее с одной стороны, чтобы можно было обедать на свежем воздухе даже во время дождя.

Вопреки настоятельным просьбам аббата, Филип решил сохранить фреску. Он провел изыскания и установил, что на ней изображен старый виконт Эктор де Меневаль, один из самых жестоких садистов, принадлежавших к этому роду. Без сомнения, старому похабнику нравилась эта аллегория, изображавшая его в виде черного колдуна.

Из уважения к чувствам Анжелы, аббата и наиболее нежных гостей Филип решил, что будет закрывать фреску деревянной панелью в шведском стиле. Таким образом и волки будут сыты, и овцы целы. И при нажатии кнопки старый негодяй появится снова, чтобы потрясти воображение менее нервных зрителей.

Две недели подошли к концу; Филип посетил обед, данный в его честь издателем, пригласил тех, кого еще не успел пригласить, устроил последнюю, прощальную вечеринку, и в начале мая — несколько позже, чем предполагалось, — они с Анжелой уже ехали на пароме через Ла-Манш. На ночь они остановились в Фонтенбло и на следующий день без приключений добрались до места назначения.

Они решили сразу же поселиться в доме. По словам Роже, ванную комнату почти закончили, кухонное оборудование уже подключено. Они смогут сами наблюдать за последними доделками. И тем не менее, поскольку оба любили комфорт и к тому же приехали в городок вечером, не захватив с собой продуктов, они заказали номер в отеле на два дня, решив затем перебраться в Серый Дом.

Телеграммы дошли до всех благополучно, и месье Гасион, Роже и аббат пунктуально явились к обеду. А когда появился Пьер — они уже его не ждали, — радости не было конца. Допоздна они сидели на балконе, курили, пили коньяк и любовались огнями мирного городка.

Супруги узнали, что в доме все идет благополучно, даже лучше, чем они ожидали; Пьер и Роже Фрей прямо-таки излучали энтузиазм. Будь не так поздно, они усадили бы Филипа и Анжелу в машину и отвезли на стройку.

Роже и Филип поддразнивали аббата, как они выражались, "огораживанием" картины, но тот смотрел серьезно и задумчиво.

На следующее утро супруги поднялись поздно. Лишь после полудня Фрей, подрядчик Пьер и месье Гасион прибыли в отель, чтобы триумфально проводить своих друзей в их новое жилище. В Сером Доме произошли удивительные перемены. Перед входом располагалась площадка, вымощенная розовой плиткой, широкая парадная дверь сверкала свежей светло-желтой краской, вход украшали вазы с цветами, растения в подвесных горшках и корзинах оживляли серые стены.

Новая красная черепица сверкала в лучах солнца, восстановленная башенка выглядела так, как, должно быть, выглядела в восемнадцатом веке. Гараж был почти готов, осталось лишь покрыть его последним слоем краски; белые перила, обрамлявшие террасу, завершали картину уюта и благоденствия.

Древнее и новое пребывали в удивительной гармонии друг с другом, и даже Анжела не смогла удержаться от восхищенного возгласа. Среди шумных поздравлений архитектор, подрядчик и агент вошли в парадную дверь, чтобы продемонстрировать хозяевам чудеса внутреннего убранства. Филип был доволен, и не только мастерством строителей, но и своим даром выбирать подходящих людей.

Когда иссяк поток взаимных поздравлений, все уселись за праздничный обед, организованный местной банкетной службой. Пока гости беседовали за кофе и коньяком в столовой, Филип и Роже Фрей удалились в большой холл, чтобы кое-что обсудить. Даже аббат, который появился около девяти вечера, вынужден был признать, что теперь дом стал довольно уютным; если у него и имелись какие-то возражения, он оказался достаточно деликатен, чтобы оставить их при себе. Войдя в большой холл, аббат взглянул на стену и, казалось, испытал облегчение, увидев на месте фрески гладкую деревянную панель.

Прошло несколько дней, Филип с Анжелой устроились на новом месте, и жизнь их более или менее вошла в колею. В одной из наполовину законченных комнат на первом этаже поставили складные кровати, ели хозяева в кухне или на террасе.