Зомби

Вся терраса была покрыта лишайником, кое-где даже росли грибы; рабочие начали соскабливать грязь, под которой обнаружилась плитка с замысловатым узором, а Пьер, Филип и Анжела занялись стрижкой разросшегося кустарника, уборкой веток и прочего мусора, скопившегося за многие годы. Все это они сбрасывали с террасы прямо вниз; падая, мусор производил громкий треск, как будто кто-то пробирался сквозь заросший сад. Эти звуки почему-то вызвали у Анжелы немалое беспокойство.

Она посмотрела на водяную мельницу и темные деревья в конце сада, но не заметила там, разумеется, никакого движения. Женщина решила, что у нее просто шалят нервы, раздраженные едва слышным плеском льющейся воды. Через час, когда расчищенный участок пола несколько раз окатили водой, стало ясно, что терраса когда-то была необыкновенно красива.

При виде таких замечательных результатов к Филипу вернулось хорошее настроение.

Он поговорил с Пьером о ремонте крыши и покосившейся башенки; эти работы желательно было начать немедленно, до наступления холодов. Пьер заверил его, что такой ремонт займет не больше двух недель.

Первый день работы закончился в атмосфере взаимного удовлетворения. Сгущались сумерки, и на террасу принесли лампы. Один из рабочих начал соскабливать ржавчину с перил. Громкий скрежет эхом отдавался среди деревьев под обрывом. Когда строители закончили работу, в кустах у мельницы раздался слабый шорох. Его услышала только Анжела. Ей показалось, что под деревьями в конце аллеи мелькнула какая-то тень.

Наверное, это кошка. Множество кошек обитало возле Серого Дома. Это были крупные серые звери, и иногда в сумерках, когда Анжела с Филипом выходили прогуляться, она слышала их жалобное подвывание.

Когда они уходили, массивная дверь скрипнула, словно раздраженная вторжением. Снаружи, на небольшой площадке, где Филип намеревался выстроить гараж, они с Пьером поздравили друг друга с успешным началом работ и обменялись рукопожатиями.

Затем Филип настоял на том, чтобы угостить всех выпивкой в первом попавшемся кафе. Они расстались после взаимных уверений в дружеском расположении, и Филип с Анжелой вернулись в отель, когда уже совсем стемнело. Филип был настроен провести следующий день плодотворно и попросил электриков прийти к девяти утра. Рабочие должны были подойти к двенадцати, и, если света будет достаточно, они смогут расчистить большую часть холла.

На следующее утро электрики прибыли почти без опоздания; Серый Дом снова открыли. Примерно около полудня Филипу разрешили повернуть главный рубильник, и дом залили потоки света. У Филипа уже были готовы грандиозные планы по проведению отопления и наружного освещения, но с этим можно было подождать.

А сейчас весь дом увешали лампочками, чтобы дать возможность строителям работать при свете. Филип также вознамерился пробить в стенах большого холла два окна, чтобы туда попадал и дневной свет.

Это упущение — отсутствие окон, — а также еще некоторые странности слегка озадачивали его, и он решил ознакомиться с историей рода де Меневалей в библиотеке городского музея, когда выдастся свободное время. Пока же Филип, его жена и строители, к которым то и дело заглядывали месье Гасион, месье Морсо, а чуть позднее и архитектор, продолжили работу.

На следующий день одному из рабочих внезапно стало плохо — вероятно, от миазмов, исходивших от пола. Филип боролся с вонью с помощью бесчисленных ведер горячей воды и дезинфицирующих средств, и в конце концов ему почти удалось избавиться от мерзостного запаха.

Грузовики, нагруженные зловонными отбросами, покидали дом, направляясь на городскую свалку, и даже захворавший было рабочий, вернувшись на следующий день, был вынужден признать, что дом стал значительно лучше пахнуть и выглядеть. Но было здесь нечто, вселявшее в Анжелу смутную тревогу, хотя Филип, как и прежде, не замечал ничего особенного. Он лишь был поражен тем, сколько ламп и фонарей потребовали строители, особенно при работе в подвале, и жаловался, что если дело и дальше так пойдет, то стоимость электроэнергии скоро окажется выше цены за дом.

Но Анжела прекрасно понимала чувства рабочих и поражалась слепоте своего мужа, особенно вспоминая, что он сделал себе имя на детективах и мистических романах. Примерно спустя неделю после начала работы строители все еще продолжали разгребать мусор. Пьер надеялся вскоре приступить к ремонту крыши; Филип же был в восторге от любопытных вещиц, обнаруженных среди многовековых наслоений. Это были кольцо с необычной печаткой, очевидно принадлежавшее знатному человеку, рукоять меча, пивная кружка с латинской надписью и несколько фарфоровых кувшинов и сосудов, назначение которых никто не мог определить.

Филип забрал вещи в отель и сказал, что использует их для украшения интерьера, когда дом будет готов. Однажды утром один из рабочих подошел к Филипу со странным предметом, найденным в одной из верхних комнат. Это был непонятного назначения инструмент с металлическим наконечником, на другом конце его было нечто вроде кнута из проржавевшей от времени проволоки.

В тот день Филипа навестил в Сером Доме ученый аббат из местного университета, с которым Филип тоже успел подружиться. Анжела заметила, что при виде хлыста монсеньор Жоффруа побледнел.

— Я не хотел бы пугать вас, друг мой, но это нечистая вещь! — почти яростно воскликнул он. — Смотрите, — он указал на металлическую пластину, вделанную в рукоять, — это герб де Меневалей. У нас в Музее древностей есть недоступный для посещений кабинет, где собраны реликвии этих садистов. Если позволите, я позабочусь о том, чтобы и это сохранили. Нельзя выставлять на всеобщее обозрение подобные вещи.

Он перекрестился, и Анжела не смогла подавить дрожь. На Филипа, старавшегося принять легкомысленный вид, тоже произвели впечатление откровенность и мрачный вид монсеньора Жоффруа, и он с готовностью согласился на просьбу друга.

— Я бы хотел узнать от вас что-нибудь об этих де Меневалях, — попросил он. — Думаю, это будет неплохой материал для романа.

Аббат положил руку на плечо Филипа и пристально взглянул ему в глаза:

— Поверьте, друг мой, подобные вещи не для книг, то есть не для таких книг, какие пишете вы. Ваши сочинения об ужасах, такие талантливые и популярные, — детский лепет по сравнению с тем, что происходило когда-то вон в том замке на горе — и больше не происходит, слава господу.

Через несколько минут монсеиьор извинился и попрощался, оставив Филипа в некоторой задумчивости, а его жену — в сильной тревоге. Филип поступил весьма благоразумно, ничего не рассказав об этом разговоре ни Пьеру с рабочими, ни месье Гасиону, когда сидел у него дома за стаканчиком черносмородиновой наливки. На самом деле он узнал кое-что о Меневалях из надписи на пивной кружке, но ни с кем не стал делиться своим открытием, даже с Анжелой.

А с ней вечером того самого дня случилось необычное происшествие. Наступали сумерки, молодая женщина работала на террасе одна; она больше не боялась тихого плеска воды, он стал привычным, и даже туман не выводил ее из равновесия. Анжела подрезала ветки старого дерева, нависавшие над балконом.

Работа была почти закончена, не хватало лишь нескольких завершающих штрихов, и в свете электрической лампы, висевшей над застекленными двойными дверями, терраса выглядела весьма элегантно. Анжела спускалась в дом, чтобы спросить о чем-то Филипа, а когда она вернулась, последний луч заходящего солнца уже угасал за гребнем горы. Печальный пейзаж произвел на нее удручающее впечатление, и она сидела некоторое время, блуждающим взглядом осматривая склон, раскинувшийся перед ней. И вдруг она скорее почувствовала, чем увидела, как внизу, в саду, какая-то тень на миг показалась из-за ствола дерева и тут же скрылась.

Она сама не знала, почему сделала то, что сделала, но, повинуясь некоему непонятному импульсу, внезапно наклонилась, подобрала тяжелую срезанную ветку, бесшумно подошла к краю террасы и швырнула ее в сад. Ветка с резким, почти пугающим треском случайно попала именно туда, куда целилась Анжела, — в ствол дерева, за которым скрылась тень.