Щупальца веры

«Предназначенный выполнить миссию…» Эта фраза говорила о многом. Согласно священному писанию Вуду, даже работорговля рассматривалась как предопределенная свыше миссия. Постыдный период истории, когда черных людей продавали белым людям в качестве рабов, интерпретировался как один из приемов, к которому прибегли боги, чтобы распространить религию за пределы Африки. Перевернутый вариант обычной истории о принесении Слова Божия язычникам.

— Что значат эти слова? — спросил Кэл, кивком головы показав на доску.

Сезин начал подряд объяснять смысл каждого написанного слова:

— «Алейо» — так мы называем неверующего. «Ягуо» означает инициированного, того, кто приобщается к вере, как эти молодые люди. «Иялоша» — слово, означающее женщину, практикующую религию. «Окони» — это учитель, а «модду суе» значит «благодарю вас».

Учитель закончил писать еще одно слово на доске — «ориша». Затем, с новой строки, он написал его опять, разбив на части: О/ри/ша.

— А это? — спросил Кэл.

— Боги племени йоруба, вудуистские боги называются «ориша». Сеньор Бентарес объясняет вероятное происхождение этого слова. На йорубском ри означает «видеть», а ша — «выбирать». Так что это слово определяет наших богов и как тех, кто видит нашу судьбу и выбирает ее для нас, и как ту инстанцию, обращаясь к которой, мы, смертные, можем увидеть эту судьбу и сделать собственный выбор. Чудесный язык, не правда ли?

Они еще на секунду задержались у двери. Ученики с восторженным вниманием слушали учителя, быстро записывая его слова.

Дверь в соседнее помещение была закрыта, но сквозь маленькое стеклянное окошко Кэлу удалось мельком увидеть, как занималась другая группа учеников в соседнем классе.

— Продвинутая группа, — сказал Сезин и прошел дальше, направляясь к лестнице. — Язык — основная часть нашей программы.

— Значит, йорубский — что-то вроде того, чем является латынь для католической литургии? — спросил Кэл.

— Не совсем. Для нас это нечто гораздо большее, чем просто вопрос традиции. Во время наших религиозных церемоний мы часто непосредственно общаемся с ориша — что-то вроде диалога действительно может иметь место между обращающимся и ориша, который входит во время церемонии в тело смертного. Разумеется, ориша всеведущи и поэтому могут понимать любой язык, используемый на земле. Но мы верим, что им особенно приятно слышать язык племени йоруба; легче умилостивить и снискать их благосклонность звуками именно этого языка.

Они спустились по лестнице и оказались на нижнем этаже как раз в тот момент, когда прозвенел звонок, и коридоры начали наполняться учениками. Занятия в классах закончились. Подростки пробегали мимо них — чистые, опрятные, хотя и воодушевленные, но сдержанные. И это дети трущоб? Адская работа, проделанная Оскаром Сезином, явно давала плоды. Даже в этой сумятице, как заметил Кэл, многие ученики задерживались, чтобы приветствовать его.

— Эй, Оскар!

— Как дела, приятель?

— Оскар, крошка!

Приветствия неизменно произносились на уличном жаргоне, раскованном и эмоциональном. Оскар отвечал в том же духе — сияющей улыбкой, громко выкрикнутым прозвищем, встречным ударом ладони о ладонь. Оскар — даже про себя Кэл уже не мог называть его иначе — был полностью доступен для своих подопечных, как обожаемый любимый тренер в летнем лагере.

Коридоры опустели, поток учащихся схлынул, все они отправились заниматься другими делами.

Кэл покачал головой.

— Мне приходится все время напоминать себе, что все это как-то связано с Вуду, — сказал он.

— А я никогда не забываю об этом даже на минуту, — серьезно ответил Оскар. — Без религии, профессор, мне бы не удалось добиться ничего. Эти милые дети, которых вы видели, — все они, прежде чем попасть сюда, принимали и продавали наркотики, воровали, торговали краденым, занимались попрошайничеством и проституцией — одним словом, влачили бессмысленное, животное существование, как бродячие собаки. Но, приобщив их к религии, я наконец дал им то, что может все это изменить. Теперь они знают, что с помощью богов они сами могут управлять своей судьбой. В этом и состоит волшебная сила религии, профессор. Она предлагает им поездку из ада экспрессом.

Кэл услышал торжествующие нотки убежденности в голосе Оскара. Если в начале их встречи у него возникло искушение считать Оскара не более чем религиозным фанатиком, то теперь Кэл чувствовал, что такая характеристика была бы пошлой и глупой. Как ни относиться к его странным убеждениям, Оскар Сезин, несомненно, сочетал их с позитивным мышлением, со жгучей жаждой делать добро.

Они на короткое время заглядывали в другие классные комнаты, в которых учили различным аспектам религии: особенностям африканской мифологии и пантеона йорубских богов, рассказывали о том, как религия распространялась в Западном полушарии, в одной затемненной комнате демонстрировались слайды с изображением резных деревянных африканских масок.

— Восприятие искусства, — прошептал Оскар.

Они спустились еще на один этаж, и Кэл оказался среди стерильной белизны большого аптечного склада. Эта часть Аше больше походила на клинику, чем на школу. Ряды длинных полок были заполнены тем же набором трав, корней, измельченных листьев, порошков и масел растительного происхождения, которые Кэл уже видел в botánica рядом со своим домом. Почти все эти снадобья, пояснил Оскар, входили в фармакопею африканской народной медицины, многие из них были незаменимы для преодоления наркотической зависимости.

— Кроме того, — добавил Оскар, — они также используются для приготовления приворотных и иных магических зелий и наложения заклятий.

— Заклятий? — не поверив, повторил Кэл. Оскар говорил о таких обыденных вещах большую часть времени; это постоянно сбивало Кэла с толку, заставляло его то и дело забывать, что важнейшие принципы деятельности Оскара были совершенно алогичны.

— Но ведь вы, должно быть, знаете, — терпеливо заметил Оскар, — что магия столь же существенная часть нашей религии, как… как чтение молитв по четкам для католиков.

— Да, конечно, — ответил Кэл, — но мне все еще трудно сохранять ориентацию, когда я имею дело с вами. Едва я начинаю воспринимать вас как Альберта Швейцера из гетто, вы тут же говорите что-то такое, что мог бы произнести только волшебник Мерлин.

Оскар рассмеялся. Но не сказал ничего, что могло бы прояснить понимание подобных вещей.

А затем настал черед черной мадонны.

На первом этаже, рядом с библиотекой и служебными помещениями, находилась «часовня», как Оскар назвал это помещение, в котором члены Аше встречались для проведения религиозных обрядов Вуду.

Это была обычная учебная аудитория: ряды кресел с откидывающимися сиденьями, сцена, на которой стоял стол и два кресла, а также большой, похожий на гардероб шкаф, дверцы которого были открыты. Внутри шкафа стояла резная деревянная статуя святого, или мадонны, высотой в человеческий рост.

Кэл подошел к шкафу, чтобы рассмотреть статую вблизи. Резьба была удивительно тонкой, складки одежд так искусно покрыты гравировкой и отполированы, что ниспадающая ткань казалась настоящей, легкий ветерок, проникающий через открытое окно, словно шевелил складки мантии.

Самое необычное в этой статуе было то, что материалом для нее послужило эбеновое дерево. Она была совершенно черной, что выходило за рамки принятого изображения вудуистских богов в образах христианских святых. Одна условность маскировки была решительно отброшена. Черный лик делал статую похожей на африканского идола, облаченного в черную мантию скорбящей мадонны.

Странный набор из трех предметов лежал на полке, выступающей из шкафа на уровне ступней мадонны. Чаша с водой, яйцо и на блюдце — сигара, кончик которой длиной в четверть дюйма превратился в серебристо-серый пепел: сигара была раскурена. Кэл не удержался и прочитал надпись на бумажной полоске, все еще окружавшей один конец сигары, — это была самая лучшая кубинская сигара марки «Монтекристо», стоившая несколько долларов.