Каждый парень должен пройти через это

«Нет, нет! Тимка так не поступит…» — даже в мыслях это звучит не слишком убедительно. Ускоряю шаг. Высвечиваю телефоном палую листву, дерн под ногами и стволы кленов по обе стороны от дорожки. Та петляет, иногда пропадает из виду на несколько секунд. В животе ноет, крутит. Облизываюсь. То ли слезы, то ли кровь из царапины на виске, смешавшись с дождем, попала в распахнутый рот: на губах и языке стало солоно.

На очередном повороте завесу мрака внезапно разрезает сияющая ломаная линия. Невероятной силы удар оглушает, сбивает с ног. Листва в том месте тропы, куда ударила молния, яростным фонтаном взмывает вверх. Ноздри наполняет едкая вонь — как в тот раз, когда задымила на кухне микроволновка, только сильнее. Еще пахнет бабушкой, мертвой бабушкой, но… это ведь просто игра воображения, правда?

С трудом встаю на ноги. В голове заевшей пластинкой крутится одна-единственная фраза: «Еще бы пару шагов и… Еще бы пару шагов и… Еще бы… и…». Слова эти вертятся, набирая скорость, и уносятся вниз, в темную воронку, ввинчивающуюся узким горлышком в бескрайнюю бездну на самом дне моего сознания. Меня шатает, я тоже готов упасть. Снова туда, в хлюпающую клоаку. Чтоб устоять, приходится горбиться, как старому деду, сжимать пальцами колени. Джинсы потемнели от грязи, коричневая жижа заляпала руки. Мать придет в бешенство, когда увидит. Если увидит.

Поднимаю взгляд. Тропа вышла на открытое место. Небольшая проплешина, окруженная кустами и деревьями, а над ней — беззвездное сводчатое полотно. Света безумно мало, но все-таки можно различить покореженные пни и несколько торчащих из земли кривых жердей.

Блин.

Это ж не просто пенечки да палочки, да?..

Что там, на ближайшем, доска какая-то висит, что ли?..

Бли-и-ин.

Это могилы. Их могилы. Тех сумасшедших, про которых писали на форумах. Тех замученных докторами-садистами нищенок и самоубийц из побасенок Тима.

Ветер стихает, гром тоже берет паузу. Природа будто выжидает. «Ваш ход, молодой человек», — говорит тьма голосом вежливого доктора. Заманивает дальше, к останкам безымянных надгробий.

Безымянных ли?..

Мне ужасно не хочется узнавать ответ на этот вопрос.

Петрушка-обосрушка, раздается в голове знакомый смех. Петруччо-навалил-я-кучу! Петро-от-страха-навалил-ведро! Вар-р-вар-ра!

— Спокойно, — бормочу под нос, как молитву. — Возьми себя в руки. Тут идти-то всего ничего осталось. Соберись! Сожми яйца в кулак, мать твою. Что там наш Тимурчик-всегда-как-огурчик болтал?.. «Каждый парень должен пройти через это».

А они будут идти за тобой, идти за тобой, ИДТИЗАТОБОЙ!!!

Меня трясет отнюдь не от холода. Поляна передо мной — огромная пасть, и челюсти ее широко разведены в беззвучном обвиняющем крике, адресованном небесному храму. «Ваш ход, молодой человек». Сделай шаг — и провалишься в эту пасть. В которой все еще хлюпает.

Вхожу в другой, новый лес, что создан из воткнутых в землю палок с болтающимися на них (не везде, кое-где отвалились) мятыми ржавыми табличками. Сколько же их тут — пятьдесят, сто, больше?.. Высвеченные слабым мерцанием, белеют во мраке полустертые римские цифры и старинные буквы с «ятями». Некоторые сплетаются в женские имена и фамилии, даты рождения и смерти.

Днем, когда Тим провел меня мимо нескольких земляных холмиков, которые выдавал за старые могилы, ни этих табличек, ни этих имен здесь не было.

Не было! А теперь — вот они, целый частокол. Можно вытянуть руку и собрать в ладонь капли дождя с щербатой почернелой поверхности. Или побежать, сбивая кулаком таблички с именами, одну за другой — заодно сосчитать, сколько женщин тут взаправду похоронено. Бежать, сбивать, считать и хохотать — это будет ужасно весело, определенно.

1860-какой-то, 1902-й. Ерафонтова Катерина… Причитаева Алефтина Геннадьевна… а здесь совсем неразборчиво… а тут — некая Ежова. А там — Иванина Мария… Медленно, словно во сне, плывут имена покойниц мимо меня.

Среди них я вижу имя своей мертвой бабушки, похороненной на другом — настоящем! — кладбище.

Мне дурно, меня мутит… Бабушке нечего тут делать. Этим табличкам нечего тут делать. «Молодой человек, у вас весьма богатое воображение».

Взгляд натыкается на имя моей мамы. Ну конечно! Все знакомые дамы здесь собрались, и живые, и мертвые — не столь уж и велика разница, ведь итог для всех нас один, не так ли?

Или кому-то все же суждено вернуться с того света?..

Косые жерди и болтающиеся на них куски железа видятся мне теперь частоколом с нанизанными на колья кусками человеческих тел. Грудина, бедра, лопатка… и черепа, их больше всего, круглых черепов, иссушенных голов, бледных лиц с дырами на месте глаз.

«Выдающееся воображение! Болезненно выдающееся».

В памяти всплывают слова, что постоянно твердят попавшие впросак герои глупых фильмов ужасов, и мне остается лишь повторять за ними:

— Это мне кажется, это все мне только кажется!

Похоже, я ору это вслух, но могучий удар грома заглушает все на свете, а новая яркая вспышка освещает на мгновение поляну, могилы, уродливые колья и тропу передо мной.

Холодные мертвые пальцы ложатся мне на плечо.

Тропу впереди рассекают две тени. Моя и того, что стоит за моей спиной.

С диким воплем срываюсь с места и несусь со всей мочи, не чуя ног, куда глаза глядят.

— Тимка-а-а!

Он обещал, обещал! «Ты кричи, если что».

— Тиму-у-у… — ору, улепетывая от преследующей меня смерти.

Деревья сердито шумят, грязь чавкает под ногами, жадно липнет, пытаясь задержать, остановить, бросить назад, в пасть чудовищу. Спотыкаюсь, падаю лицом в хлюпающее вязкое море, брызги в стороны!.. Еще одна молния бьет, рассыпая искры, точно в жердь посреди поляны. И я вижу, как другие колья быстро обрастают плотью, прямо на глазах превращаясь в высокие худые и белые до прозрачности фигуры. Они извиваются, как гигантские черви, они танцуют в потоках ливня, как смертельно ядовитые морские змеи в воде. Их танец прекрасен.

— Ти-и…

Выскакиваю туда, где меня должен был ждать лучший друг.

— …а-а?

А Тимура здесь нет.

Я реву, размазывая кровь, слезы, сопли и грязь по щекам. Озираюсь по сторонам, но нигде его не вижу. Почва уходит из-под ног, силы оставляют меня. Медленно, как во сне, валюсь наземь.

И слышу смех.

Издевательский злой смех позади.

— У-ха-ха, вот это ты дал стрекача, Петро!

На тропинке стоит Тимур в своей промокшей насквозь футболке с дурацкой надписью «БУДУЩИЙ ПРЕЗИДЕНТ РОССИИ». Он снимает меня на планшет.

— Улыбочку, мистер Пи! Это был спринт века, не меньше!

— Ты… где ты был?

— Во дает! — Тимур выбирает ракурс для съемки. — Я же за тобой все время шел, чудила!

— За мной?..

— Ага. Ну, чисто прикола ради. Потом, когда ты завис на проплешине той, дай-ка, думаю, шугану слегка… Иначе ведь какой смысл, без страха-то? Да не злись ты, Петруччо! Боевой ты парень, храбрец каких поискать…

Я не очень внимательно слушаю его насмешки. Потому что позади Тимура из-за дерева вытягивается белая рука, а за ней появляется бледное лунообразное лицо в обрамлении длинных светлых волос. Вместо глаз на лице — темные дыры. Другая рука вырастает прямо из земли под ногами у Тима — жидкая грязь оставляет на меловой коже темные потеки, словно взрезая тонкую плоть. Новые руки во множестве возникают как будто из самой тьмы. Изящные женские пальцы заканчиваются большими острыми когтями.

Тимур не замечает ничего этого. Улыбается, слыша мой тихий смех.

— Сообразил, да?.. Не, ну ты даешь, я и не думал, что ты на всю эту байду с мертвыми девками повелся, господи!.. Петрик… Ты чего?

— Они у тебя за спиной сейчас.

Тимур на секунду замирает, но тут же кривит губы в саркастичной усмешке.

— Ага. Ну да. Конечно. Кто же там у меня за спиной, Петрилло?

— Безумные мертвые сучки, — продолжаю хихикать я.

Привидения молча подступают к Тимуру со спины. А тот все тычет в меня планшетом и гогочет, хотя я уже не смеюсь — я встаю так, чтобы перегородить ему путь к спасению.