Хроники Сен-Жермена

— Какие еще обстоятельства? — вскинулся Хэмворти. — Не говорите загадками, Чарльз.

Уиттенфильд, смущенно сморгнув, вновь поднял бокал, исследуя взглядом его густо-оранжевые глубины.

— Иные обстоятельства… Ну, тут трудно сказать что-то определенное. Просто несколько дней спустя Сабрина упоминает, что той странной ночью язык ее словно бы сам развязался, она говорила и говорила, пока не обнаружила, что руки ее свободны и ничто не мешает ей убежать. Но она не ударилась в бегство, а осталась стоять до тех пор, пока не заключила со своим неожиданным конфидентом полюбовную сделку.

— Могу себе представить какую, — заметил Твилфорд, и его огромные бакенбарды встопорщились, как у кота.

— Нет, не можете, — мягко возразили ему. — Согласен, что столь щекотливая ситуация предполагает определенное разрешение, но с Сабриной все вышло не так. Иностранец предложил нашей страдалице немедленно переселиться к нему и жить в его доме в качестве экономки. Он был столь добр, что позволил ей не расставаться с детьми, решительно подчеркнув при том, что не берет их к себе в услужение.

— Сколько им было? Одному год, второй три? Вряд ли они могли бы кому-то прислуживать, пусть даже и иностранцу, — проворчал Доминик.

— Это вопрос не возраста, а крепостной зависимости, — тихо произнес шестой гость.

— Верно, — согласился Уиттенфильд. — А этот чудак даже не попытался опутать Сесилию с Гербертом ленными обязательствами, что было просто каким-то чудом по тем временам. Сабрина упоминает потом, что и со слуги ее благодетеля такая зависимость была в свое время снята.

— Один из проклятых ныне расплодившихся гуманистов, — презрительно вздохнул лорд Грейвстон. — Теперь их не сосчитать.

— С последним согласиться трудненько, — сказал шестой гость иронически, но без улыбки. — Стоит лишь поглядеть на детишек трущоб.

— Ненавижу трущобы! — с негодованием заявил Доминик. — Однажды мне пришлось там проезжать… в объезд, совершенно случайно. Жуткая вонь, грязь, мостовые в отбросах, а люди не понимают приличного обхождения. Одна из шлюх, представьте, попыталась влезть прямо в мою карету, а те, кто это видел, скалили зубы и отпускали сальные шуточки. При них, кстати, были и дети. Такие же грубые, развращенные существа.

— Эта тема мало подходит для послеобеденной беседы, — высказался вдруг Хэмворти, укоризненно покачав головой.

— Точно, — поддержал его Уиттенфильд. — А приключения моей двоюродной бабки подходят. — Он основательно приложился к бокалу и осушил его в два-три глотка. — Если, конечно, они кому-нибудь интересны.

— Давайте-давайте, выкладывайте, что было дальше, — закивал ободряюще Доминик, подталкивая локтем Эверарда.

Тот послушно промямлил:

— Да-да, Чарльз, ради Бога. Мы очень этого ждем.

— Все равно не понимаю, как ко всему этому относится чертово зеркало, — пробормотал Твилфорд, задиристо выпятив подбородок.

— Оно и впрямь чертово, если верить Сабрине, — мечтательно произнес Чарльз. — Вы это верно подметили, Твилфорд!

Лорд Грейвстон издал нечто напоминающее сдавленный лай.

— Да-да, конечно. — Чарльз подался к бутылке и в мгновение ока наполнил свой верный бокал. — Может быть, утром я и пожалею об этом поступке, однако сейчас мне следует хорошенько себя подкрепить. — Он вновь поерзал в кресле, переложив на скамье каблуки. — Ну, как я уже сообщил, Сабрина согласилась пойти в экономки к странному иноземцу в обмен на кров и еду. Сначала она опасалась подвоха, и это понятно, ведь неожиданный благодетель мог в любой момент либо прогнать новопринятую служанку, либо выставить дополнительные условия, закабаляющие и ее, и детей. Но у нее не имелось выбора. Англия находилась далече, а ни в Антверпене, ни в любом другом европейском городе дела до оставшейся без защиты бедняжки не было, естественно, никому. Иностранец же сразу снабдил ее небольшими деньгами на покупку добротного одеяния для себя и детей.

— Прямо миссионер какой-то, — проворчал Твилфорд. — Они горазды на такие пассажи.

— Конечно, существовали и другие, — продолжал Уиттенфильд, — смущавшие нашу красавицу вещи. В доме, например, имелись комнаты, куда ей запрещалось входить; они были заперты денно и нощно. Кроме того, иностранец частенько получал тщательно упакованные посылки из разных далеких стран. Постепенно Сабрина стала подозревать, что он вовлечен в какие-то темные, преступного толка дела, а может быть, даже и не преступного, а похуже. Она ведь подметила, что хозяин весьма редко выходит из дому днем. И очень тревожилась, пока не увидела, как граф прогуливается на солнце, отбрасывая самую что ни на есть полноценную тень, и не поняла, что он никакой не демон. Смейтесь, если хотите, — прибавил он обиженным тоном. — Тогда очень многие испытывали подобные страхи. То был век предрассудков.

— А наш, конечно же, нет? — поинтересовался шестой гость, приподнимая в вежливом недоумении брови.

— Ну, необразованные косные толпы, осмелюсь заметить, всегда были обуреваемы суевериями, но те, у кого хватает ума воспринимать новые веяния… м-м-м… давно сбросили с себя этот гнет. — Лорд задумчиво приложился к портвейну. — Все же, полагаю, мы можем понять, что чувствовала тогда бедняжка Сабрина.

— Н-да, женщины, знаете ли, — протянул Хэмворти с ленивой улыбкой, — удивительные создания, но в них есть великий изъян. Даже одной из тысячи этих особ не дано связно мыслить, а те, что способны логически рассуждать, неприятно мужеподобны. Взять ту француженку, писательницу с английским именем… Как ее? Санд? Вот типичный пример мыслящей дамы.

— Наша двоюродная бабка Серена на нее вовсе не походила, — нахмурился Уиттенфильд. — Хотя в той округе, где она проживала, ни один мужчина не мог говорить с ней на равных. Всем это, правда, было не по нутру, но мы, ребятишки, очень ее любили.

— Может быть, вы вернетесь к Сабрине? — печально спросил Доминик.

— О да, Сабрина. Я сказал вам, не так ли, что ей стали всюду мерещиться происки злых сил? Похоже, сказал. Ну так вот, после опыта с тенью она решила, что граф не тот случай. Некоторое время Сабрине казалось, что хозяин прячет в доме любовницу, на что намекали его необычный распорядок дня и обособленная манера держаться. Была у нее также версия, что он секретный агент французский, а может, испанский, чего Сабрина боялась пуще всего, ведь разоблачение могло затронуть ее и детишек. Впрочем, обе версии за семь месяцев ее службы не нашли фактических подтверждений, однако любопытство женщины разгорелось, и она решила все-таки разузнать как можно больше о своем нанимателе и о запертых комнатах в доме.

— Хорошее дело, — пробормотал Хэмворти. — Я не хотел бы, чтобы моя экономка совалась в мои дела.

— Слуга графа был таким же скрытным и сдержанным, как и хозяин, Сабрине думалось, что он тайно за ней наблюдал. Она описывает этого малого как худощавого человека среднего возраста с песочными волосами и голубыми глазами, однако его манера держаться не выдавала в нем северянина-европейца, да и общался он с графом… не часто, но временами… на очень странном, как она пишет, совсем не северном языке. В нем угадывалась латынь, и это опять же интриговало. Сабрина дошла до того, что решилась ночами не спать. Несколько месяцев она вела неусыпную слежку, и ее терпение в некотором смысле было вознаграждено.

— В некотором смысле, — насмешливо повторил лорд Грейвстон. — Чарльз, да говорите же проще! Ну хоть иногда.

— Я ведь стараюсь. Кто виноват, что история хитро закручена, а вино не дает мне собраться с мыслями? Нет, Грейвстон, вы просто обязаны оценить мой превосходный портвейн.

— Я оценю все, что поможет рассказу! — последовал резкий ответ.

— Значит, дело за малым, — произнес сварливо Уиттенфильд. — Не уверен, впрочем, что вы вникли во все перипетии жизни Сабрины.

— Конечно вникли. Она служила экономкой у чрезвычайно скрытного иностранца в Антверпене и находилась в крайне стесненных обстоятельствах. Во что тут вникать? — Лорд Грейвстон прочистил щеточкой трубку и, сдвинув кустистые брови, метнул на рассказчика вызывающий взгляд.