Ведьмы с Восточного побережья

Но действительно ли это было так?

И снова он! Опять эта проблема. Но Бран ни при чем. Он просто замечательный, и она поклялась любить его вечно. Сейчас жениха как раз поглотила толпа, но Фрейя смогла разглядеть, что он беседует с ее матерью. Темноволосая голова Брана склонялась над белоснежными волосами Джоанны. Оба выглядели так, словно были лучшими друзьями.

Нет. Проблема не в Бране, а в том наглом мальчишке, который упорно пялился на нее. Фрейя через весь огромный зал чувствовала на себе его взгляд, исполненный нескрываемой страсти. Киллиан Гарднер. Младший брат Брана, двадцати четырех лет от роду. Киллиан бесстыдно таращился на нее, будто она выставлена на торги и достанется тому, кто больше даст. Он явно давал ей понять, что готов уплатить любую, даже астрономическую, цену.

Киллиан лишь недавно вернулся домой после длительной заграничной поездки. Бран рассказывал Фрейе, что они с братом много лет не виделись, ибо тот постоянно путешествовал по свету. Она даже толком не помнила, откуда он приехал сейчас — кажется, из Австралии? А может, с Аляски? Гораздо важнее было то, что, когда их представили друг другу, Киллиан так посмотрел на нее своими поразительными глазами цвета морской волны, что у нее по всему телу побежали мурашки. Да, он очень хорош собой — удивительные глаза окаймляли длинные темные ресницы, хотя черты лица и отличались, пожалуй, излишней резкостью. Нос у Киллиана был идеально прямой, подбородок решительный, мужественный, и в целом он выглядел как актер, полностью готовый к съемке. Вид задумчивый, во рту сигарета — ну, в точности киногерой из французского фильма «новой волны», пользующийся бешеным успехом у женщин.

Вначале Киллиан вел себя идеально, выказал чрезвычайную любезность и обнял ее как сестру. К чести Фрейи, надо упомянуть, что на лице девушки не отразилось ни капли того невероятного душевного смятения, которое она в те минуты испытала. Скромно улыбаясь, она позволила ему поцелуй в щечку. И даже развлекла Киллиана за коктейлем обычной светской болтовней о слишком сырой погоде, о предполагаемом дне свадьбы и о том, понравился ли ему Нортгемптон. Хотя позже ничего из этой беседы Фрейя толком припомнить не могла. Наверняка она вообще не слушала его ответов — настолько была заворожена звуком его голоса, ровным и монотонным, как у диджея в ночном клубе. Вскоре Киллиана кто-то отвлек, и она, наконец, смогла остаться одна. Тогда и начали происходить мелкие, но крайне неприятные события.

Фрейя места себе не находила. Просто какая-то кошачья царапина, которая страшно чешется, но зуд унять невозможно, думала она. Только и всего. Но именно эта мелочь является пределом всех желаний. Как же удовлетворить столь простую потребность? У нее появилось ощущение, будто она охвачена огнем, сгорает на костре день и ночь — вскоре от нее ничего не останется, кроме горстки золы и бриллиантов. Перестань на него смотреть, твердила она себе мысленно. Безумие, обычная твоя дурацкая выдумка. Даже хуже, чем тот случай, когда тебе пришло в голову оживить крысу. (И здорово же Фрейе влетело от матери. Во-первых, об ее поступке могли узнать члены Совета, а во-вторых, домашний любимец в виде крысы-зомби… такое вообще никуда не годится.) Нужно выйти на улицу и подышать свежим воздухом, решила она. А потом как ни в чем не бывало вернуться к гостям. Она скользнула прочь, по дороге приникнув к вазе с розовыми гигантскими розами и надеясь с помощью аромата приглушить бурю эмоций. Но цветы не помогли. Она по-прежнему отчетливо ощущала силу желания Киллиана.

Черт побери! И зачем мужчине быть настолько привлекательным? Фрейя полагала, что на нее мужская красота совершенно не действует. Но Киллиан — просто писаный красавец! Высокий, темноволосый, яркие светлые глаза. Она всегда ненавидела самоуверенных, наглых типов, уверенных, что женщины существуют исключительно для удовлетворения их ненасытных сексуальных потребностей. И Киллиан, по-видимому, принадлежал к наихудшей разновидности подобных наглецов. Он гонял взад и вперед на своем «Харлее», а роскошные спутанные кудри так и вились за спиной. Ну, а глаза, в которых светился огонек соблазна… Немыслимые, завораживающие… От них невозможно было оторваться. Но имелось там и еще кое-что. Ум. Понимание. Фрейе казалось, что, когда Киллиан смотрит на нее, он действительно осведомлен, кто она и что из себя представляет. Знает, что она ведьма. Богиня. Существо, не принадлежащее этому миру, но также и неотделимое от реальности. Женщина, которую следует не только любить, но и бояться. Женщина, перед которой надо преклоняться.

Оторвавшись от роз, Фрейя обнаружила, что Киллиан по-прежнему не сводит с нее глаз. Мало того, этого мгновения он и ждал. Продолжая буравить ее взглядом, он чуть заметно качнул головой в сторону ближайшей двери. Вот как? Прямо здесь? Сейчас? В дамской туалетной комнате? Господи, очередное клише, вроде его роскошного мотоцикла и поведения «плохого парня»! Неужели она купится на это предложение? Займется сексом с другим мужчиной — младшим братом собственного жениха! — прямо во время празднования своей помолвки?

Да, именно так она и поступит! И Фрейя, будто в тумане, направилась в вышеупомянутое место, закрыла за собой дверь и стала ждать. В зеркале она видела собственное лицо, раскрасневшееся и сияющее. Она испытывала безудержный восторг, упоение и невероятное возбуждение. И она уже не понимала, что делать. А Киллиан Гарднер, похоже, отлично знал, как следует поступать с подобными распутницами.

Ручка двери неслышно повернулась, и он проскользнул внутрь — легко, как нож, вонзающийся в масло. Он моментально запер за собой дверь. Губы его изогнулись в хищной улыбке. Пантера над своей добычей. Еще бы, ведь он одержал победу!

— Иди сюда, — прошептала Фрейя. Собственно, выбор она уже сделала. И более не желала ждать ни секунды.

И в эту самую минуту крупные розовые розы, стоящие в вазе посередине зала, вдруг вспыхнули ярким пламенем.

Глава вторая

СЕЛЬСКАЯ МЫШЬ

Старая дева. Зануда. Синий чулок. Ингрид Бошан знала, какого мнения о ней окружающие. Она столько раз видела, как соседи, склонившись друг к другу, что-то насмешливо шепчут, прикрывая ладонями рты. Подобное происходило везде и, конечно, в библиотеке, когда она проходила по читальному залу, расставляя книги на полках. За те десять лет, что Ингрид здесь проработала, у нее появилась лишь пара-тройка друзей среди постоянных посетителей, поскольку обитатели Нортгемптона находили ее слишком строгой и высокомерной. Ингрид не только никогда не прощала штрафников, но и имела привычку читать мораль о том, как полагается обращаться с книгами. Если ей возвращали том со сломанным корешком, оторванной обложкой или страницами, обгрызенными собачьими зубами, такие проступки неизменно вызывали череду холодных упреков. Поскольку библиотеке едва удавалось сводить концы с концами, Ингрид требовала, чтобы постоянные посетители бережно обращались с ее книжным фондом и старались не наносить драгоценной бумаге никакого ущерба.

Разумеется, ворчать на нерадивых читателей приходилось в основном ее коллеге Хадсону, но и сама Ингрид, будучи первоклассным архивистом, любила общаться с посетителями и отдавала предпочтение «физическим» аспектам работы. Она отнюдь не стремилась целый день просиживать за письменным столом, приводя в порядок старинные манускрипты и каталоги. Ингрид нравилось держать книги в руках, ощущая их вес, гладить страницы, ставшие мягкими от слишком частого перелистывания, подклеивать отвалившиеся переплеты. Когда она прохаживалась по читальному залу, это давало ей возможность не только вести общее наблюдение за библиотекой, но и следить, чтобы бездельники не пристраивались вздремнуть между стеллажами, а по темным углам не миловались пробравшиеся туда подростки.

Миловаться — какое странное слово. В принципе, никто этим и не занимался. Современные тинейджеры уже миновали данный уровень и продвинулись гораздо выше — или, точнее, ниже. Впрочем, Ингрид нравился молодняк. Эти ребята, шумно требующие последние выпуски совершенно нелепых фантастических изданий, обычно вызывали у нее улыбку. Ингрид было безразлично, чем они занимаются в своих уютных или неухоженных домах и в неряшливого вида автомобилях. Вопреки распространенному мнению, Ингрид прекрасно знала, что значит быть юной, влюбленной и ничего не бояться. Ведь Фрейя, в конце концов, была ее родной сестрой, и жили они вместе. Но в одном Ингрид была уверена: библиотека — не спальня и не номер в мотеле. Здесь создано особое место для чтения, учебы и нужно соблюдать тишину. И когда тинейджеры действительно пытались подчиниться последнему из трех условий, в читальном зале порой устанавливалось безмолвие, которое нарушали лишь громкое сопение и шорох страниц.