Дядя Фетиш (СИ)

* * *

Снегопад усиливается. Это не может не радовать. Теперь, даже если тело на стройке обнаружат быстро, то мои следы точно не найдут. Я углубился далеко от места преступления. Поворачиваю налево и выхожу на остановку, как раз в этот момент подходит мой автобус, чтобы вернуть меня к кухонным тараканам и грязной плите, жрущей дармовой кислород.

За те несколько лет, которые я провел в скитаниях по глухи дворам, убивая невинных (...или виновных...), я настолько привык к ощущению смерти, что не могу сказать, испытываю ли наслаждение от содеянного так, как в первый раз, или же для меня это стало как очередная доза для заядлого наркомана - ты уже не получаешь удовольствие, а делаешь это, чтобы вогнать себя в более или менее нормальное состояние.

Что такое счастье? Счастье - это эфемерная баланда, достающаяся сквозь маленькое окошко разными порциями заключенным в камеры бытия обывателям. О да! Только великие и мудрые властны над своим счастьем, ибо познали, что самое в жизни великое счастье - это его отсутствие. Ни каждому, в меру слабости, дано понять, что перманентное ощущение радости - это лишь иллюзия. Некоторые события, вызывающие бурную физиологическую реакцию организма, словно алкоголь, воздействующий на почки, влияют на мозг, не позволяя сделать хотя бы первоначальный анализ произошедшего, отчего, собственно говоря, подобный эффект и происходит.

Был ли я великим или мудрым хотя бы когда-то? Нет. Я гнался и гонюсь за этой проклятой иллюзией, преследуя её темными ночными дворами, раздирая ей горло и выкалывая глаза, ломая хребет и потроша, словно поросенка, приготовленного для вертела.

Хорошо, что ничего не купил в этом ларьке - хватило денег на проезд. Кондукторша всю дорогу как-то странно смотрела на меня, мне стало неуютно и я, стараясь быть незамеченным, проверил свою скромную одежду на наличие пятен крови. Вроде всё чисто. А может от меня пахнет медью, а я не чувствую, просто уже привык к этому запаху. Нет, надо быть аккуратней и больше не поддаваться инстинктам вот так - спонтанно. Охоту надо продумывать, а внезапные желания подавлять, иначе всё это добром не кончиться. Да и не может ЭТО кончиться добром...

Мимо меня в запотевшем окне, будто нарисованные картинки, проплывают улицы с домами и людьми. Город живёт вечерней жизнью и суетой, которая свойственна декабрьским будням. Все пытаются успеть доделать дела в уходящем году, чтобы новый начать с чистого листа. Я тоже несколько раз пытался так делать. Но, почему-то, все мои свежие страницы непременно окрашивались в красный цвет, который меня раздражает и манит, манит и раздражает...

Мерзкий и неестественный свет ложиться на грязный, забрызганный машинами снег. Картинка мироздания искажается и чахнет в автобусном окне, становится нестерпимой, и я отворачиваюсь. Кондукторша всё ещё сверлит меня недобрым взглядом. Чувствую, начинаю закипать. Чтобы унять раздражение, на всякий случай проверяю нож во внутреннем кармане. Он на месте и ни откуда случайно не выглядывает. Значит всё в порядке, а тетка просто сама свихнулась, наблюдая столько времени чужые озабоченные гримассы.

Начали мелькать знакомые дома - мой район. Направляюсь к выходу, и вскоре колеса автобуса устало поскрипывают, подъезжая к остановке. Двери перед самым лицом распахиваются, и я уже готов вылезти наружу. Но вместо этого опрокидываюсь внутрь салона - удерживают только перила. В автобус вваливается нетрезвая морда, похожая на свинячью. Может быть из-за щек, которые пытаются сомкнуться между собой, поглотив все остальные атрибуты человеческого лица, или из-за мясистого, вздернутого носа, с двумя волосатыми провалами ноздрей. Не знаю, но напоминает мне этот хам именно свинью. Хотя на вкус этот вид мяса весьма неплох, тем более, если хорошо приготовить...

Начинаю дышать глубоко и громко, чтобы контролировать себя и не дать негативным эмоциям овладеть своими руками и не достать нож. Свиное рыло спокойно проходит мимо меня, будто и не было на его пути никакой преграды в виде чудика в замызганном пальто, занимает нагретое мной место и отворачивается к окну. Кондукторша что-то бурчит, кто-то сбоку пытается мне помочь подняться с грязного пола общественного транспорта, истоптанного тысячами ног. Отказываюсь, встаю и выхожу на темный морозный воздух. Двери с шумом закрываются и неуклюжий железный зверь катит дальше по дороге, увозя моего обидчика прочь от этих заброшенных мест.

Холодно. Промозглый ветер моментально забирается под нехитрую и потасканную одежду, заставляя кожу покрываться мурашками. Не двигаюсь, будто жду чего-то. Смотрю на противоестественные каменные сараи бытия, где коротают свои невзрачные годы ячейки так называемого общества, не понимая и даже не задумываясь над смыслом существования. А он, сакральный, о котором так много говорят и пишут есть только в умерщвлении, уж я то знаю, поверь, дорогой слушатель. На земле нет ничего бесконечного, жизнь с момента её первых проявлений обречена на обрыв, что делает её изначально бессмысленной, ведь все развитие, которое достигается в этом странном процессе, обречено на провал - любой гений, злой или добрый, уйдет прахом, превратиться в тлен. Поэтому люди все равны, и никто не имеет права ставить себя выше других, ведь в финале, который у каждого одинаков, лишь пожелтевшая оболочка, закопанная в землю или пепел, развеянный в воздухе.

За этими мыслями возникает сильное желание догнать автобус и покромсать свиную морду на гуляш. Поступить так можно, но только теоретически, так как машина уже далеко.

Ёжусь, смотрю на черный небосвод, бреду домой к тараканам - единственным живым существам, которые нормально реагируют на соседство со мной.

* * *

Странно, но в детстве бабушка считала меня очень талантливым. Она даже пыталась отдать меня в музыкальную школу. Но мои способности оказались настолько отвратительными, что даже не помогло веское слово соседки тети Раи, которая имела какие-то прихваты в ГОРОНО. У учителей, которые сидели на вступительном экзамене, были такие лица, будто по стеклу провели куском пенопласта, да ещё так громко, словно приставили к нему микрофон, когда я открыл рот и спел несколько начальных нот. Потом были ещё несколько кружков и каких-то секций. Подробностей сейчас я уже не помню, они пролетали мимо сознания, как посещение участкового врача.

Я очень любил животных. Нет, не подумай, дорогой слушатель, что я отрывал лапы у кузнечиков, а потом живьем поджигал кошек и собачек. Ни в коем случае. Я мог часами играть во дворе с щенками, которые жили в подвале нашего дома, обожал толстого соседского кота, который любил вальяжно разваливаться на кухонном окне и сквозь дрему наблюдать за неспешной протекающей мимо него жизнью снаружи. Но у деда была аллергия на любую шерсть, поэтому мы не могли завести даже маленького хомяка. Так я и сидел все каникулы напролет либо в квартире, поедая многочисленные пироги и отращивая тем самым непомерный, уродливый живот, который на фоне худых плеч и таких же ног смотрелся как набитый доверху мешок, готовый вот-вот лопнуть, или сидел с собаками у подвала.

В армию меня тоже не взяли. Иначе, думаю, моя хрупкая и бесполезная жизнь оборвалась бы там очень рано. Я состоял на учете у психиатра и с каким-то зашифрованным диагнозом мне выдали военный желтый билет.

Помню, как в кабинете у хирурга надо мной смеялись тупые сверстники, готовящиеся отдать свои пустые головы под машинку и надеть зелёную форму, чтобы потом, полтора года драить сортиры и плац. Но я не был в обиде на них, так как чтобы унизить человеческое достоинство, у унижаемого оно должно хотя бы быть, а я не понимал, что в "здоровом" коллективе социальная значимость самца измеряется размером его рогов. Да мне и не надо было этого.

Так и плыл по течению, а точнее сказать, гнил в библиотечной каморе и искренне был убежден, что все сущее на земле подвержено лишь деградации, а отнюдь не развитию. По крайней мере, думал именно так до своего первого убийства, о котором я уже рассказывал. После него было ещё много смертей. Разных. Но все они были пропитаны красным цветом. У кого куртка, у кого шарфик, одна странная девушка выкрасила волосы в красный цвет, за что и поплатилась жизнью. Я до сих пор помню, с каким трудом и одновременно наслаждением снимал с аккуратного черепа скальп, стараясь раньше времени не испортить крашенную гриву.