G.O.G.R. (СИ)

Отвязаться от Брузикова было невозможно: если он вознамерился «причапать» – сбить его с курса не сможет и айсберг. Придётся терпеть.

«Причапал» Брузиков практически мгновенно, как будто бы стоял у Сидорова в подъезде и звонил с мобильного. Не прошло и десяти минут, как «Ван-Хельсинг» вовсю ляпал к Сидорову в дверь. Сержант мог бы не открыть, но Брузиков будет ляпать до посинения, и его услышат соседи.

- У меня есть звонок! – Сидоров выдвинулся в подъезд и поймал руку Брузикова, которая по инерции собралась ляпнуть ему в нос.

- Он у тебя не работает! – пискнул Брузиков и рывком вернул себе свою руку. – Поломаешь мне кости, Шварц! – обиделся он, разглядывая своё запястье.

- Не развалишься! – проворчал Сидоров. – Давай, заползай уже!

- Ура! – обрадовался Брузиков и проворно занял собой прихожую Сидорова. «Донецкий Ван-Хельсинг» всегда странно одевался. Сегодня он тоже не сделал исключения. Его костюм выглядел так: шорты цвета хаки, наделённые мириадами карманов, такая же жилетка и футболка чистого канареечного цвета с головой Даффи Дака спереди. Венчала «картину» зеленая бейсболка, что не сверкала новизной уже наверное, лет десять. За спиной же уфолога болтался его любимый рюкзак болотного цвета, набитый неизвестно чем.

- У тебя в соседней квартире живёт какой-то чувак! – вывалил информацию Брузиков и прошествовал на кухню Сидорова, позабыв освободить ноги от кроссовок.

- Эй, разуйся! У меня тут квартира, а не птичник! – закричал ему вдогонку Сидоров.

- Прости, Санчес… – Брузиков вернулся и скинул кроссовки рядом с туфлями сержанта. Сидоров невольно сравнил их и определил, что размер ноги у Брузикова, наверное, сорок седьмой.

- А насчёт чувака – ты, наверное, ошибся… – робко начал Сидоров, убеждая себя в том, что соседняя квартира пустует.

- Нет! – возразил Брузиков и во второй раз откочевал на кухню Сидорова, схватил со стола его третий, не начатый бутерброд и отправил его к себе в рот.

- Это мой… – пискнул Сидоров.

- Спасибо! – поблагодарил Брузиков и продолжил стращать сержанта инопланетянами и вампирами:

- Я вчера охотился, – увлечённо рассказывал Брузиков, уплетая бутерброд, который Сидоров ему уже подарил. – Сидел в засаде как раз возле твоей берлоги. И тут увидел, как в окне прямо рядом с тобой кто-то включил свет! Вон там! – Брузиков показал остатком бутерброда на ту стенку, что была смежной с дьявольской пустой квартирой. – У меня память – как у Штирлица. Я отлично запомнил, как ты сказал, что там никто не живёт! А тут – свет! Санчес, пожалуйста, ведь ты же мент! – Брузиков проглотил бутерброд и сложил свои ручки в молитвенной позе Мадонны. – Давай слазим туда и всё узнаем, а?

- Миха, ты что? – изумился Сидоров. – Хочешь, чтобы я вскрыл чужую квартиру??

- Но она же ничья! – умолял Брузиков. – Тем более, там жил ваш жулик… Ну, ты же мент, скажи, что ищешь его следы… Там может быть вампир, Санчес! Ты живёшь по соседству с вампиром!

- Ты – псих! – постановил Сидоров. – Ты к психиатру сходить не пробовал?

- Все вы так говорите! – обиделся Брузиков. – А я столько их уже видел! Они всегда селятся там, где никто не живёт, или кто-то умирает, потому что в таких местах полно чёрной энергии! Я эксперт в этих делах, понимаешь, Санчес?? Я знаю, что ты – в опасности! Они же едят людей!

Слушая эти сумасшедшие вопли, Сидоров старался выглядеть скептиком и взирал на беснующегося уфолога с высоты деланного безразличия, однако в душе был снедаем мистическим страхом. В дальнем углу за холодильником опять привиделись Горящие Глаза.

- У меня есть план! – радостно заявил Брузиков, оглядываясь, очевидно, в поисках другого бутерброда. Нет, гражданин Брузиков, не найдёте: Сидоров уже всё съел. – Вампиры днём спят, и поэтому мы не рискуем пока что быть укушенными. Зайти в его квартиру надо прямо сейчас, пока не зашло солнце!

- У меня тоже есть план! – Сидорову надоело возиться с сумбурным Брузиковым, он не собирался ни под каким предлогом влезать в соседнюю квартиру, и поэтому решил избавиться от уфолога. – Сейчас ты пойдёшь домой! Иди!

Сидоров схватил друга за рюкзак и потащил в прихожую с целью дальнейшего выбрасывания в подъезд. Брузиков, естественно, сопротивлялся, что-то пищал и ныл, плескал ручками, но Сидоров был непреклонен и прямою наводкой буксировал его к входной двери.

- Будешь мне ещё хоть раз в засаде сидеть – в обезьянник забью! – мрачно пообещал Сидоров, пихая Брузикова. – Пора лишить тебя лицензии на охоту, а то ещё поранишь кого-нибудь! Вон, сколько кольев настругал – под статью загремишь за оружие, но я тебя вытаскивать не буду!

- Да я же спасаю тебя! – захныкал Брузиков, вырываясь. – Я уже давно за твоим домом наблюдаю!

Сидоров молча распахнул входную дверь и пересадил Брузикова через порог.

- Иди, отдохни! – сказал он, толкнув уфолога к лестнице. – И не забивай мне голову своими пришельцами – и так забита!

Брузиков повернул к Сидорову донельзя униженное и оскорблённое лицо и плаксиво проныл:

- Ну ты и бука! Не хочешь – без тебя справлюсь!

После этого Брузиков поправил сбившуюся на затылок кепку и пополз вниз по лестнице.

Сидоров дождался, пока он сползёт и выйдет из подъезда и после этого с победой вернулся домой. Достал его уже тот Брузиков с его «зелёными человечками». В чужую квартиру лезть… Ещё чего!

Все соседи Утюга уже отправились назад, в не столь отдалённые места, откуда их и привозили на опознание Зубова. Утюг же всё оставался у Недобежкина в изоляторе, потому что допросить его у милицейского начальника не хватало ни времени ни сил. Утюг томился в камере по соседству со Свиреевым «Шубиным» и по ночам слышал, как последний надсадным волком воет песни: «Ты добычи не дождёшься, чёрный ворон, я не твой», «С вором ходила, вора любила. Вор воровал – воровала и я», «Не предавай – не предавал, не убивай – не убивал, не пожалей – отдам последнюю рубаху. Не укради – вот тут я дал в натуре маху». Утюг постоянно находился в «концертном зале», и из-за этого не мог уснуть. Тем более, что вокальные данные Свиреев имел весьма неказистые.

Уехав из психушки, Недобежкин вдруг забыл про воскресный отдых и выказал непреодолимое желание работать.

- Едем в отделение! – решил он. – Утюга будем крутить!

Ежонков понял, что не попадёт сегодня домой до вечера и обиделся:

- Ну, Васёк, подумай: я только с женой помирился… А ты? Она же думает, что я ей изменяю… Уже и по воскресеньям ухожу неизвестно куда!

- На работу! – поправил Недобежкин. – Неужели ты в своём СБУ никогда не выходил на работу по выходным??

- Нет! – отказался Ежонков. – У меня железный график. И, если у профайлера нерабочий день – его никто не дёргает, а все ждут, когда профайлер выйдет на работу по графику!

Пётр Иванович знал, что Ежонков врёт про график. СБУ – та же милиция. А когда это в милиции был «железный график»??

Ежонков всю дорогу до отделения куксился, а Недобежкин придумывал вопросы, которые будет задавать Утюгу. Отделение встретило их пустыми тихими коридорами, запертыми кабинетами и молчаливыми цветами на подоконниках. На службе сегодня были только два человека: дежурил Усачёв и Белкин охранял изолятор.

- Ты добы-ычи не дождё-о-ошься! Чёрный во-орон, я не товоой! – неслось из «апартаментов» Свиреева «Шубина». Как же надтреснуто и заунывно звучит его песня, словно бы его незаслуженно волокут на расстрел. Как только Белкин его выдерживает?

Утюг, напротив, вёл себя очень тихо и смирно, словно коровка на выпасе. Для него это тоже странно, потому что вспыльчивый Утюг, попадая в камеру, начинает стучать по решётке и громко вопить про милицейский беспредел.

На вопрос Недобежкина о том, как дела в изоляторе, Белкин бодро ответил:

– Тот вопит, а этот – молчит!

- Открой-ка молчаливого! – потребовал Недобежкин, и Белкин принялся откупоривать камеру Утюга.

Утюг сидел в углу камеры на краешке дальних нар и пялился на носки своих неэлегантных башмаков, которые достались ему в тюрьме взамен крокодиловых туфель. Когда к нему пришли «гости» – Утюг поднял опустевшие глаза и пискнул: