После заката

Он быстро шагал по бетонке к деревне, и даже не пытался вычислить настоящего убийцу. Есть люди, которым за это зарплату платят. Покопаются среди былых Клавиных хахалей — и найдут.

Кирилл пытался понять другое. Марина не виновата — но его отношение к ней отчего-то не изменилось… Ни на грамм. Ни на йоту. Лишь какая-то досада: и тут упала на четыре лапки, выкрутилась…

Потом понял: и все-таки виновата! Не будь ее дурацкого упрямства в деле покупки загородной недвижимости, не сочини она байку о своей беременности, — Клава осталась бы жива.

Но в тюрьму сядет ревнивый хахаль, а Марина вроде и не при чем… хм… хахаль…

А ведь в цепочку действий, что он выстроил для гипотетического убийцы, хахаль никак не вписывается… Никаким боком. Ну, допустим, увидел он идущего на гриву Кирилла… Потом Клава прошла в ту же сторону… Ну и что? Чтобы что-то заподозрить, надо было накануне присутствовать при их общении в магазинчике при свиноферме… Ладно, еще одно допущение: никого хахаль не видел, оказался на гриве случайно. Шел мимо, приспичило, юркнул в кустики, только штаны спустил, — тут и они с Клавой… Не получается — если припадок ревности, то отчего сразу не выскочил? Если обдуманный план, то… То почему Клаву? Почему не Кирилла? Почему не в морду? Почему колуном? Почему, наконец, лихоедовским или его братом-близнецом? Хм… А потолок низкий… А Клава девушка высокая… была. Возможны исключения, но кавалеры редко выбирают девиц, сильно превышающих их ростом…

Стоп-стоп-стоп… А ведь есть на примете один невысокий гражданин. Владеющий подходящим колуном… Возможно, знавший от жены про вояж Марины и Кирилла на свиноферму… Способный предположить, что Клава в ходе того вояжа западет на Кирилла…

Трофим Батькович Лихоедов. Так что вы делали с восьми до одиннадцати?

Нелепица… Ему-то зачем?

Возможно, Кирилл и придумал бы какой-нибудь мотив для Трофима, правдоподобный или притянутый за уши. Дедукция, как выяснилось, вещь заразительная.

Но не успел — увидел впереди, на бетонке, что-то непонятное.

И движущееся…

Черные грозовые тучи постепенно рассеялись, сменились пеленой облаков, и ночь стала уже не черной, — серой, обманчивой: можно даже без фонаря разглядеть что-то, но трудно понять, что разглядел.

Кирилл всмотрелся: нет, не человек, силуэт слишком низкий… И, пожалуй, не собака — слишком массивный. Для деревенских жучек-бобиков массивный, но трудно ожидать встретить в Загривье ньюфа или сенбернара. Может, сбежала со свинофермы мадам Брошкина-младшая? В общем-то, недалеко, почему бы и нет… Или какая-то деревенская скотина… Кирилл вспомнил увиденных утром овец, затесавшихся в козье стадо… Ближние дома Загривья совсем рядом — как из черной бумаги вырезанные контуры, ни огонечка.

На этот раз ломать голову он не стал, хватит на сегодня истории с пугалом. Включил фонарик, посветил. Батарейки изрядно подсели, но и такой свет лучше, чем никакой.

М-да… Не овца и не свинья. Человек. Который, как известно, звучит гордо. Если, конечно, он не нажирается в родительский день до свинского состояния. И не ползет на карачках непонятно куда, напрямик через покрывающие бетонку грязные лужи…

Этот нажрался. Этот полз.

И тут же Кирилла охватили сомнения, традиционные для городских интеллигентов: а вдруг не пьяный? Вдруг у человека приступ? Такой, что человек на ноги встать не может?

Знакомая ситуация, не правда ли?

Лежит неподвижное тело на газоне. Кто-то отводит взгляд, бормочет: «Нажрался, алкаш проклятый!», проходит мимо. Потом выясняется: умирал на газоне абсолютно трезвый человек. И умер, потому что никто не вызвал скорую.

А кто-то не прошел, нагнулся с сочувствием, — и огреб три мешка пьяного мата. А то и кулаком в рожу…

Дилемма.

Нет, если ты святой человек, живущий по принципам добра и высшей справедливости, то всегда и к любому нагнешься, и сотне алкашей вторую щеку подставишь, лишь бы одного умирающего спасти… Но все-таки… Неприятно кулаком-то в рожу получать… Болезненно.

И городской интеллигент, оказавшийся в сельской местности, занял выжидательную позицию. Остановился, продолжал светить фонариком на ползущего, благо тот приближался к Кириллу. Спросил негромко:

— Вам плохо?

Молчание. Лишь скребущий звук, словно что-то твердое, жесткое тащится за пьяным (больным?) по бетону…

Или хорошо, или так уж плохо, что не до разговоров.

Нет, пожалуй, плохо… Не факт, что от приступа, но… Да чем же он так скребет по бетонке?! Черт, да это же… Нет, показалось, не может быть…

Но через секунду понял: точно, инвалид. Одноногий инвалид.

Хо-хо… Крепко уважили дедушку в родительский день, от души поднесли. Аж протез потерял, если ходил на протезе. Или костыли, если на костылях.

Но тут уж надо помочь, хоть и не хочется — изгваздался дедуля грязней грязи. Не иначе как в Сычий Мох заполз, заплутавши.

Кирилл шагнул навстречу, и хотел подхватить инвалида под мышки, и потащить к ближайшему дому, постучаться, а дальше пусть сами…

Он не подхватил инвалида.

Остановился и заорал во всю глотку:

— Генка-а-а-а!!! Да разбуди ж меня!!!

…Рыжий Генаха толкнул его в плечо довольно болезненно. Прямо скажем, без лишней деликатности толкнул. И слова его не грешили избытком такта:

— Че орешь, как яйца режут? Теща привидилась?

— О-х-х-х-х… Хуже тещи…

Но чем именно хуже, он не стал объяснять, потому что ЗИЛ уже выруливал на пустынное Гдовское шоссе, а там стояла «Газелька» Толянова друга-приятеля, и кустарь-одиночка уже махал им из окна, словно они могли ошибиться и принять за него кого-то другого… И лишь доставая деньги из барсетки, чтобы рассчитаться за доставленный без обмана трамблер, Кирилл вдруг понял восхитительную вещь: Клава жива! Черт возьми, Клава жива и ждет его, и он уговорит Генку сделать крюк в сторону свинофермы, а если тот закочевряжится, так накинет пару червонцев, и…

Ничего этого, конечно, не было. Вся благостная картинка мелькнула лишь перед мысленным взором.

Если и в самом деле Гена сейчас крутит баранку рядом с задремавшим Кириллом, то ничего он не услышал, — не всегда издаваемые во сне крики вырываются и наяву из уст спящего человека…

Придется как-то просыпаться самому. Вот только где доведется проснуться?

Он очень надеялся, что в кабине ЗИЛа… Кирилл знал точно, стопроцентно был уверен: их поездка с Геной, по крайней мере ее начало, — самая взаправдашняя реальность, хотя за все последующее ручаться уже трудно… Причина была проста: музыка. Кириллу не снилась музыка. НИКОГДА. Ни разу. Даже такая дикая, как та, что звучала из Гениного магнитофона. Кирилл давно обратил внимание на эту особенность своих снов: отсутствие музыкальных способностей настолько полное, что даже «чижика-пыжика» мозг во сне воспроизвести не способен… А вот после того, как отзвучала кассета, он вполне мог задремать, спал в последние сутки мало и далеко не спокойно. И нынешний его кошмар ничем не лучше двух предыдущих…

— Полз бы ты отсюда, — сказал Кирилл мертвецу. И отступил на пару шагов.

Да-да, именно мертвецу… Потому что с таким не живут. У якобы пьяного якобы инвалида не хватало не только ноги. Но и части мышц грудной клетки, и пары ребер, а еще пара-тройка была сломана, торчала острыми обломками из лохмотьев плоти — не красной, не кровоточащей, а серой и какой-то разбухшей, ноздреватой… По бетону скребла, царапала тоже кость — торчащая из ошметков бедра.

Хорошо хоть мертвец пригрезился Кириллу неразговорчивый. Не хотелось даже представлять, что может изречь этакое создание…

Ну вот, сглазил… Труп, подползший почти вплотную, наклонил голову набок, будто раздумывая о чем-то. Затем широко раскрыл рот. Но вылетели оттуда не слова — вывалилось что-то мерзкое… Казалось, мертвец срыгнул, ввиду ненадобности, один из своих внутренних органов. Но, судя по усилившемуся зловонию, то была просто болотная жижа, забивавшая рот и глотку. Прокашлялся, так сказать. Прочистил горло.