Питер Страуб. История с привидениями.

— И что, он думает, я буду делать теперь, когда узнал про него?

— Он говорит, что ты несколько растерян и думаешь, что я немного не в себе, но тебе нужно только попытаться понять — ОН здесь и никуда не денется, и ты здесь, и мы поженимся. Поэтому думай о нем просто как о части меня.

— Я не могу поверить, что ты действительно говоришь с человеком, умершим пять лет назад.

На деле я был очарован всем этим. Беседы с духами, бывшие в моде в XIX веке, хорошо подходили Альме. Конечно же, разговорчивый дух Тэкера Мартина был иллюзией; у кого угодно, кроме Альмы, такая иллюзия свидетельствовала бы о серьезном умственном расстройстве. Мне не нравилась и процедура “принятия” бывшим любовником.

Я поглядел на Альму, сидящую напротив меня с выжидательным выражением, и подумал: она опять выглядит андрогином. Она была похожа на девятнадцатилетнего парня. Она улыбнулась мне. Мне хотелось тут же повалить ее на диван, и я по-прежнему чувствовал отчуждение от нее. Ее длинные красивые пальцы спокойно лежали на полированном дереве столика, переходя в не менее красивую руку.

— Мы будем так замечательно жить, — сказала она.

— Ты, я и Тэкер.

— Видишь? Он же говорил, что ты не будешь против.

По пути на лекцию я вспомнил человека, которого видел с ней, Грега Бентона, и не смог сдержать дрожь.

Конечно, Альма не была нормальной. В ее мире спокойно присутствовали говорящие духи и зловещие человековолки. Конечно, она не заставила меня поверить в этот свой мир, но я часто задумывался. Человек стоит на твердой земле, и вдруг она обрушивается у него под ногами, и вместо травы и почвы он видит зияющую пропасть, где кишат неведомые бледные твари. Значит ли это, что твердой земли вообще нет, что она только узкий мостик над всем этим кошмаром? Нет, конечно, нет. Я люблю Альму, говорил я себе. Мы весной поженимся. Я думал о ее восхитительных ногах, о ее милом лице, о тонкости чувств, которые я познал с нею.

Моя вторая лекция полностью провалилась. Я запутался в своих заметках, в отчаянии попытался выдать несколько затасканных идей и не смог их связать. Погруженный в свои муки, я заявил, что “Алый знак доблести” — это “история о привидении, где привидение так и не появляется”. Когда я закончил, из зала раздалось несколько иронических хлопков. Хорошо хоть Либерман был в Айове.

После этого я пошел в бар и заказал двойную порцию “Джонни Уокер”. Потом пошел к телефонам и взял справочник Сан-Франциско. На “П” там не было ничего похожего, но на “Д” я отыскал “де Пейсер Ф.”. Адрес был в том месте, где говорила Альма. Что ж, может быть, земля и в самом деле твердая.

На другой день я позвонил Дэвиду и сказал, что собираюсь в Стилл-Вэлли.

— Прекрасно, — сказал он, — и как раз вовремя. Правда, там пока живет сторож, но вы сможете побыть там вдвоем. А кто она?

— Очень странная девушка. Я думаю, мы с ней поженимся.

— Как-то неуверенно ты говоришь.

— я обручен с ней. Мы поженимся в конце весны.

— А как ее зовут? Почему ты до сих пор молчал?

— Дэвид, я никому из родных еще не говорил. Если ты с ними общаешься, скажи, что я им напишу. Пока. Я очень занят.

Он объяснил мне, как до него добраться, и сказал: “Что ж, братец, я очень рад за тебя”. Мы обменялись обычными обещаниями писать друг другу.

Дэвид купил дом в Стилл-Бэлли, когда получил хорошую работу в Калифорнии.

Он выбрал его со своей обычной тщательностью, убедившись, что он стоит близко к океану и имеет участок земли — восемь акров. После этого он потратил немалую сумму на ремонт и переоборудование. С тех пор дом подорожал как минимум в четыре раза, еще раз подтвердив всем, что Дэвид далеко не дурак.

Мы с Альмой взяли ключи у соседей (сторож накануне выехал) и поехали по пыльной дороге в сторону океана. Когда мы увидели дом. Альма сказала:

— Дон, здесь мы проведем наш медовый месяц.

Меня обмануло то, что Дэвид постоянно называл свой дом “коттеджем”. Я ожидал увидеть двух— или трехкомнатный сарай, но передо мной предстала дорогая игрушка преуспевающего юриста.

— Твой брат здесь не живет? — спросила Альма.

— Приезжает на две-три недели каждый год.

— Хорошо. Я никогда не видел ее такой заинтересованной.

— Что говорит Тэкер? — Говорит, что здесь чудесно. Похоже на Новый Орлеан.

Я не стал спорить.

“Коттедж” Дэвида был двухэтажным деревянным строением испанского типа, белым с черными железными балкончиками. Тяжелую переднюю дверь окружали пузатые колонны. Прямо за домом расстилался бескрайний голубой океан. Я вытащил из багажника наши чемоданы и открыл дверь.

Пройдя через маленькую прихожую, мы очутились в комнате, освещенной солнцем. На полу лежал пушистый ковер. По углам стояли кушетки и низенькие столики со стеклянными крышками. Я уже знал, что мы найдем в доме. Я знал, что там будут сауна, дорогая стереосистема, и в спальне — шкаф, набитый порнографией. Еще “Бетамакс”, кровать размером с бассейн, биде в каждой ванной… Я понял, куда Дэвид угрохал столько денег, когда приезжал в Калифорнию, но я не подозревал, что его вкусы остались на уровне юного плейбоя.

— Тебе не нравится, да? — спросила Альма.

— Я удивлен.

— Как зовут твоего брата?

Я сказал.

— А где он работает?

Она кивнула, когда я назвал фирму, не с иронией, как придуманная мной позже Рэчел Варни, но будто записывая это в невидимый блокнот.

Она была права — волшебная Страна Дэвида мне не понравилась.

Мы пробыли там три дня. Альма вела себя по-хозяйски, а я все сильнее раздражался, глядя, как она готовит на сверкающей белизной кухне или роется в дорогих игрушках Дэвида. Она как-то внезапно превратилась из того воздушного создания, какой я ее знал, в обычную домохозяйку, и я так и видел, как она придирчиво выбирает продукты в супермаркете.

Я опять свожу впечатления нескольких месяцев к трем дням, но изменения происходили сразу. Потом они только нарастали. У меня было странное чувство, что с переездом в другое место она как бы стала другим человеком. Теперь она говорила много, рассуждения по поводу нашей женитьбы превратились в настоящее эссе. Я с удивлением узнал, где мы будем жить (в Вермонте), сколько у нас будет детей (трое) и так далее.

И что хуже всего, она без конца говорила о Тэкере Мартине.

“Тэкер был таким большим, Дон, с прекрасными белыми волосами и пронзительными синими глазами. Тэкер особенно любил… Я не говорила тебе, что Тэкер… Однажды мы с Тэкером…” Все это сильно повлияло на мои чувства, но я не желал признать, что что-то изменилось. Когда она говорила о том, какими будут наши дети, я с удивлением видел, что у меня дрожат пальцы. Я спрашивал себя: “Но ведь ты ее любишь?

Ты же не станешь обращать внимания на все эти фантазии о Тэкере Мартине? Разве не так?” Погода испортилась. Когда мы приехали в Стилл-Бэлли, сияло солнце, но под вечер спустился густой туман, продолжавшийся все три дня. Когда я смотрел в окно на океан, было похоже, что он окружает нас со всех сторон, серый и мертвенный (именно это видел “Сол Мелкий” в парижской комнате). Иногда было видно дорогу, но чаще всего можно было видеть что-то только на расстоянии вытянутой руки.

Так что мы целыми днями сидели в доме Дэвида. Серый туман клубился за окнами, а шум волн раздавался так близко, что, казалось, они вот-вот ворвутся в дверь, Альма элегантно располагалась на одной из кушеток c чашкой чая или блюдцем с апельсином, поделенным на равные дольки.

“Тэкер говорил, что, когда мне будет тридцать, я буду самой красивой женщиной в Америке. Сейчас мне двадцать пять, и я боюсь его разочаровать. Еще он говорил…”

Я чувствовал безотчетный страх. На вторую ночь она встала с кровати, разбудив меня. Я присел и посмотрел на нее. Она, обнаженная, подошла к окну спальни. Мы не занавешивали окон, и она стояла там и смотрела на серую пелену, скрывающую океан. Ее спина в полумраке казалась очень бледной и тонкой.

— Что там. Альма? — спросил я.

Она не отвечала.