Сезон ведьмовства

Габриель отвернулся, но тень шевельнулась вновь, и на этот раз он заметил источник движения. В гостиную заявился его старый недруг Бруно, дьявольский кот. Царапины на запястье, уже покрывшиеся корочкой, вдруг зачесались. Симпатическая реакция.

Кот выгнул спину и уставился на него, а затем грациозно вскочил на кожаное кресло с подголовником, то самое, в котором за ужином сидел Габриель. Животное как будто предлагало ему попробовать снова отвоевать место.

Дребезжание чашек внезапно вернуло Габриеля к действительности. Тысяча чертей! Морриган покинула кухню, уже прошла через столовую и сейчас войдет в гостиную. Габриель поспешно сунул отвертку в карман и швырнул клавиатуру на стол. Каким-то непостижимым образом ему удалось оказаться на расстоянии шести футов от компьютера, и тут на пороге возникла Морриган. В руках она держала поднос, на котором стояли кофеварка «френч-пресс», чашки, блюдца и тарелочка с итальянским сухим печеньем «бискотти».

— Давайте я помогу.

— Спасибо. — Морриган передала ему поднос. — Вижу, Бруно уселся на ваше место.

— Он так уютно устроился, что я не хотел ему мешать.

На самом деле кот, словно рассерженная балерина, переминался на кончиках лап и буравил Габриеля взглядом сузившихся зрачков. Морриган наклонилась и взяла животное на руки.

— Ах ты безобразник, — проговорила она и зарылась лицом в кошачью шерсть. — Где твое воспитание?

Бруно кротко положил голову ей на плечо, но его хвост по-прежнему угрожающе метался из стороны в сторону. В гостиную торопливо вошла Минналуш.

— Прошу прощения, — извинилась она и объяснила сестре: — Звонила Катрина. Сама знаешь, от нее нелегко отделаться.

Морриган осторожно опустила кота на пол, присела у кофейного столика и принялась разливать напиток по чашкам.

— Габриель, попробуйте печенье. Кажется, вы забыли про бренди.

Чертов кот наконец скрылся за диваном. Габриель сел обратно в кресло и взял бокал с толстым донышком. Адреналин, наполнивший его кровь во время возни с клавиатурой, понемногу спадал, уступая место той пьянящей смеси облегчения и удовлетворенности, которую он всегда испытывал, удачно выполнив задание и не попавшись на месте преступления. Да, это настоящий кайф. Габриель посмотрел на стол, где стоял «Макинтош»: клавиатура аккуратно лежит перед монитором. Надо отдать должное, он неплохо поработал. Три минуты — почти что его личный рекорд.

Габриель расслабился в кресле. Минналуш подошла к музыкальному центру и поставила диск в проигрыватель. Габриель узнал музыку, едва по воздуху поплыли первые ноты. Чайковский, Первый струнный квартет, опус одиннадцать. Andante cantabile. Пронзительное, берущее за душу пение скрипки.

Минналуш присела на диван и взяла свой бокал бренди.

— Выпьем за грядущие успехи, — предложила она.

— И за новых друзей.

Габриель широко взмахнул рукой, поднимая бокал. Мерцающее пламя свечей наполнило янтарный напиток волшебным сиянием.

— За новых друзей, — в один голос произнесли сестры.

Они улыбнулись ему, и их улыбки были полны обещаний, а глаза сверкали, точно драгоценные камни. Морриган провозгласила финальный тост:

— За нас. За то, чтобы мы лучше узнали друг друга.

Сегодня вечером Г. меня поразил. За его артистичной улыбкой скрывается нечто опасное. Хладнокровие. Жестокость… Иногда жестокость мелькает и в его взгляде. Думаю, он не культивирует в себе эти качества, скорее это что-то вроде неосознанной силы. Он опасен и очень сексуален. Мужчина из самых потаенных глубин женской фантазии. Лишь раз в жизни я встречала похожего человека, который производил такое же впечатление ленивой беспощадности. Впрочем, возможно, память меня подводит. В конце концов, тогда я была тринадцатилетней девчонкой…

Помню, мы сидели на свадебном банкете, и я не знала, чем себя занять. Церемония венчания мне очень понравилась. Невеста в белоснежном платье и воздушной вуали, трогательно взволнованный жених, улыбающиеся подружки невесты, радостная музыка…

Но свадебный прием оказался страшно скучным. Под навесом разбитого в саду шатра было невыносимо жарко, мне вспоминается запах пота, забитого дезодорантами, и растекающегося макияжа. Сентиментальные застольные речи не прекращались. Мы с М. поссорились. Она подставила мне подножку, а я ее толкнула. Подрались, как обычно. Чтобы не находиться рядом с ней, я убежала из шатра, где она сидела вместе с родителями, и вошла в дом.

Внутри стояла тишина. Я на цыпочках поднялась по лестнице, рассчитывая найти местечко, где я могла бы просидеть до вечера. Спальни располагались на верхнем этаже. Двигаясь по застеленному ковром коридору, я вдруг услыхала шум. Негромкий стон. Волоски у меня на руках приподнялись, но не от страха, а в предвкушении чего-то особенного…

Дверь была приоткрыта, я распахнула ее шире. Петли не скрипнули, поэтому пара в комнате не заметила девочку подростка, которая жадно наблюдала за происходящим. Они занимались любовью. Блондинка и темноволосый мужчина из числа гостей. В церкви они сидели на скамье впереди меня. Женщина была в шляпке, изящно обрамлявшей лицо с тонкими чертами. Она отличалась томной, немного анемичной красотой. Ее партнер, наоборот, обладал белозубой, бесшабашной улыбкой; его жизненная сила ощущалась почти физически. Несмотря на строгость стандартного официального костюма, в нем чувствовалась некая необузданность. Сразу было видно, что дразнить этого зверя опасно. Однако риск — лучший афродизиак, не так ли? Даже в том возрасте я инстинктивно это понимала.

Когда невеста вошла в церковь, он обернулся и на мгновение наши взгляды встретились. У него было завораживающее лицо: полные губы, синеватая щетина, пробивающаяся на щеках, темные глаза с длинными ресницами. Он посмотрел на меня, словно оценивая, — пожалуй, не так, как взрослому мужчине подобает смотреть на тринадцатилетнюю девочку, но без похоти. Скорее это был кивок — признание во мне женщины, в которую я превращалась, восхищение, щегольской салют. Я зарделась. Тогда я впервые почувствовала в себе силу, которую несет с собой женственность.

Затаив дыхание, я стояла в дверях спальни, и в груди у меня теснилось сладкое томление. Блондинка сидела на коленях у мужчины, сцепив ноги у него за спиной и прижимаясь к нему роскошными грудями. Его кожа была темной от загара, ее — сливочно-белой. Он придерживал ее затылок, как будто принуждал к подчинению. Мужская рука, требующая покорности, и склоненная женская голова свидетельствовали о восхитительной игре в рабыню и господина. Внутри у меня все трепетало. Женщина медленно, лениво двигалась вверх вниз. В комнате стоял запах молочной сыворотки — теплый, влажный.

Мужчина отстранился от своей партнерши, обхватил ее грудь ладонью и начал жестко катать сосок между пальцами. Блондинка тихо всхлипнула, ее голова еще ниже опустилась к нему на плечо. Затем он принялся гладить ее волосы, шею, лицо, губы, шепча что-то на ухо. Она задвигалась быстрее. В том месте, где соединились их тела, я видела темное гнездо спутанных волос и сморщенную кожу его паха. Охваченная возбуждением, я не сводила глаз с совокупляющейся пары. А затем женщина сдавленно вскрикнула и выгнула спину. Поняв, что произошло, я вся задрожала. Вот оно, подумала я. Страсть и экстаз плоти — то, ради чего люди готовы продать душу дьяволу.

Печально, однако с тех пор мне больше не удалось пережить такого восторга, который я испытала в тот день, стоя на пороге спальни в чужом доме, — еще не женщина, уже не ребенок. Годы спустя, превратившись из зрительницы в участницу любовной игры, я надеялась почувствовать лед и пламень, сладость меда и твердость алмаза, но мои ощущения никогда не были столь сильными, как в тот, первый раз, когда я наблюдала за чужой страстью.

Г. напоминает мне того самого мужчину из моего детства. Не потому ли меня влечет к нему столь сильно? Сексуальное переживание, запечатлевшееся в моей душе, пружинка взрывателя, вживленного в мозг много лет назад.