Стеклянные книги пожирателей снов

Проулок разделял два больших дома — дверей у них он не видел, а все окна были не ниже второго этажа. Сердце у него упало, когда он подумал, что, если путь с другой стороны уже отрезан, он окажется в еще одной ловушке. Единственное, что его утешало, это знание: сапоги солдат еще меньше приспособлены к такому бегу, чем его собственные, и даже еще сильнее оскальзываются на мокром неровном булыжнике. Он пробежал проулок на полном ходу, не увидел на другом конце никакого экипажа и остановился (по инерции он выбежал чуть ли не на середину улицы; грудь его вздымалась), чтобы сориентироваться, поймать взглядом что-нибудь знакомое. Он оказался в той части города, где жили благородные люди, а этот район был для него незнаком. И тут впереди он увидел желанную, как ответ на молитву ребенка, дорогу, которая уходила вниз. Все спуски в городе имели направление к реке, а это по меньшей мере говорило ему о странах света. Он бросился туда, предварительно оглянувшись: первый солдат только-только выскочил из проулка, потому что тот почти наверняка вскоре должен был скрыться в тумане.

Он мчался по улице, чуть уходя в сторону из-за уклона и слыша за собой солдатские сапоги, которые грохотали с чисто германской решимостью. Он спрашивал себя: не были ли Блэк и доктор заодно и не входили ли солдаты в свиту Карла-Хорста Маасмарка? Рагнарёк — это скандинавская легенда о гибели богов. Такой знак взял бы себе лишь самый суровый и смелый из полков, и Чань не мог непосредственно связать эту легенду со склонным к излишествам, изнеженным принцем. Доктора он мог понять: некто, на чьем попечении находится лицо королевских кровей, это было вполне объяснимо. Но майор? Каким образом убийство Чаня или преследование Изобелы Гастингс могло послужить интересам принца (или его отца)? Но, с другой стороны, кому еще мог служить майор? Как иначе он мог оказаться в чужой стране с такими силами? Наконец первые клочья тумана окутали ноги Чаня. Он своими работающими, как мехи, легкими вдохнул влажный речной воздух.

Дорога повернула — и Чань вместе с ней. Впереди он увидел небольшую площадь с фонтаном и — словно ключ повернули в замке — сразу же понял, где находится: Уортинг-Серкл. Справа была река, слева Старая площадь, впереди — торговый квартал, а за ним — министерства. Здесь он увидел людей — Уортинг-Серкл после наступления темноты становился местом всевозможных нелегальных сделок — и метнулся направо: к реке, где туман был гуще. Смерть его была рядом. Здесь его поджидал экипаж. Он услышал звук хлыста, лошади понеслись прямо на него. Чань, пытаясь избежать столкновения, упал на бок. Он оказался отрезан от реки и от торговцев и теперь ползал на четвереньках, пока кучер боролся с лошадьми, пытаясь развернуть их. Чань поднялся на ноги и услышал, как рядом с его ухом просвистела пуля. Из окна экипажа высовывался Блэк с дымящимся пистолетом в руке. Чань метнулся по площади, опережая трех солдат, которые снова преследовали его по пятам; он выбрал направление в сторону Старой площади и центра города.

Ноги у него горели — он не имел ни малейшего представления, сколько уже пробежал, но понимал, что если не предпримет чего-нибудь, то погибнет. Он увидел еще один проулок и ринулся туда. Оказавшись там, он остановился, прижался к стене и разъял свою трость. Если ему удастся застать их врасплох… но, прежде чем он успел додумать эту мысль, из-за угла появился солдат, увидел Чаня и поднял свою саблю. Чань сделал выпад тростью в направлении его головы, но тот отразил удар, Чань пригнулся и выкинул вперед руку с кинжалом, но его движение было слишком медленным, и он промахнулся. Клинок достал до груди мундира, вспорол ткань, но тела не задел. Солдат ухватил руку Чаня за запястье. Остальные солдаты были уже рядом — еще секунда-другая, и его зарубят. Издав отчаянный рев, Кардинал лягнул солдата в коленку и услышал страшный треск. Человек вскрикнул и свалился под ноги своего товарища. Чань высвободил запястье из руки солдата и отступил, сердце у него упало, когда из-за двух спутавшихся в клубок появился третий солдат с саблей наголо. Чань продолжал отступать. Солдат сделал выпад, но Чань отбил саблю своей тростью и в свою очередь нанес удар кинжалом, но тоже не достал до противника. Солдат сделал еще один выпад, и Чань еще раз отбил удар, тогда солдат занес саблю, целясь в голову Чаня. Чань поднял трость — ничего другого ему не оставалось — и увидел, как его оружие разлетелось на куски. Он выпустил обломки трости из рук и бросился бежать.

Убегая по проулку, Чань говорил себе, что, потеряв трость, он избавился и от одного из солдат, но кинжал против сабли не имел никаких шансов. Впереди он увидел конец проулка и силуэты нескольких собравшихся в кучку людей. Он закричал на них — издал замысловатый угрожающий вой, который оказал нужное ему воздействие, — люди повернулись и бросились врассыпную, правда, недостаточно быстро. Чань врезался в человека, который, если Чань правильно понял, чем занималась эта группка, вел переговоры с одной из метнувшихся в сторону женщин, и ухватил его за шиворот. Он с силой швырнул его в том направлении, откуда прибежал, — прямо на преследующего его солдата. Тот сделал все, что мог, чтобы не врезаться в это препятствие, — отвел саблю вбок, а другой рукой оттолкнул человека в сторону, но Чань тоже развернулся и сделал выпад вперед, прикрываясь своим импровизированным щитом. В тот момент, когда солдат откинул незнакомца, Чань был тут как тут и вонзил свой кинжал в грудь солдата. Не оглядываясь, он вытащил кинжал, развернулся и снова побежал. Он услышал у себя за спиной женские крики. Преследовал ли его все еще третий солдат? Чань обернулся через плечо — да, преследовал. Проклиная военную дисциплину, Чань метнулся через дорогу в еще один узкий проулок — меньше всего ему хотелось еще раз столкнуться с экипажем.

Он не мог сказать, где точно находится, — знал только, что где-то рядом с цирком. Проулок был уставлен ящиками и бочками, и ему на пути попалось несколько дверей. Третий солдат немного поотстал. Чань, на мгновение оказавшись вне поля его зрения, устремился к следующему зданию — он несся пригнувшись, пока не нашел то, что ему было нужно: витрину подвального магазинчика, вход в который был ниже уровня улицы. Чань перепрыгнул через перила и, приземлившись у небольшой лестнички, опустился на колени, пригнул голову и постарался сдержать дыхание. Он ждал. По темной и практически пустой улице плыли клочья тумана, а если кто из жителей его и заметил, сохранялась вероятность того, что солдату не покажут, где он спрятался. Он был весь мокрый от пота и не помнил, чтобы ему приходилось столько бегать или оказываться в таком дурацком положении. Зачем он выбросил пистолет? Если все должно было кончиться убийством, то почему он не перестрелял их всех в экипаже? Он ждал. Не в силах больше выносить ожидания, он чуть приподнялся на одну ступеньку и выглянул на дорогу. Солдат стоял на улице с саблей наголо и поворачивался то в одну, то в другую сторону. Он тоже нетвердо держался на ногах (Чань слышал его тяжелое дыхание, клубящееся вокруг него в холодном ночном воздухе) и явно не понимал, в каком направлении исчез Чань; солдат делал несколько шагов в одну сторону, потом поворачивал в другую. Чань прищурился, отчаяние кипело в его груди, переходя в холодную ярость. Он тихо переложил кинжал в левую руку и, вытащив правой бритву, раскрыл ее. Солдат по-прежнему стоял к нему спиной шагах в пятнадцати. Если бы ему удалось тихо выбраться на улицу, то он был уверен, что, прежде чем солдат услышит его, он преодолеет половину расстояния между ними… еще несколько шагов, пока тот будет поворачиваться… и оставшееся расстояние, пока будет поднимать саблю. У солдата будет шанс только на один удар, но, если Чаню удастся увернуться, на том погоня и кончится.

А если не удастся… что ж, вся эта беготня закончится в любом случае — «и терпеливая смерть мгновенно отзывается на наш оклик…», вспомнил он «Иокасту» Блейна. Он помедлил, пытаясь утихомирить гнев, — его на его же собственных улицах преследуют, как дикого зверя… Потом он переступил со ступеньки на ступеньку и приготовился атаковать (он ведь обещал их убить). Внезапно он снова бросился в укрытие. Загрохотал экипаж и… остановился рядом с солдатом. Чань ждал, прислушивался. Он услышал жесткие вопросы майора на немецком, ответом было молчание, а через мгновение раздался лязг сабли, убираемой в ножны. Чань выглянул вовремя, что увидеть, как солдат садится на облучок, а потом экипаж исчез в тумане. Он посмотрел на свои руки и ослабил хватку пальцев, вцепившихся в оружие. Руки у него ныли от боли. От боли ныли его ноги, в висках колотился пульс. Он сложил бритву, сунул ее в карман, заткнул за пояс кинжал, потом отер лицо окровавленным платком — пот на его шее и спине уже начинал стынуть. В голове у него тупо маячила мысль о том, что ему негде спать.