Чистилище

— Так что же вас в этом смущает?

— Если честнейший священник при появлении незнакомца убивает другого человека, это беспокоит. А вас нет? — Не ожидая ответа, Масси продолжал спрашивать: — А что вообще связывает семьи Шрайберов и Бальданелло?

— Этого я тоже не знаю. Похоже, что эти отношения длятся вот уже две сотни лет, и семьи давно общаются друг с другом. Но нет никаких записей о причине и начале этой дружбы.

Энрико задумался, не рассказать ли полицейскому о путевых заметках Фабиуса Лоренца Шрайбера. Ведь для его матери они были так важны, что она отдала их ему лишь на смертном одре. Он помнил ее слабое, наполовину парализованное тело и дрожащую руку, которой она протягивала ему старую книгу. По крайней мере, из этих записок он узнал, как познакомились Шрайберы и Бальданелло. Будут ли в них сведения о его отце, время покажет.

А пока, решил Энрико, он никому не будет рассказывать о книге. Возможно, в ней содержатся еще какие-нибудь неприятные подробности, например, что главарь банды тоже был из семьи Бальданелло.

Когда они выехали из темного леса и приблизились к Пеше, стало не намного светлее. Над маленьким городом собирались тучи, они висели, как гигантские серые колокола. От дождя небольшая речушка стала чуть шире обычного, непогода прогнала людей с улиц.

Масси высадил Энрико у больницы и отправился дальше, в сторону площади, где располагался полицейский участок. Энрико побежал от дождя к входу в здание и справился у дежурного, нет ли доктора Аддесси. В этот раз врач оказалась на месте и готова была поговорить с ним. Когда Энрико зашел в маленький кабинет, он сразу же заметил озабоченный вид Аддесси. Это не предвещало добрых новостей.

— Елене стало хуже? — спросил он с порога, даже не поздоровавшись.

— Некоторое время все выглядело так, будто она выходит из комы. Но она была слишком слаба и умерла бы у нас, если бы не…

Риккарда Аддесси не закончила фразу, а уставилась на стену позади Энрико.

— Если бы не что? — громко спросил он. — Да говорите уже!

— Нам пришлось снова отправить ее в искусственную кому. Только так мы могли стабилизировать ее состояние.

— В искусственную кому? — Энрико на секунду задумался, пытаясь упорядочить мысли и сообразить, что значат слова доктора Аддесси. — Выходит, что Елена никогда больше не очнется, потому что иначе… умрет?

— Мы работаем над решением этой проблемы, — заверила врач с надеждой в голосе, которая противоречила беспомощному выражению на ее лице. — Поверьте мне, мы делаем все, что в наших силах!

— Вопрос заключается в том, хватит ли этих сил, — тихо произнес Энрико и вышел из комнаты, даже не попрощавшись. В одну секунду он почувствовал себя смертельно уставшим и изнуренным. Может, сказывалось недосыпание последних дней? Он был почти счастлив, когда на крыльце больницы ему в лицо ударил холодный, порывистый ветер с дождем. Это немного приободрило его. Его взгляд скользнул по церквям, стоявшим рядом с больницей. Это были большой собор, маленькая церковь Сант-Антонио Абате и церковь Сан-Франческо. Как долго он не ходил в церковь? Не считая его недавнего визита в деревенский храм и тех случаев, когда поводом для визита становились свадьба знакомых или траур в семье. Будучи ребенком, он регулярно посещал церковь, на этом настаивала его набожная мать. Когда Энрико повзрослел, он вел себя, как и большинство подростков. И позже, уже повзрослев, он списывал отсутствие религиозного интереса на счет своей матери. Она, набожная женщина, всю жизнь держала его в неведении и врала о настоящем отце. Как же это согласовывалось с католической верой, в которой ложь — нарушение заповеди?

Теперь, стоя на маленькой площади под дождем, он осознал, что несправедливо поступил со своей матерью и использовал ее поведение как оправдание. Из событий в Борго-Сан-Пьетро Энрико понял, что у матери было достаточно причин молчать. Если священник решился на убийство, то заговорит ли откровенно простая женщина? Энрико подошел к церкви Сан-Франческо. Он не знал, почему выбрал именно ее. Почти машинально омыв руки в чаше со святой водой перед входом, он перекрестился. Он не мог вспомнить, когда делал это в последний раз. В церкви было темно, холодно и пусто. Ему казалось, что его шаги отдаются слишком громким эхом, когда он медленно шел по нефу. Энрико остановился перед столом со свечами, полез в карман, чтобы отыскать монету, а затем опустил ее в прорезь коробки. Металлический звон нарушил благоговейную тишину. Энрико зажег свечку и поставил рядом с остальными, вспоминая о матери и о том, как несправедливо думал и говорил о ней.

Потом он бросил вторую монету в ящик, зажег еще одну свечу и впервые за много лет произнес нечто похожее на молитву. Это были не те заученные наизусть слова, которые монотонно и зачастую бездумно повторяют обычные прихожане, а слова, которые шли от сердца. Опустившись на колени и молитвенно сложив руки, Энрико со всей искренностью просил за Елену, за ее жизнь и здоровье. При этом он чувствовал, будто обрел нечто давным-давно утерянное.

— Молитва помогает в нужде и нам самим, и людям, за которых мы молимся. Бог прислушивается к нам, если мы говорим с ним, пусть даже он и не подает никаких знаков, которые мы можем почувствовать. Мы просто знаем, что Бог рядом с нами, на нашей стороне. Это чудо нашей веры.

Слова, прорвавшиеся к Энрико будто сквозь пелену тумана, вернули его из отрешенности. Только когда он услышал чей-то голос и увидел возле себя темный силуэт, ему стало ясно, что был в церкви не один. Сначала Энрико подумал, что к нему подошел священник церкви Сан-Франческо, но потом заметил широкие пурпурные ленты, шапочку такого же цвета и золотой массивный крест на груди, свисавший на длинной цепочке. Мужчине среднего роста было около шестидесяти. Он носил круглые очки без оправы. Это был кардинал.

Энрико растерялся, он не ожидал встретить в маленькой Пеше высокопоставленное лицо. Тут же поднявшись с колен, он сказал:

— Вы ошиблись, ваше высокопреосвященство, я хоть и католик, но неверующий.

— А я мог бы поклясться, что вы только что молились, — ответил священник, слегка покачав головой.

— Ну… да, так и было. Но это впервые за много лет.

— Лучше один раз за много лет, чем вообще никогда. Блудным сыновьям, которые все же вернулись к нам в лоно, наш Господь особенно радуется.

— Я только не уверен, что буду делать это регулярно… Молиться, я имею в виду.

— Идите и прислушайтесь, что говорит вам сердце! Человеческое сердце, как правило, хороший советчик, сын мой.

— Может быть, вы и правы, ваше высокопреосвященство.

— Я рад, что вы пытаетесь снова обрести веру. — Кардинал сделал приглашающий жест и указал на пустующую исповедальню. — Наверное, прошло много времени с тех пор, как вы очищали свою совесть перед Господом.

— Я не знаю, — с сомнением ответил Энрико. — Мне кажется, еще слишком рано для этого.

Кардинал понимающе кивнул.

— Как я уже говорил, слушайте свое сердце! Человек может получить безмерную помощь, очистив свою совесть. Я совсем недавно сам пережил такое, приняв исповедь отца Умилиани.

Энрико удивленно взглянул на кардинала.

— Вы были у Умилиани? Он вам открылся?

— Именно так, и после этого ему стало немного лучше.

— Но почему же он убил Бенедетто Кавара?

— Синьор Шрайбер, вы как католик должны знать, что исповедь обязывает к абсолютному молчанию. Даже Иисусу духовник не может передать то, о чем ему рассказал на исповеди отец Умилиани.

— Вы знаете, кто я такой, ваше высокопреосвященство?

— Я пришел сюда, чтобы поговорить с вами. Привратник в госпитале сказал, что вы вошли в портал церкви Сан-Франческо. Церковь, как вы, наверное, догадываетесь, очень озабочена происшествием в Борго-Сан-Пьетро. Вполне вероятно, что вы сумеете мне помочь и прольете свет на это дело.

— Ваше преосвященство, вы же наверняка разговаривали с полицией.

— Конечно.

— Тогда вам известны обстоятельства. А больше я не знаю. Я лишь спросил у бургомистра о своих родственниках. Он же соврал мне, сказав, что в деревне никто из Бальданелло больше не живет, а священник в отъезде. Почему он соврал и зачем поспешил к отцу Умилиани, я понятия не имею, также как и о мотивах убийства. Думаю, вы об этом знаете больше, чем я.