Туман в зеркале

— Может случиться, что вы сумеете мне помочь… что вам что-нибудь известно о моей семье.

— Мы прожили здесь, в Гус-Фут, добрых двадцать лет, но до того моя тетушка и вся ее родня жили в Скарсгейте.

— Далеко отсюда?

— Семь миль.

— Это рядом с местом, которое называется Киттискар?

— Нет-нет, это по ту сторону от Рукс-Крег — Она говорила презрительно, как если бы речь шла об иностранной территории.

— Тогда, возможно, моя фамилия вам незнакома. Монмут — я Джеймс Монмут из Киттискара.

Она покачала головой, но затем повернулась к старухе, все так же покачивающейся в кресле, которое придвинулось ближе к очагу, и чуть повысила голос.

— Этот джентльмен из Киттискара. Ты могла бы кого-то оттуда знать, тетушка.

Старуха открыла глаза, и я увидел, что они тусклые и незрячие, покрытые пленкой катаракты. Но когда она заговорила, голос ее прозвучал твердо.

— Киттискар. Это наверху.

— А вы не знаете Киттискар-Холл, мэм?

— Айэ [3].

— Вы там бывали?

— Бывать — не бывала, нет, хотя о нем и много чего известно.

— А что о нем известно?

— Слухи. До вас разве не доходили слухи?

— Джентльмен был за границей, он только что вернулся, его не было здесь несколько лет.

— Много лет, — сказал я. — Вы знаете кого-нибудь, кто сейчас живет в Киттискаре?

— Семья, я полагаю. Последнее, что я слышала.

Та, что помоложе, покачала головой и проговорила мне полушепотом через стол:

— Только она теперь почти не выходит, это было давно, то, о чем она говорит.

— Не важно — мне не терпится услышать все, что она может мне сказать.

— Сейчас они ее заперли, как я слыхала.

— Усадьбу?

— Да нет, часовню. Нынче туда никто не ходит.

— В часовню?

— В Киттискар. Вы ведь о нем говорили.

— Полагаю, моя родственница по-прежнему живет в усадьбе. Мисс Монмут. Это моя фамилия. Вы ее знаете — или помните что-нибудь о ней?

— Так их звали. Монмуты. Некоторых из них. Мы держались оттуда подальше. Никто бы не пошел.

— Вы хотите сказать, не пошел бы в Киттискар?

— Киттискар, айэ. Только я знаю, что они действительно закрыли ее, много лет назад. Мы никогда не ходили.

Я сдался, испытывая то же разочарование, что ощутил тогда, когда старый мистер Куинсбридж почти вспомнил мое имя. Но теперь я был здесь, и это вряд ли имело значение; завтра же — как я надеялся — я пойду в усадьбу повидать мисс Монмут и сам все выясню. Меня лишь озадачила часовня, ныне закрытая, и невнятное бормотание старухи: «держались подальше — никогда не ходили».

Мне предложили постель в крохотной холодной комнатушке наверху, в которую вела крутая лестница, и я с радостью согласился, поскольку голова у меня разболелась, и я снова чувствовал легкую лихорадку. Я умылся в оставленном для меня тазу с холодной водой и выпил немного воды из кувшина — я не помнил, чтобы когда-либо прежде пил такую сладкую и чистую воду.

Кровать моя была узкой и высокой, но под большим стеганым пуховым одеялом было так тепло, что я тотчас же заснул крепким сном, чувствуя себя, как младенец, в уюте и безопасности, и проснулся на следующее утро навстречу сияющему голубому небу, а когда я открыл маленькое окошко, с вересковой пустоши повеял свежий, холодный, чистый воздух.

Я еще не знал, сколько времени проведу в этих краях, и, несмотря на то что хозяйка выразила полную готовность позволить мне остаться у них в доме, я чувствовал, что лучше переселиться в гостиницу, где я мог бы жить, не причиняя никому беспокойства, а кроме того, не привлекая особого внимания — хотя эти надежды, как я скоро понял, меня обманули, ибо незнакомец в любой сельской глубинке тут же вызывает интерес и разговоры на много миль вокруг.

Ро-Маклерби была унылой маленькой деревушкой, лежащей в низине у главной дороги, слегка мрачноватой, окруженной вересковыми пустошами, которые поднимались за ней и которые, когда я пришел в то утро, казались блеклыми и невыразительными. Но гостиница, хотя и темная, с тесными номерами, была уютной, а ее хозяин — приветливым. По внезапной прихоти и безо всяких причин, которые я мог бы внятно сформулировать, я не назвал ему свое полное имя, а попросил номер на имя мистера Джеймса из Челси, Лондон.

— На сколько ночей вы хотели бы, сэр?

— Я пока еще точно не знаю.

— Значит, у вас здесь какое-то дело?

— Я… да. В некотором роде. Скажем так, интересы.

— Только вот для гостей рановато еще. В наши края почти никто не выбирается до начала лета, а тогда они приезжают, чтобы побродить пешком. И поохотиться, но это позже.

Хотя я прекрасно позавтракал в доме и чувствовал себя полностью восстановившимся, я был осторожен и намеревался более тщательно беречь силы. Распаковав свои скромные пожитки, я вернулся в бар и сидел там, читая газету и наслаждаясь пинтой местного пива, потягивая его медленно и с наслаждением. Я был почти как ребенок, растягивающий удовольствие, — в Киттискаре меня ждало нечто столь судьбоносное, такое поразительное откровение, что я хотел еще чуть-чуть продлить предвкушение.

Хозяин занимался своими делами и меня не трогал. Часов в двенадцать вошли несколько мужчин из местных, кивнули мне, а затем устроились в баре, и их беседа, с раскатистым резким выговором, к которому я уже привыкал, была о сельском хозяйстве и прочих здешних делах. Я заказал хлеб и сыр и сидел, наслаждаясь пищей, слушая голоса, словно негромкий музыкальный фон, пока ушей моих не достигло произнесенное на другом конце зала название.

«Киттискар».

Я повернулся в ту сторону, к двум дюжим мужчинам, сидевшим за столом спиной к окну, и пару секунд спустя пересек помещение.

— Прошу прошения, господа…

Они дружески приветствовали меня.

— Я не мог не подслушать — я, можно сказать, гость, прибыл сюда недавно, но со здешними краями меня кое-что связывает. Вы говорили о Киттискаре.

— Да.

— Вы оттуда?

— Нет, с другой стороны.

— Но вы знаете это место?

— Я знаю, — проговорил тот, что постарше, и поглядел на меня более внимательно.

— Я планирую прогуляться туда попозже и посетить Киттискар-Холл.

— Если вы турист, то найдете его закрытым.

— Вы имеете в виду — пустым?

— Не сказать, чтоб так.

— А что там следовало бы посмотреть?

— О, — осторожно сказал мой собеседник, — это знаменитость в своем роде.

— И еще какая — раньше была, — добавил другой, разбалтывая осадок своего пива. Я предположил, что они могли бы рассказать больше, если надавить на них, и спросил, не знают ли они нынешнюю владелицу.

— Мисс Монмут?

— Да.

— Так у вас, стало быть, к ней дело?

— Возможно, что да.

— Ну что ж… — Он допил пиво и поставил кружку на стол. — Вам придется подниматься наверх.

— Мне об этом говорили. Ну, сегодня день для этого подходящий.

— Последнее, что я слышал, — сказал другой, — старушка была плоха. Может, оно и так, мне-то откуда знать. Туда почти никто не ходит.

— Об этом мне тоже говорили.

— Она старая, это точно, но что касается ее здоровья… — Он пожал плечами и надел шляпу, собираясь уходить. Неоконченные фразы, недомолвки и смутные полунамеки по поводу Киттискара уже начинали меня раздражать.

— Значит, лучше всего мне подняться туда и узнать все самому, — коротко сказал я. — Доброго вам дня.

Бар снова опустел, хозяин убирал посуду. Когда я выглянул в окно, солнечные лучи озарили верхушки вереска, освещая и смягчая пейзаж.

— Я планирую вернуться к ужину, — сказал я, — если вас это устроит.

— Как вам угодно, сэр.

— Спасибо.

— Мой вам совет, не берите в голову, что они там говорят. Им нравится делать из этого что-то вроде тайны, и правда, слухи ходили всегда, но мое мнение такое, что они еще и невежды. А нынешняя леди — старая и не очень-то интересная. Я слышал, что она была больна, но я слышу то же самое почти каждую зиму.