Наследие ван Аленов

Кобра вскинулась и раздула капюшон. Это бесило. Михаил! Вечно они обращаются к Михаилу! Они забыли, кто привел их в рай!

Обеспокоенный Форсайт ослабил узел галстука.

— И еще... насчет Парижа. Левиафан подтвердил — ворот в Лютеции больше нет. Только перекресток. Именно поэтому «сабвертио» не сработало — за неимением врат, которые следовало уничтожить. Нас обманули. Чарльз подстроил нам ловушку. Но Левиафан выпустил в перекресток белую смерть и создал вакуум времени. Его самого едва не затянуло туда. Однако есть и хорошие новости. Он считает, что ловушка Чарльза привела того к гибели. Архангел уничтожен.

— Он может это доказать?

— Нет, мой господин. Но после событий в Париже Чарльз нигде не объявлялся.

— Итак, Михаил затеял игры с нами, — задумчиво произнес Посетитель. — Видишь ли, я присутствовал при том, когда он отковал ключ от этих врат. В тот самый день, когда он возвел себя в привратники.

— Он коварен, мой господин. Михаилу никогда нельзя было доверять.

— Да, он хитроумен. Но теперь мы знаем. Врата более не в Лютеции. Видимо, он изыскал способ переместить их. — Посетитель ненадолго задумался. — Резолюцию Барлоу следует задвинуть подальше. Но сделать это надо осторожно. Ты должен убедить Совет в том, что они не могут допустить, чтобы это место пустовало. Дух клана требует, чтобы у него был регис. Ты сперва будешь отказываться, но они настоят, чтобы ты принял назначение. Они выберут регисом тебя.

— Как будет угодно моему господину.

— Как только ты вступишь в должность, тут-то и начнется наша настоящая работа. Теперь, без Чарльза, без Лоуренса, они примутся искать нового вождя. Ты займешь пустующее место. Они вернутся обратно ко мне. Они будут умолять меня, чтобы я снова вел их, как прежде, и через тебя, Форсайт, мы сможем снова приняться за дело...

Внезапно, без всякого предупреждения, Блисс снова выбросило в пустоту.

— Что случилось? — Спросил Дилан. — Почему ты опять тут?

— Не знаю... Я разволновалась... Должно быть, он что-то почувствовал.

Она пересказала юноше услышанное.

— Ты должна вернуться обратно. Соберись с силами. Давай!

Блисс сосредоточилась. Она старалась изо всех сил. Она прорвала границу, отделявшую ее от реального мира, и заставила себя увидеть мир таким, каким его видел Посетитель.

И на этот раз уже она присутствовала в его сознании.

Но он больше не разговаривал с Форсайтом.

Вместо этого Блисс увидела то, что видел он. Тела. Трупы. Сваленные в кучи. Это были тела детей. Они лежали в пустыне. Они что-то выпили. Отраву. Яд. Яд, приготовленный дьяволом. Блисс увидела худого, похожего на призрака юношу с гитарой, и девушку с красивым, но безжалостным лицом, и еще одного юношу, симпатичного, подтянутого и встревоженного. Лишь они противостояли этому бедствию. Этому истреблению невинных. Сколько детей... Красной крови... убито.

Потом Блисс увидела демона. Он пребывал в облике юноши. Привлекательного, но с уродливой, презрительной ухмылкой. Это все произошло из-за него. Еще одно дитя Люцифера.

Картины следовали одна за другой: смерть, разрушение, ненависть, война. Работа дьявола.

Потом, так же внезапно, эти видения прекратились. Блисс пришла в себя. Она сидела за своим столом, одна. Ее трясло так, что она выронила ручку.

Что произошло с Чарльзом Форсом? Действительно ли он уничтожен, как думают Посетитель с Форсайтом? О чем они говорили? Что это за врата, которые Посетитель хочет уничтожить?

И что это за видения? Кто были все эти ребята? Это была картина будущего? Или нет? И что Посетитель намерен сделать, как только Форсайт станет регисом? Что они замышляют? «Ужас» — слишком слабое слово для описания чувства, переполнявшего Блисс. Дилан был прав: она должна найти способ остановить их, не дать им осуществить задуманное — что бы это ни было.

Девушка закрыла глаза.

— Дилан! — Позвала она. — Дилан! Ты здесь? Где ты?

Но ответа не последовало, ни изнутри, ни снаружи.

Глава 35

ШАЙЛЕР

— Скай, проснись! Проснись! У тебя кошмар! Проснись!

Шайлер открыла глаза. Она сидела на кровати, а одеяла и простыни были скомканы так, будто пролетел ураган. Оливер сидел рядом и держал ее за плечо.

— Ты спала, — сказал он. — Опять тот самый сон?

Девушка кивнула и подтянула колени к подбородку.

— Тот самый. Опять.

С тех самых пор, как в Париже она спаслась от Левиафана, Шайлер видела один и тот же сон. Каждую ночь один и тот же, как будто ее подсознание зациклилось на одном канале и повторяло одно и то же жуткое телешоу.

Шайлер никогда не удавалось вспомнить, что же именно ей снилось, — она помнила лишь, что во сне ее переполняло невыносимое, мучительное, безысходное отчаяние. Уже много дней подряд она просыпалась в слезах.

— Ты как себя чувствуешь? — Спросил Оливер.

Глаза его были припухшими со сна, взъерошенные волосы спутаны, и часть их на затылке стояла торчком — мягкие, словно гусиный пух. Он был в трикотажной рубашке с эмблемой Дачезне и фланелевых пижамных штанах — его обычном ночном одеянии. Шайлер поддразнила его однажды по поводу его приверженности школе: в дневное время, насколько она знала, он никогда не носил ничего, отмеченного названием школы.

— Все нормально, — ответила девушка. — Ложись спать.

Они находились в Токио, в отеле капсульного типа. С того момента, как они покинули Париж, прошла неделя. Сперва они провели три дня в Берлине. Потом Токио показался им достаточно безопасным местом — от Франции далеко, дальше почти что и не придумаешь.

Когда они добрались до Японии, Шайлер была выжата до последней капли. У нее не хватало сил даже на выполнение ритуала, который вдохнул бы в нее жизнь. Девушка вымоталась до предела, но теперь, когда она увиделась с Джеком и эта встреча воскресила прежние чувства в ее душе, ей казалось вероломством возлагать на Оливера так много. Потому она не позволила себе исполнить священное целование.

На этот раз девушка пожалела, что не взяла в фамильяры вместо старого друга какого-нибудь покорного чужака, но даже сама мысль об этом уже казалась ей предательством.

Тем вечером в Токио Оливер улегся, примостив голову на подушку, отвернулся от Шайлер и свернулся клубочком, как обычно. Так они спали — всегда, с самого начала их пути: в одной постели, но спина к спине, лицом к врагам, прикрывая друг друга — в буквальном смысле слова. Так Оливера учили. Так проводники оберегали своих вампиров во время войн на протяжении столетий. Когда Шайлер просыпалась среди ночи, ее всегда успокаивало тепло спины Оливера.

Целый год они спали спина к спине, ни разу не повернувшись друг к другу даже для церемонии. В постели это было бы слишком... интимно, слишком похоже на другие вещи, которым они до сих пор сопротивлялись по негласной договоренности дождаться должного момента. Потому что время — это единственное, чего у них было вдоволь. Они будут вместе всегда. Они это знали.

— Ты не спишь? — Спросила Шайлер.

Их комната была размером примерно с гроб. Здесь даже нельзя было встать. Номера представляли собою небольшие ящики, поставленные друг на дружку, с одним окошком, стеклопластиковой дверью и занавеской, призванной обеспечить уединение. Такие капсулы были популярны среди японских бизнесменов, выпивших лишку и не способных добраться до дома. Это было самое дешевое пристанище, какое удалось отыскать Оливеру с Шайлер. Рюкзаки они оставили в камере хранения в вестибюле.

— Не-а.

— Извини, что не даю тебе спать. Это, должно быть, утомительно.

— Угу.

— Тебе неохота разговаривать?

— Ну-у...

Шайлер знала, что Оливеру неспокойно. И она понимала, почему он отделывался односложными ответами. После Парижа в их отношениях что-то изменилось. Что-то сместилось в их непринужденной дружбе. Что-то проникло в построенный ими замкнутый мирок.

Шайлер верила, что Джек Форс стал для нее прошлым, что после того, как она оставила его в той квартире на Перри-стрит, между ними все кончено. Но во время встречи с Джеком в Париже отчего-то не похоже было, что всему конец. Особенно когда они целовались. Девушка не знала, что и думать. Ее изводило ощущение вины. Иногда она даже не решалась посмотреть в лицо Оливеру. Но порой, вспоминая тот поцелуй, она ловила себя на том, что улыбается, не в силах сдержаться. Все это скорее походило на начало, на обещание лучшего будущего, хотя это будущее и начало затуманиваться. И каждую ночь она лежала, соприкасаясь спиною со спиной Оливера, но стоило ей закрыть глаза — и в ее сны проникал парень, чьи глаза были зелеными, а не карими, и Шайлер ненавидела себя за это.