Оазис Джудекка

езвиться всякий раз, когда хозяин отстегивает поводок.

Хоть с нею, хоть без нее он не принадлежал себе, однако считал, что достаточно созрел для того, чтобы самому отвечать за свою жизнь, раз уж кто-то позаботится о его смерти. Он хотел разделить ответственность, ощутить непривычную тяжесть этого груза, научиться воспринимать хотя бы что-нибудь, не искаженное присутствием Дез, не смягченное ее прикосновением. Например, разок почувствовать леденящий ужас - и пусть это будут не призраки фобий в черных шариках ее глаз, и не липкие пластилиновые душители, извратители дактильных ощущений, прячущиеся в ее холодных ладонях, и не пыльный, мертвый, "музейный" страх бытия, и не потусторонний сквозняк из стерильной могилы ее рта, окаймленного красивыми губами, - слова без запаха и вкуса, слова о крови, о пытках, о войне, о болезнях, о старости, слова, слова - и ничего более.

Вот и тогда, на стоянке возле бара, он даже не успел как следует испугаться. Пока детина катался по асфальту, разбрызгивая кровь, несколько человек взяли Лоуна в кольцо. Нечесаные бороды, щербатые пасти, спертый запах пота и бензиновый дух. Кто-то поднял бейсбольную биту. У Лоуна не было шансов, но он не дрогнул ни на секунду. За плечами подступавших диссидентов виднелись улыбающиеся рожи гардов. Те откровенно развлекались, будто присутствовали на собачьих боях. Но мы для них даже не псы, а щенки, подумал Лоун с яростью.

Потом чей-то хриплый голос вдруг произнес:

- Оставьте придурка в покое. Вы что, не видите, - он же один!..

На этом все и закончилось. Фальшивая бутафорская жизнь. Даже привилегия получить по морде принадлежала избранным. Приятно было бы возомнить, будто диссиденты отступили потому, что поняли: ему нечего терять. На самом деле они презирали его. Сам по себе он значил меньше, чем бешеный пес, кусающий каждого, кто попадается ему на пути. Убивал не он, и боялись не его. Убивал вирус бешенства. И никто не знал, насколько долгим будет латентный период...

Ему освободили проход, и он поплелся к своей машине, чувствуя за спиной незримую тень Дез. Распростертые крылья ангела-хранителя? Черта с два! В тот момент он готов был убить ее, если бы знал, как это сделать.

Но мыслишка осталась, засела где-то очень глубоко. Лоуна она приводила в содрогание, ибо означала нечто большее, чем самое тяжкое преступление и все черные несмываемые грехи, вместе взятые. Он замахивался на жизнь, которая ему не принадлежала, посягал на порядок, благодаря которому еще кое-как держался в состоянии шаткого равновесия. Вопрос в том, хочет ли он, чтобы все оставалось по-прежнему. Почему бы напоследок не хлопнуть дверью и не превратиться в первую раковую клетку разрушения?..

Он успел подумать об этом, прежде чем Дезире отставила бокал и посмотрела на него так, словно они не виделись пять минут. Время не имело для нее никакого значения.

- Есть исключительный вариант, - сообщила Дез без малейшего самодовольства. Все как в бульварном романе; тебе должно понравиться. Представь