Дочь колдуна

В глубине комнаты у одной из стен виднелись две каменные скамьи и к каждой цепью приковано было по скелету. Один, склонившись на сторону, находился в сидячем положении, с прислоненной к стене головой; а другой был распростерт на земле подле скамьи и умер, надо полагать, в страшных мучениях. Руки и ноги его были скорчены, челюсти широко открыты, а охватывающая туловище цепь была натянута, как веревка. Около несчастного валялись обломки каменной кружки.

– Боже милосердный какие страшные злодейства совершались здесь, какие разыгрывались драмы! – перекрестился адмирал, и они поспешно вышли и заперли дверь.

– Я думаю, что не стоит, по крайней мере, в настоящую минуту осматривать другие кельи; это все тоже казематы, вероятно. Отворим лучше дверь в конце коридора, – сказал Ведринский, вытирая струивший со лба пот.

Дверь эта была окрашена красным, как и подходящий к ней ключ, и вела в сводчатую залу с низким закопченным потолком. Здесь, судя по всему, заседал трибунал. На высоте одной ступени, у стены, стояли семь дубовых кресел с высокими спинками и стол, крытый некогда черным сукном, о чем можно было догадаться по нескольким висевшим лохмотьям; перед средним креслом, рядом с семисвечным шандалом и черепом, стояла большая роговая чернильница. Самыми характерными признаками являлись расставленные вокруг орудия пытки; все ужасные ухищрения человеческой жестокости имели здесь свои образцы. На очаге лежали еще кучи угольев для раскаливания клещей, а на крюках по стенам были воткнуты факелы, освещавшие некогда ужасные сцены пыток, о которых свидетельствовали на полу черные лужицы и стоки запекшейся, по всей вероятности, крови.

Следующая дверь вела в комнату рядом, служившую для смертной казни. Там стояла деревянная плаха для отсечения голов, а многочисленные рубцы доказывали, что она в свое время послужила достаточно; на стене висели несколько топоров и два меча.

Осмотрев все, адмирал и Ведринский вернулись в круглую залу, чтобы обследовать второй коридор, находившийся рядом с первым. Очутились они в обширной зале, посредине которой на каменном цоколе возвышалась статуя сатаны. На стенах и на подстановке были кабалистические знаки. Против статуи, на высоте двух ступеней, возвышался род престола, и на нем стоял семирожковый шандал с черными свечами. Большая и очень старая книга в черном кожаном переплете цепью прикреплена была к этому престолу, а у подножия ступеней лежала каменная подушка художественной, скульптурной работы. По обе стороны престола стояли две статуи демонов с крыльями, словно у летучей мыши, и факелами в руках.

– Это храм люциферианской общины. Уйдем скорее из проклятого места. Перед этим поганым престолом совершалась, наверно, черная месса и, может быть, приносились даже человеческие жертвы, судя по темным пятнам в каменном резервуаре и семи детским черепам, лежащим за книгой, – с отвращением сказал адмирал.

Ведринский был очень бледен, и оба поспешно покинули сатанинский храм, чтобы осмотреть третью галерею. Там все носило другой характер и было более современно. Большую залу украшали масонские эмблемы: у входа стояли две статуи в фартуках, с лопаточками и молотками в руках, у стены был большой буфет с посудой, а бывший посередине залы стол окружен был двадцатью четырьмя стульями. В соседней комнате находился шкаф, полный книг, а по стенам шли полки со свитками и коробками, украшенными масонскими знаками.

– Здесь заседала несомненно масонская ложа, но я не могу объяснить себе, каким образом поместилась она рядом со средневековым трибуналом, не вычистив даже предварительно тюрем, где гнили скелеты? – заметил Георгий Львович, отдыхая вместе со своим спутником и рассматривая масонские эмблемы, украшавшие спинки стульев.

– Надо полагать, что работала масонская ложа здесь со времен Императора Павла Первого. Ведь это он разрешил франкмасонство в России и сам был, говорят, даже его гроссмейстером, хотя и фиктивным. Позднее, когда франкмасонство было запрещено, ложа закрылась, вероятно, и члены ее рассеялись; может быть, нам удастся даже найти имена их в документах, скрытых в шкафу. Но почему они не тронули ничего в других галереях, я тоже не понимаю, – заметил адмирал.

В четвертой галерее также были кельи, которые оказались уже не тюрьмами, а спальнями, со старинными кроватями, менее поврежденными временем, чем можно было ожидать после многолетнего запустения. В одной из келий, обширнее других, стояла кровать под балдахином с занавесями, и здесь исследователи увидели первое живое существо. С кровати неожиданно спрыгнула огромная черная кошка, с взъерошенным хвостом. Шипя, ворча и оскалив зубы, глядела она на них дьявольски злобным, почти человеческим взглядом своих зеленых фосфорически блестевших глаз. Испугавшись, Ведринский отскочил назад; но адмирал поднял руку, произнес непонятные для молодого человека слова, и после этого кошка, изогнув спину, поползла в темный угол, где и пропала.

– Вот животное, в которое я охотно всадил бы стрелу Иоганнеса, – сказал Иван Андреевич. – А теперь поищем выход из подземелья; он не должен быть далеко.

В самом деле, им не пришлось долго искать. Пятым коридором они вышли прямо на лестницу, а потом в узкий проход, совершенно такой, какой скрывался за входным панно с тамплиером. Здесь также было что-то вроде двери, с пружиной, ясно обозначенной металлической кнопкой. Минуту спустя широкая и высокая каменная плита бесшумно повернулась, и они очутились в камине библиотеки виллы. Адмирал снова запер отверстие и облегченно вздохнул.

– Уф! Славный уголок эта вилла с ее подземными тайнами, и я не завидую удовольствию г-жи Морель жить тут. Но вместо того, чтобы вторично проходить этими страшными галереями, – прибавил он, – пойдем через виллу. Здесь теперь много рабочих, и лодки всегда наготове; мы возьмем одну из них и переправимся на нашу сторону.

На острове на них не обратили, конечно, внимания, и прислуга сочла, что они приезжали посмотреть за работами. Как только вернулись они домой, то пошли в помещение Георгия Львовича, закрыли панно тамплиера и привели все в порядок, чтобы никто не догадался об их экскурсии, и особенно о сделанных ими открытиях.

На следующий день на вилле почти все уже было приведено в порядок, и Зоя Иосифовна предложила освятить «непокойный» будто бы дом, чтобы очистить его и сгладить неприятные впечатления прошлого. Послали за отцом Тимоном, с просьбой отслужить молебен, но он уклонился, ссылаясь на спешную работу по требам. Тогда Замятин обратился к священнику соседнего городка, и тот обещал приехать на другой день в десять часов утра.

– Все это бесполезно и ничему не поможет, – заметил адмирал. – Это только полумеры, потому что священник сам неверующий и даже атеист.

Утром, однако, несмотря на обещание, священник не приехал и не дал о себе вести, а к вечеру стало известно от слуги, ездившего в город за покупками, что у отца Платона случился ночью пожар. Следствие выяснило, что кухарка положила в корзину не совсем погасшие уголья и огонь тлел под пеплом, пока не загорелась корзина, а потом и пол; пожар быстро распространился, и кухня с комнатами первого этажа очень пострадали. Пробужденные дымом и криками соседей, священник и жена его бросились вниз по лестнице, причем отец Платон нес ребенка, мальчика четырех лет. Но дым был уже так силен, что у него закружилась голова; он споткнулся на одной из последних ступенек и так несчастливо упал, что сломал ногу.

Ребенок, попадья и другие обитатели дома отделались испугом, а отца Платона пришлось отвезти в больницу.

Зоя Иосифовна и Надя были очень взволнованы этим случаем; адмирал воздержался от всякого замечания, а Михаил Дмитриевич явно рассердился, так как несчастье с отцом Платоном как бы подкрепляло «суеверные» идеи Нади. Когда расстроенная молодая девушка заметила, что зловредная сила охраняет, очевидно, остров от всякой попытки внести туда благословенье Божие, Масалитинов гневно сказал:

– Послушайте, mesdames! Таким путем можно во всем сыскать дьявольские козни! Что случилось на самом деле? Распустиха-кухарка кладет по глупости тлеющие угли в корзинку, а сама дрыхнет, как чурбан, отчего и происходит пожар, что вполне естественно. Я полагаю, тут дьяволу нечего и вмешиваться. Затем полусонный и перепуганный священник вскакивает, спотыкается, ослепленный дымом, и падает. Что он ломает ногу, – это такой же несчастный случай, как случайно и совпадение, что пожар случился именно в эту ночь. Но при самом пылком желании я не могу найти в этом что-либо «сверхъестественное», напротив, чудом было бы, если бы от углей не загорелась корзина.