Ночная смена

Оба тихонько посмеиваются.

С улицы входит еще мужичок. Румяный, но седоватый, что видно, когда он снимает шапку. Фамилию его расслышать не удается, но председатель ему явно рад: — Вот замечательно, что Вы появились. Очень вовремя! Что скажете?

— Ситуация таковая: сейчас на территории Заповедника более двух тысяч человек — из них триста двадцать шесть — сотрудники Монетного двора и их семьи, размещены частью в Монетном дворе, частью в Трубецком бастионе, сто пятнадцать — жильцы и их родственники и знакомые, размещены в жилых домах у Алексеевского, четыреста три — сотрудники музея — Заповедника и их семьи и знакомые, размещены в комплексе зданий Кавальера и фондовых капиталов, шестьдесят шесть — те, кто относятся к арендующим у нас фирмам — пока нигде не размещены, так как пока и кафе и лавочки сувениров торгуют в обычном режиме, и более 1300 — неорганизованные — тут и туристы и беженцы и посетители — с ними сложнее всего. В общем уже стоит проблема их питания, размещения и вынужден сказать, что штатные туалеты зашиваются. Женщин в очереди масса — я таких очередей не припомню, разве что как при Горбачеве. Настроение у всех отвратительное, скандалят. Охрана на воротах уже отфильтровала два десятка человек, как подозрительных по карантину. Таких размещаем в казематах Зотова бастиона. Под присмотром, конечно — вот Михайлов своих троих дал. Тоже там все непросто — они ж раненые, бинтовать нечем. Ну, Охотничья команда помогла — дали медикаментов.

(Ага, нас похоже называют Охотничьей командой…)

— Но в Зотовом бастионе материальные ценности!

— Так я и есть материально ответственный. К слову, чем тут сидеть — шли бы Вы разбираться — там автобус с тридцатью итальянками — туристками, а водитель делся куда-то. Никак с ними договориться не получается. И что делать с ними — непонятно. Они еще и голодные впридачу. — очевидно, что между импозантным мэтром и вновь пришедшим сотрудником Заповедника давняя и стойкая любовь.

— Я не могу покинуть собрание, так как без меня интересы Заповедника будут нарушаться!

— Кроме вас тут еще пятеро ответственных лиц, не ниже Вас по должности, а по-итальянски только Вы говорите. То есть говорили Вы, что говорите по — итальянски?

— Вы что, сомневаетесь в моей компетентности?

— Ни боже мой! Вот Вам и карты в руки!

— Я не могу позволить в такой момент прибирать власть в свои руки всяким армеутам и разным спасателям кошечек с деревьев!

— То есть не идете?

— Пусть идет Игнатьев — передайте ему, что я велел.

— Но получится. Игнатьев пропал без вести.

— Тогда Соколова!

— Хватит! Тридцать итальянок уже в относительной безопасности, так что нечего тут распространяться. Прекратите — оба! Предлагаю выбрать зам. по тылу — вот Хранитель фондов Заповедника — Францев Павел Ильич. Знает заповедник как свои пять пальцев и не допустит нанесения ущерба фондам. Кто против? — председатель обводит орлиным взором присутствующих.

Никто не против, даже уже достаточно засветившиеся либералы из музейных.

Оттуда слышно что-то вроде:

— Самая по нему работа — по туалетам бегать! Венец карьеры!

Гул однако начинается, когда полковник Овчинников начинает зачитывать после обязанностей новоиспеченного хозяйственника — обеспечение крепости материально-техническими средствами — продовольствие, вода, топливо, техника и так далее и обеспечение функционирования жизнеобеспечивающих систем, права — и вот тут — то возникает возмущение, потому как права даются серьезные — ему переподчиняются все хозслужбы, включая принадлежащие арендаторам, соответственно сотрудники музея — включая гастарбайтеров и много чего еще.

Не давая собранию увязнуть в обсуждении, тут же выбирается ответственный за оборону Крепости — это оказывается наш знакомец начарт — командир сигнальных орудий, которому переподчиняются и стрелки Внутренней службы безопасности музея.

Далее при минимальном перевесе голосов на Михайлова вешается комендантская служба.

Ну а комендантом после долгих и тошных споров становится — ну естественно — полковник Овчинников.

Последнее сообщение от коменданта на собрании — требование всем умеющим обращаться с оружием, сдать в течение двух часов сюда, в штаб Крепости свои военные билеты, военным пенсионерам — пенсионные удостоверения — или список, заверенный от Артмузея.

— Это еще зачем? На учет ставить?

— На учет и так поставим. Возможно, удастся получить оружие и боеприпасы в Кронштадте — сейчас приготовим приказ о мобилизации военнообязанных.

— Это ж будет филькина грамота, так не положено действовать.

— Давайте не будем спорить. Если под этот приказ нами будет получено оружие и боеприпасы и прочая поддержка от клешников, то я готов и на большие глупости.

После чего собрание объявляется закрытым. И лишних просят покинуть помещения, чтобы приступить к своим непосредственным задачам. Коротко и ясно.

Хранитель подходит к нам.

— Вы не можете поделиться продуктами? Это сейчас самое сложное в нашем положении. Сотрудники-то худо — бедно едой обеспечены пока, с собой принесли, да в Монетном и своя столовая есть, а вот туристы и беженцы… Сейчас еще и школьные каникулы, детей много. Попробуем что-нибудь сварганить, чтоб готовить горячую пищу, но не из чего. И потом надо обеспечивать доставку, безоружных посылать — бесполезно, а охранники… У них специфическая работа.

— Через час ответим, что можем Вам передать — разобраться с грузом нужно, у нас все внавал. Потом соответственно и решим, как быть. А полевой кухни у Вас в хозяйстве нет?

— К сожалению. Полевая кухня многие проблемы бы решила. А часа на разбирательство у вас нет. Судя по сообщению наблюдателя — с колокольни Петропавловского собора — мертвецы уже в поле зрения. И не один, а куда больше.

Пока держатся поодаль, но полагаю, что скоро мы с ними столкнемся. Так что через полчаса я к вам подойду с людьми.

— Хорошо. А как насчет нас на довольствие поставить?

— Как я помню, разведка обычно сама себя питала.

— Когда это мы стали разведкой?

Овчинников поворачивается к нам:

— А вот только что — Вы — смотрит на Николаича — назначаетесь начразведслужбы, Вы — глядя на меня — начмедслужбы. А начвора — вы уже видели — майор, которому вы кишки вымотали за пару сотен патронов…

— За семь сотен, за семь…

Овчинников тяжко вздыхает… Горек хлеб отставника, командующего хрен знает кем… Но он сдерживается, считает до десяти, наверное и мирно говорит:

— Ладно уж Вам. В одной лодке сидим. А теперь, когда на нас две с половиной тысячи людей — тем более.

Ну, удерете Вы с командой. А дальше что? Выжить, безусловно, выживете. А через сорок лет как жить будете? Я не в плане совести, это десятое дело. Я про физический уровень.

— Знаете, товарищ комендант, зря Вы меня агитируете. Меня вон докторица уже ночью просвещала, спрашивая, у какого племени лучше шансы выжить — у которого десять воинов и одна женщина, или один воин и десять женщин… Только это все зря, я и сам не маленький, хорошо все понимаю. Но обеспечить в день минимум две с половиной тонны жратвы — это непросто. К тому же я понимаю — кормить детей. Тут свято. А кормить дармоедов, вон как у Вас за спиной сидит — с какой стати мне корячиться со своими людьми?

— Да как Вы смеете! Вы умеете одно, я другое! Вот и выполняйте свои обязанности!

Вы обучались воевать, а я нет — вы обязаны защищать нас!

— Я так думаю, комендант, надо вводить карточную систему. Иначе не разберемся и сдохнем тут бесславно.

— Да пожалуй что… Павел Ильич — значит списки всех, отдельно трудоспособных, отдельно владеющих оружием — и имеющих боевой опыт. Доктор — разворачивайте медпункт, Павел Ильич место покажет.

— Не пойдет. Доктор нам в группе самим нужен. Тут он у Вас будет сидеть йодом царапины мазать, а нам он нужнее.

— Что сами-то скажете, Эскулап, носиться на выездах или Вам тут больше нравится сидеть?

— Здесь, как я знаю, есть медпункт при Монетном дворе. Насчет сидения меня тут — не мой уровень. Вполне хватит медсестры. Только ее усилить надо, среди этих двух тысяч точно есть медики — медсестры, например. А на выезде может быть и серьезнее ситуация.