Каннибал из 7-ой квартиры (СИ)

- Там ноги Вити на столе...

- Иду, иду, - поднялся Хиггс со ступеньки. - Вам бы, многоуважаемая Серафима Аркадьевна, не шастать бы по ночам, но спать и видеть хорошие сны, чтобы все было хорошо.

Серафима Аркадьевна не слушала. Она была потрясена увиденным в комнате Валентины Ивановны, глаза ее были полны животного ужаса:

- Девочка сказала, что вы съели Витю. И горб тоже...

- Она пошутила. Все это компьютерная графика и обман зрения, зато через девять дней вы получите то, что хотели, то есть негорбатого красивого мальчишку.

- Я вам верю... - попыталась убедить себя в благополучном исходе "операции" Серафима Аркадьевна.

- Верьте и готовьтесь к перевоплощению сами, - сказал Хиггс.

- А почему у вас Хиггс фамилия? - поинтересовалась женщина, чтобы стереть из памяти ноги сыны с торчащими наружу мослами. - Она иногда так страшно звучит... Как бензопила...

- От папы осталась. А папе досталась от его папы, подданного Великобритании.

- Это хорошо, что Великобритании, - успокоилась женщина. - Гуманная страна, да и медицина хорошо развита.

- Вообще-то Великобритания тут не причем, причем тут мои особенные способности, - сказал Хиггс. - Пойдемте, я вас провожу, а то мне пора, ноги, ха-ха, не ждут.

Проводив женщину до ее двери, обладатель особенных способностей вернулся к себе, отметив, что комната аспиранта чем-то тусклым освещается, вероятно, настольной лампой.

- Диссертацию, дуралей, пишет, - подумал он, принимаясь за ноги. - Не знает, наверное, что теперь они в любом подземном переходе подаются.

Перекур разбудил в нем голод, и скоро Виктор Степанович был доеден. Зевая, Хиггс, убрал за собой, вымыл тщательно клеенку, по черной лестнице снес кости в мусорный бак, стоявший на заднем дворе и лег спать. Серафима же Андреевна долго не могла заснуть - ноги сына не давали ей покоя.

- Какая компьютерная графика? - думала она, переворачиваясь с боку на бок. - А куда он дел тело Витюши? А вдруг он обманет? Нет, на вид ведь вполне порядочный человек...

Тут Серафима Аркадьевна поняла, почему не может заснуть. Для этого ей не хватало похрапывания сына, к которому она давным-давно привыкла. Осознав это, женщина сразу же заснула, зная, что ей приснится любимый ее Сеня-Сенечка, который ушел из дома через полгода после того, как привез ее с горбатым сыном из роддома.

Сеня-Сенечка, знатный слесарь-сантехник, ждал сына-наследника, который продолжит династию, зародившуюся в Москве вместе с появлением в ней доходных домов с санитарными узлами. Выпив свои вечерние двести граммов, Сеня ел пожаренные Серафимой Аркадьевной пожарские котлеты с гарниром из отваренных макарон и, бросая теплые от водки взгляды на ее растущий живот, пошучивал, что бросит Серафиму, если та родит ему сопливую девчонку. В очередной свой запой он зверски избил ее, она едва не выкинула...

4.

Всю неделю Серафима Аркадьевна ходила как на иголках. Она уже знала от девочки Валентины Ивановны, что Хиггс действительно съел ее сына, но скоро родит его обратно. От этого знания сырники и "Кутузовские" торты, а также котлеты и все прочее, получались у нее из рук вон плохо, спасибо Валечке, что не пеняла за это.

Замученная нескончаемым ожиданием, женщина посапывала в своем кресле, когда девочка Валентина Ивановна принесла ей Виктора Степановича в виде розового ребеночка лет трех. Передавая его в подрагивающие руки Серафимы Аркадьевны, девочка сказала, что Иван Иванович видел в своем беременном сне, что мальчика ударили кулаком, когда он еще был в ее животике, и горб у него стал от этого. Но у этого Витеньки все в полном порядке, так что можно жить и радоваться, надеясь на лучшее.

- А можно, чтобы товарищ Хиггс съел меня попозже? - умоляюще глядя, попросила Серафима Аркадьевна девочку Валентину Ивановну. - Мне очень хочется с мальчиком повозиться, побаловать его, - прижала ребенка к груди. Ребенку это не очень понравилось, видимо, он не забыл еще, как был горбатым человеком, от которого на улице отводили глаза, как будто он был Квазимодо.

- Это можно обсудить с хм, товарищем Хиггсом, - сказала девочка Валя. - Думаю, он возражать не станет, очень уж его интересует аспирантская наша семейка.

- Пи-пи хочу, - сказал тут маленький Витюша.

- Горшок есть? Или сразу научим в туалет ходить? - вопрошающе посмотрела девочка на Серафиму Аркадьевну.

- У нас тут коммунальная квартира, - сказала та. - Не гоже новорожденного на общий стульчак сажать. Подержи-ка Витю, да осторожнее. Горшок где-то на антресолях, сейчас достану.

Серафима Аркадьевна достала с антресолей горшок горбуна Виктора Степановича, вымыла в ванной, протерла одеколоном "Красная Москва", усадила ребенка на приятно пахнущую ночную вазу и стала им любоваться, заломив руки на груди. Девочка же Валя, устроившись перед мальчиком на корточках, принялась его допрашивать:

- А сколько тебе лет Витя? - мальчик, подумав, выставил 3 розовых пальчика.

- Три годика?! Ух ты! А почему ты тогда не говоришь? Все дети в два года уже говорят.

- Я тоже говорю, - ответил Витюша безо всякого младенческого акцента.

- Это хорошо, - погладила его по головке Валентина. - Давай, я буду тебе нареченной сестрой, а ты мне нареченным братом?

- Давай, - ответил мальчик, - только я не знаю, что такое нареченная сестра. Это какое-то юридическое понятие?

Девочка вопросительно посмотрела на Серафиму Аркадьевну.

- Виктор Степанович увлекался юриспруденцией, - улыбнулась та ностальгически. - Правда, на любительском уровне.

- Я и сейчас увлекаюсь, - сказал мальчик, встав с горшка. - Смотрите, я сделал какашку. На мышку похожа, только коричневая.

- Странно... - появился в дверях Хиггс. - Ты же еще не кушал...

- Что-нибудь не то? - испугалась девочка Валентина.

- Да нет, просто такого никогда не было. Как самочувствие малыша?

- Замечательное, - ответил малыш.

- Ну и хорошо. Не брезгуй манной кашей, расти, учись и скоро станешь космонавтом.

- Не хочу космонавтом, - топнул ножкой ребенок Виктор Степанович. - Хочу стать бабником!

Серафима Аркадьевна всплеснула руками: - Бабником!!

- Да, мамуль, бабником. Я пятьдесят пять лет был горбуном и тридцать лет ходил к дешевым проституткам, которые смотрели на меня, как на урода. И я теперь хочу все наверстать, хочу увиваться за девочками, хочу, чтобы они ластились ко мне, хочу, чтобы был выбор!

Эту тираду девочка Валентина Ивановна слушала с интересом. Ей тоже хотелось ходить в модных платьях, дорогих туфельках на высоких каблуках, подолгу сидеть в парикмахерских, создавая себе шикарный образ. Она представляла этих бабников викторстепановичей, толпами ходящих за нею, целующих ей руки и дарящих цветы и драгоценности.

Хиггс стоял чернее тучи. Мыли его путались. Вот эти люди! Стараешься, стараешься, глодаешь их кости, жуешь щетинистую кожу, гениталии, а они норовят в дармоеды, мечтающие об одних лишь развлечениях. Видимо, что-то не то смутировалось в организме мальчика, и надо что-то делать, чтобы дети его метили не в фарцовщики, но космонавты или выдающиеся врачи. А может, зря все это? Может надо было оставить при своем и горбуна Виктора Степановича, и Валентину Ивановну оставить их со своим корытом или тазом с мочой? Кстати, где она столько мочи набирала? Небось, воду литрами хлебала, чтобы было в чем ноги парить?

- Вы так не расстраивайтесь, Иван Иванович, - сочувственно тронула его руку Серафима Аркадьевна, срок лет проработавшая учительницей русской словесности. - Они же дети... А взрослая жизнь скоро расставит их по прирожденным местам.

- Вы думаете? - с надеждой посмотрел ей в глаза Хиггс.

- Уверена. Вы знаете, скольких учеников я выпустила за сорок лет своей педагогической деятельности? Тысячу двести пятьдесят одного! И что вы думаете? Закончив школу, они становились другими людьми? Полученные знания помогли им добиться высот, о которых они и мечтать не могли? Чепуха! Они оставались самими собой. Троечники продолжали всю жизнь сачковать, считая безделье и сон лучшей жизненной наградой. Ударники шли по жизни с высоко поднятыми головами и постоянно спотыкались о камни или падали в канавы с нечистотами, потому что ударниками делали их не они сами, а родители, проверявшие домашние работы и вовремя подсовывавшие учителям подарки к Празднику работников леса и другим аналогичным праздникам. А отличники? Зубрилы, не видящие жизни, выбирающие супругов как скаковых лошадей или морских свинок, становящиеся начальниками благодаря родителям-начальникам...