Супруги Харрисон поздравляют Вас

Он достал из кармана кольцо, надел его обратно на палец.

Удары тут же стихли, и, неуверенно бухнув в дверь ещё пару раз, она, кажется, присмирела.

— Ты успокоилась? — спросил он.

— Да, милый, извини, — неуверенно ответила она. — Не знаю, что это со мной было.

«А я знаю. Ты больна. Ты психопатка».

— Ты скоро выйдешь, любимый?

— Да, да… — он лихорадочно листал телефонную книжку, добираясь до телефона Хьюго. — Через пару минут выйду, милая. Иди в постельку, киса.

— Хорошо, я буду ждать тебя, мой комарик.

«Мой комарик»? Это что — то! Так его ещё никто не называл.

— Прилетай ко мне поскорее, я хочу тебя! — проворковала она, и он даже через дверь почувствовал призыв её плоти, ощутил как зашевелился в трусах свежевымытый Дик — маленький, как резким толчком прилила к лицу кровь.

Чертовщина какая — то! С ним ещё никогда не было ничего подобного. Ни одна девчонка сроду не заводила его так, просто сказав «Я хочу тебя».

Он пустил воду посильнее, отвернулся от двери, прикрывая телефон рукой, когда пошли гудки вызова.

— Алло! — ответил минут через пять голос Хьюго.

Чувак явно спал, или только — только проснулся, потому что голос похрипывает и поскрипывает спросонья.

— Хью, привет, чертила! — произнес Дик, радуясь, что слышит знакомый голос, в то же время немного огорчаясь, что вся эта дрянь ему не снится.

— Здорово, — пробормотал приятель. — Тебе чего не спится?

— А ты все ещё дрыхнешь, а?! Бросил друга на произвол судьбы, отдал за здорово живёшь какой — то психопатке, и дрыхнешь!

— Не понял, — отозвался Хью, по голосу его чувствовалось, что он действительно не понимает. — Ты о чём, приятель?

— Слушай, где мы с тобой так надрались вчера, а? Я ничего не помню. Бар помню, девок пытались снять — помню… А дальше — ни в зуб ногой.

— Ты о чём? — повторил Хьюго. — Какой бар? Какие девки?

— А — а — а, — неуверенно улыбнулся он, чувствуя, что улыбка вышла жалкой и потерянной, — так ты с ней заодно, паршивец!

— С кем?

— Слушай, Хью, кончай, а! Я уже проснулся, протрезвел и…

— Рад за тебя, дружище, — перебил Хьюго. — Ты извини, но я не могу сейчас…

— Подожди! — крикнул он забывшись, и тут же опомнился — перешёл почти на шёпот, испуганно оглянувшись на дверь. — Подожди, не отключайся, Хью! Скажи мне, хотя бы, как её зовут, эту дуру.

— Какую?

— Которой ты меня подсунул.

— Я не догоняю, Дик. Извини, но мне правда не…

— Подожди, Хью, подожди! Скажи, вчера мы были с тобой в «Джастине»?

— Чего? — промычал Хьюго. — Парень, ты, кажется, забыл, что я сейчас не в Йорке?

— А?.. А где же ты?

— В Аргентине, балбес! И я ужасно хочу спать. У меня ночь.

Хьюго отключился. Дик ещё пару минут держал мобильник возле уха, слушая тишину.

«Точно, точно. Вспоминаю. Ещё неделю назад был разговор… Аргентина, да… Хью должен был уехать… Когда? Кажется, дней пять назад… Сегодня у нас что?»

Он посмотрел на число: шестое июня.

«Так, шестое… Шестое… А вчера было?.. Ну так пятое же, идиот!.. Хью уехал… какого?.. Не помню. Тогда с кем же я был вчера в „Джастине“?! Что за..!»

— Тук — тук, — услышал он её голос за дверью. — Где же мой комарик?

Он быстро натянул джинсы, набросил рубаху. Застёгивая пуговицы, отозвался:

— Комарик затачивает своё жальце, чтобы поглубже вонзить его в свою… в свою… («как же её назвать, чёрт…»).

— Комарик не сточит своё жальце насовсем? Очень уж долго. Мама голодна.

Кто голодна?.. Мама?!

Шизофреничка!

— Иди в кроватку, милая, — сказал он, заправляя рубаху в джинсы, надевая часы, засовывая ноги в туфли. — Твой комарик прилетит следом.

Он прислушался, дождался её удаляющихся шагов, проводил их до спальни. Потом тихонько повернул защёлку и вышел из ванной. На цыпочках вернулся в гостиную и подошел к входной двери.

Ключа в замке не было. Его там и быть не могло, потому что…

— Ми — и — илый! — послышалось из спальни.

Услышала, чёрт! Если она сейчас явится сюда? Чем он будет её бить? Кулаком как — то не хочется… И просто неприятно будет ударить девушку рукой, хоть она и психопатка и лишний раз касаться её почему — то не хотелось.

Он обежал глазами полутёмную комнату. Нет, ничего подходящего нет. Придется бить кулаком.

Ещё раз глянул на дверь, в которой не было замка. Дверь ли это вообще или бутафория? Нет, это совершенно реальная дверь. Если не учитывать отсутствия ручки и замка.

И тут он увидел, что в почтовом ящике что — то лежит. Белое. Конверт. Нет, открытка. Значит, это всё — таки дверь. По крайней мере, с той стороны есть прорезь для почты. И к этой двери с утра уже приходил почтальон.

Он откинул крышку ящика, достал послание.

Да, открытка. На рисунке два то ли серебряных то ли платиновых колечка, соединенные ленточкой с надписью «Вместе до конца». Тончайшая паутинка серебристого узора. На обратной стороне, вверху, отпечатанный типографским способом текст: «Супруги Харрисон поздравляют Вас», и дальше, уже от руки: «с днём Вашего бракосочетания, дорогая Джейн! С пожеланиями полного единения! Надеемся, вы сделали хороший выбор. Хлоя и Томас Харрисоны».

«Ты сумасшедший, парень, — сказал он себе. — Реально, ты сумасшедший, чувак. Ты женился на какой — то чокнутой девке, женился в пьяном угаре или обдолбаный напрочь… Ну и что, что не употребляешь. Пробовал же однажды. По пьяни мог и повторить… Нет, но каковы эти супруги, а! Могли бы поздравить и меня. Дорогие Джейн и Дик… Ты сделала хороший выбор… А может быть, это я его сделал… Бред. Бред! Это всё невозможно. Неправда».

— Что там, дорогой?

Он не слышал, как она подошла.

Она так и ходит голая. Встала в двух шагах от него, смотрит прямо в глаза. Никакого выражения. Кроме жадности. Дремучей какой — то, животной жадности. Похотлива как… как сто кошек.

— Вот, — он протянул ей кусочек картона. — Открытка.

Она взяла, пробежала глазами, небрежно улыбнулась, отбросила.

— А ты почему одет, милый?

— Я?.. Думал сходить в магазин… Пивка… Ты пьёшь пиво, Джейн?

— Я бы выпила тебя.

— Конечно, — попытался он улыбнуться. — Я тоже откусил бы от тебя кусочек, но…

— Я хочу тебя, Дик!

Она подошла к нему вплотную, упёрлась грудью в его грудь; взгляд её глаз отразился от его темени изнутри черепной коробки.

Запах… Он не почувствовал его раньше. Впрочем, неудивительно: она же так и не подмылась… Хотя, нет, это не тот запах, не аммиачный запах спермы в смеси с её выделениями. Этот запах идёт от всего её тела — странный, почти неуловимый, тягучий, острый, пьянящий, дикий, лишающий рассуд…

Он ворвался в неё с такой необузданной силой, что её затылок ударился о дверь, головой к которой она лежала. Её ноги тут же сомкнулись над его поясницей, прижимая; руки сцепились на его затылке, а вагина с такой страстью обхватила Дика — маленького, что Дик — большой зарычал, яростно забился и, дёрнувшись раза три — четыре, вскрикнул, замычал, уткнулся в шею Джейн и замер, истекая. А она, дрожа мелкой дрожью, всхлипывала и хрипло постанывала, впитывая и впитывая в себя его страсть, будто и вправду выпивая. И когда он вышел из неё, обессиленно повалившись рядом, из неё ещё минуту или две наплывами истекала мутно — белесая жидкость, с которой смешалось его семя.

«Так не бывает, — думал он, лёжа рядом с ней, в полуспущенных джинсах, из кармана которых вывалился телефон. — Нереально. Из меня, наверно, полстакана вылилось… Но какой кайф, а!.. И первый раз — текло и текло… И я готов залезть на неё ещё раз… Она ничего мне не подмешала вчера?.. Что происходит вообще?!»

— А как открывается эта дверь? — спросил он, едва ворочая языком от усталой опустошенности.

— Снаружи, — сипло — прерывисто прошептала она, ещё, кажется, оргазмируя.

Он взял её руку, поднес кисть к глазам.

Ха — ха!.. Никакого кольца у неё на пальце не было.

2

— Ты… ты не хочешь пойти в ванную? — спросил он, зайдя после душа в спальню, где она сидела на кровати по — турецки, голая, отрешенно глядя на туалетный столик.