Американская готика

Воскресенье было днем нарядной одежды, тишины, запрета на игры и примерного поведения. После проповеди наступал черед долгого и утомительного обеда с родственниками и гостями, а затем она скучала на утомительном приеме посетителей в гостиной.

Кристэль до сих пор помнила эту сцену в малейших подробностях: визитки на серебряном подносе, ваза с восковыми фруктами на столе рядом с чучелом птицы под стеклянным колпаком. Она помнила тетушек с турнюрами и в боа из перьев, помнила и дядюшек в воскресных костюмах и в рубашках с короткими воротничками. Какими глазами она следила тогда за напольными часами – неумолимым стражем, таящимся в тени и отмечающим минуты, переходящие в бесконечные часы тоскливого воскресного дня.

Но сейчас здесь не было напольных часов, лишь будильник на ночном столике. Кристэль удивленно моргнула. Почти полдень: неужели она спала так долго? Ну конечно, она вернулась поздно и страшно устала. Ни единого звука сверху не потревожило ее сон; если Грэгг вернулся за ней следом, он не произвел никакого шума. Она могла бы спать и дальше, если бы не колокола.

Пока Кристэль выбиралась из-под одеяла, перезвон стих. Нарушая тишину шарканьем тапок по полу, она подошла к окну и подняла жалюзи.

Воскресенье поджидало прямо за оконным стеклом. Старое воскресенье детства и серый туман. Ночью шел дождь, и тротуар под окном все еще оставался влажным.

Одевалась она едва ли не целую вечность, но когда она наконец оделась, возник вопрос, чему посвятить остальной день. Сегодня рядом не было Джима, да и поступил он с ней прошлой ночью нечестно – просто взял и ушел.

Нечестно. И это все, что она чувствовала? А где же сожаление, отпущение потери? Кристэль покачала головой. Она давно предполагала, что так оно и случится, и ожидала от Джима подобного поступка. Ее озадачивали лишь собственные чувства: вместо сожаления пришло нечто, напоминающее облегчение. Джим не понял, да и вряд ли когда-нибудь поймет.

В каком-то смысле он уже принадлежал прошлому и был частью воскресного мира ее детства. Мира, где от нее требовалось «говорить впопад», «следить за своими манерами», «не лезть ко взрослым с разговорами» и «знать место женщины в доме». Не то чтобы тот мир был плох, но Кристэль знала, что уже не принадлежит ему. Она вырвалась из гостиной своего детства, и обратного пути не было.

Но это не оправдывало ее. Как бы Джим себя сейчас ни чувствовал, она кое-что задолжала ему. Из-за нее он потерял работу, и это обязывало Кристэль восстановить справедливость. И она намеревалась сделать все с помощью Чарли Хогана. К вечеру она уйдет отсюда навсегда, и план начнет воплощаться. Теперь ей нужно лишь подождать: немного подождать и больше ничего. Ведь она дала слово.

Но план не предусматривал голодовку. Ничто не мешает ей поступить так же, как и в прочие воскресенья: пойти к Бракстону на Шестьдесят третью улицу и позавтракать. Обычно ее сопровождал Грэгг, но поскольку его не видно, она сходит туда одна.

Кристэль занялась постелью – разгладила покрывало и подоткнула края. Вообще-то это было работой Эльзы Краузе, но, видимо, новая горничная не работает по воскресеньям с утра. Закончив, она поймала себя на том, что ожидает прихода Грэгта и его стука в дверь. Лучше это, чем быть одной в тоскливый день. Но он не постучал, и сверху по-прежнему не доносилось ни звука.

Пожав плечами, она подошла к шкафу за своим пальто и зонтиком. Очень жаль, что она не сможет упаковать все сейчас и быть готовой к тому времени, когда придет Чарли Хоган. Но это выдаст ее с головой, лучше подождать. Надо расслабиться и перестать нервничать.

Она глянула на часы. Почти час. Если она позавтракает не торопясь, то вернется часам к трем. К тому времени Грэгт наверняка проснется и, возможно, займется конторскими книгами в своем кабинете. Она решила отыскать его там и пробыть с ним до появления Хогана.

Воздух был влажным, и она поняла, что поступила правильно, взяв с собой пальто. Но, похоже, небо прояснялось. Кристэль заспешила по Шестьдесят третьей улице, затерявшись в толпе прихожан, возвращавшихся с поздней службы в церкви. Некоторые из них уже сидели за завтраком, когда она пришла в ресторан Бракстона, и казались до удивления знакомыми. Оглядывая низкий потолок ресторана, Кристэль не могла отделаться от мысли, что вновь находится дома и ждет ужина. Обстановка была иной, но гости – вполне узнаваемы. Тут были тетушки в своих цветочных шляпах, дядюшки в чересчур тесных сюртуках и, опять-таки, болтовня и шум.

Официант проводил ее к столу. Она уселась, просмотрела меню, сделала заказ, но иллюзия по-прежнему оставалась. Покончив с завтраком, Кристэль почти поверила, что через пару минут отправится в гостиную, где ей предстоит провести очередной скучный день.

До тех пор, пока не подняла глаза и не увидела подходящего к ее столу Грэгга.

– Я надеялся найти вас здесь, – произнес он.

Сегодня Грэгг был в черном, но это черное было траурным. Это – его лучший воскресный костюм с оторочкой; такими же были гетры, перчатки и котелок. Со своими нафабренными усами он очень походил на завсегдатая парижских бульваров. Усевшись напротив нее, Грэгг жестом подозвал официанта. Просматривая меню, он быстро сделал заказ, затем поднял на нее глаза.

– Прошу извинить, что не дождался вас, – начал он. – Я хотел зайти к вам и пригласить на завтрак, но у меня не было ни одной свободной минуты. Похоже, сегодня все съезжают, ведь Ярмарка кончается.

– Даже не верится, что все кончилось, – пробормотала Кристэль.

Грэгг улыбнулся ей:

– Вы не успели все осмотреть, не так ли? Мне кажется, мы могли бы сходить туда сегодня днем в последний раз.

Кристэль заколебалась. Впрочем, сейчас довольно рано, и несколько часов, проведенных на Ярмарке, помогут убить время. Хоган не придет до шести, и она позаботится, чтобы к тому времени они непременно вернулись.

– Неплохая мысль, – заметила она, – но если вы заняты…

– Мои служащие обо всем позаботятся. Мы можем распорядиться остатком дня по своему усмотрению.

Подошел официант с полным подносом, и Грэгг приготовился завтракать.

– С вашего позволения, – проговорил он. – Я умираю от голода.

Должно быть, так оно и было, потому что он заказал цыпленка. Кристэль следила за тем, как он разделывал свою порцию на тарелке. Странно, что она не замечала этого раньше: его поведение за столом было безупречным, беседы – интересными, и в целом он выглядел образцовым джентльменом за трапезой, – но руки его словно жили собственной жизнью. Нож в ловких пальцах превращался в скальпель, живо взрезавший белое мясо, отделяющий грудку от кости с точностью, рожденной хирургической практикой. Это походило на анатомическое вскрытие.

Или ее воображение так разыгралось? Грэгг казался таким спокойным. Он очень аккуратно держал вилку, а подносил ее к губам нарочито размеренно, с четкостью автомата. Его рот приоткрывался, чтобы поглотить кусок плоти, белые зубы вонзались в мясо, мускулы конвульсивно сокращаясь, а челюсти жадно пережевывали пищу. Руки принадлежали хирургу, лицо – джентльмену, но аппетит был зверским.

Кристэль глянула по сторонам. Какой успокаивающей казалась ей сейчас прозаическая атмосфера ресторана: семьи, собравшиеся после службы в храме на отдых, и даже плач ребенка за соседним столом не раздражали, а успокаивали. Теперь она приветствовала эту скуку, когда-то ей ненавистную: пусть что угодно, лишь бы не оставаться наедине с этим человеком.

Салфетка Грэгга скользнула по лицу, затем была смята и положена на краешек пустой тарелки. Правда, тарелка оказалась не совсем пуста: на ней поблескивала кучка костей.

– Итак, отправляемся?

Кристэль торопливо кивнула. С каких это пор ей чудятся кошмары в самых заурядных мелочах? Грэгг тут как тут: расплачивается по счету, дает чаевые официанту, помогает ей встать. Истинный джентльмен и только. Если внутри прячется зверь, то сейчас он сыт.

– Погода прояснилась. По-моему, стоит прогуляться вечером.