Клеймо оборотня

Снаружи люди разводили костры, наполняли котелки водой, варили ужин. Солнце медленно садилось за верхушками деревьев. Пищи было вдоволь, — охота удалась, и бутылки с вином, которые удалось добыть в городке, щедро передавались по кругу. Вскоре под темнеющим небом стало весело и оживленно, зазвенели мандолины и лютни.

Наконец, солнце скрылось за лесом, и появилась полная луна, которая залила все вокруг ярким светом. В безоблачном небе тихо мерцали звезды, мир дышал покоем, казалось, в первый раз за долгие годы. Нигде не было слышно грохота пушек, свиста пуль и треска автоматных очередей. Цыгане отдыхали в мире и покое, укладываясь спать возле костров.

Вдруг тишину ночи разорвал страшный крик страдания и боли, за ним еще один, и затем люди услышали ужасающий утробный рев. Цыгане разом замолкли. Старик повернулся к остальным и дрожащим шепотом произнес:

— Оборотни!

Как по команде цыгане вскочили и бросились к своим кибиткам. Нет, они еще не забыли древние предания и легенды, давно позабытые беспечными горожанами. Их прошлое было и их настоящим, их верования готовили их к любой неожиданности. Ни один цыган в таборе не путешествовал без запаса «борца»-травы и серебряных пуль. Никто не знал, когда и откуда может появиться демон в обличье оборотня. И хотя Церковь именовала их язычниками, у них всегда имелись наготове колья, святая вода и распятия, чтобы защититься от злого духа. Они хранили талисманы против демонов и знали заклинания против ведьм. Вот и теперь, как только в тишине леса раздались крики оборотней, мужчины стали заряжать свои старые ружья пулями, отлитыми из чистого серебра, а женщины, укрыв детей в кибитках, доставали тонкие стебельки «борца» и привязывали их к стенам кибиток.

Многие годы спустя Бласко мысленно возвращался к событиям той ночи, решая один и тот же вопрос: была ли его бравада причиной трагедии, в чем его вина за то, что случилось. Он был самоуверен, дерзок, но его амбиции не выходили за пределы их маленького мирка. Отец стар, и жить ему осталось недолго. После его смерти неофициальным лидером табора на некоторое время станет его жена — Мать, как ее называют, несмотря на то, что она много моложе своего мужа. Однако все равно нужно будет выбирать нового лидера из мужчин. Старейшины у цыган, как и у большинства кочевых народов, были выборными, эта должность не наследовалась. А кто же лучше подходит на роль вожака, как ни человек, показавший свою храбрость в схватке с разъяренным оборотнем, а может даже и убивший его на глазах всего табора?

Бласко зарядил ружье, пока Виша искала в рундуке траву. Затем он выбрался наружу и встал возле кибитки, ожидая нападения монстра. Другие цыгане остались в своих кибитках с заряженной ружьями наготове, завесив окна и двери травой. Он стоял один на открытом месте, дрожа от страха и нетерпения, исполненный решимости встать на пути зверя.

И вдруг он вспомнил, что в последний раз сбор травы проводился около четырех месяцев назад, когда Виша металась в послеродовой лихорадке. Тогда он не смог пойти с женщинами собирать «борец», потому что все время проводил рядом с больной Вишей. И он совсем забыл одолжить у кого-нибудь немного травы для себя. Все это вспомнилось и Више, когда она обнаружила, что в кибитке нет и пучка этого растения.

— Бласко! Бласко! — закричала она; и в тот же момент из лесной чащи вышли, переваливаясь на коротких ногах, два оборотня.

Бласко встал лицом к смертельной опасности, думая только о том, что он должен защитить жену и ребенка. Он поднял ружье и прицелился в одну из приближавшихся фигур, зная, что если ему удастся убить одного оборотня, то остальные смогут убить второго. Он понимал, что сам он скорее всего умрет, но Виша и маленькая Лура будут спасены.

Тех секунд, что промелькнули с момента появления чудовищ и до первых выстрелов, Бласко хватило, чтобы произнести слова молитвы. Он молился не о выживании. Он молился о смерти, если вдруг оборотень укусит его. Ведь он очень хорошо знал, что происходит с людьми, которых укусил оборотень.

Бласко выстрелил. Ему показалось, что один из оборотней отшатнулся, когда раскаленная серебряная пуля ударила его в грудь. Но это было лишь секундное замешательство. Тотчас же остальные цыгане открыли огонь, и град пуль обрушился на монстров. Но это ничуть не сразило их, только разъярило еще больше.

Первый оборотень кинулся на Бласко. И он, схватившись за ствол ружья обеими руками, с размаху ударил зверя по голове. От удара тяжелый деревянный приклад разлетелся на куски, не причинив, однако, монстру ни малейшего вреда. Он выбросил вперед когтистую лапу, и только молниеносная реакция, побудившая Бласко резко отпрянуть назад, сохранила ему голову. Не удержавшись на ногах, он повалился на землю.

— Бласко! Бласко! — закричала Виша.

Оборотень повернулся на голос, один прыжок — и он уже на крыше кибитки. Вонзив когти в старые доски, монстр мгновенно оторвал их и спрыгнул внутрь. Бласко поднялся на ноги, бросился к двери кибитки, но в этот момент сзади на него напал второй оборотень. Однако страшные когти лишь скользнули по спине цыгана, оставив глубокие борозды, когда очередной залп заставил яростно рычащее чудовище отпустить Бласко и кинуться к другой кибитке.

Истекая кровью, Бласко потерял сознание. Он пришел в себя час спустя, увидел склоненные над ним головы и тут же все вспомнил. Ему помогли подняться. Пошатываясь и спотыкаясь, он побрел к груде обломков, которые когда-то были его кибиткой.

— Не надо, Бласко, — сказал Отец, — не ходи туда.

Но он должен был это увидеть.

Как он бился в истерике, как кричал, когда до его сознания; дошло, что все, что осталось от его жены, — это изодранная в клочья одежда, кости и кровь, а от его маленькой драгоценной Луры — и того меньше, одна окоченевшая ручка…

Взошло солнце. Клубы дыма в цыганском таборе поднимались в холодный воздух, придавая утреннему пейзажу ощущение покоя. Янош Калди очнулся от глубокого сна, сел в траве и увидел Клаудиу, устремившую взгляд вдаль, на дымящие костры. Она повернулась к Калди и тихо произнесла:

— Они жгут кибитку. Только что они кого-то похоронили. Чьи-то останки.

Он вздохнул:

— Им следовало разбить лагерь где-нибудь в другом месте.

Она посмотрела ему в глаза:

— Так значит, это они сами виноваты? — В голосе ее звучала горечь и отчаяние, в глазах блеснули слезы.

— Нет, Клаудиа, конечно, нет, — мягко сказал он.

Она подошла ближе:

— У них была трава. Я помню, у них была какая-то трава. Мне сделалось плохо от нее.

Он удивленно поднял брови:

— Ты что-то помнишь из того, что случилось… прошлой ночью?

— Мне так кажется. Но я не уверена.

— Это странно, Клаудиа! Я никогда не помню, что происходит после превращения.

Она покачала головой:

— Нет, нет, я тоже не помню ничего такого. Я просто помню какую-то траву, от которой мне было плохо.

Она нахмурила тонкие брови:

— Янош, в моем сознании сохранилась картина… Не знаю, откуда она взялась, но это как-то связано с растением.

— Что за картина?

— Какой-то старик… с длинной седой бородой… одет в лиловые одежды. Он держит это растение…

Она взглянула на Калди:

— Ты помнишь что-нибудь подобное?

Он прикрыл глаза, напряженно вспоминая. Потом покачал головой:

— Нет, Клаудиа, я… Подожди, подожди… — Он нахмурился. — Да… да… какое-то растение… которое…

— Что ты вспомнил, Янош? — спросила она, затрепетав от возбуждения. — Кто этот старик?

Он снова покачал головой:

— Не помню. Но это растение… — Он замолчал, пытаясь проникнуть в глубины памяти. — Да… Есть растение, которое…

— Которое может нас вылечить? — спросила она с надеждой. — Которое может нас убить?

— Которое может ослабить наши силы, — ответил он.

Ее лицо, такое живое мгновение назад, снова приобрело обычное мрачное выражение:

— Значит, бесполезно.

— Не совсем, — сказал Калди, резко вскакивая. — Если это растение может ослабить нас, значит, может и удержать нас от убийства, когда приходит превращение.