Чудовище Франкенштейна

— Просто ветер, — тихо сказал я. Не хотелось ее отпускать: она пахла розами, ее кожа была такой же нежной, как их опавшие лепестки.

И снова за спиной этот звук, уже ближе: будто шорох сухого кустарника.

— Отпустите меня. Говорю же вам: там кто-то есть.

— Вы хотели узнать, каково быть мертвым. Неужели вы уйдете, не получив ответа?

К ней вернулись печаль и смирение.

— Есть много способов познать смерть, Виктор Оленберг. Много мест и много возможностей. Каждый из нас находит собственный способ. Каждого из нас находят.

Когда она снова попыталась вырваться, я отпустил ее. Освободившись, Лили схватила фонарь и задула пламя.

14 ноября

Весь день думал над словами Лили: дни ее сочтены, она скоро умрет. Неужели болезнь настолько серьезна? Ее отец будет так убиваться! А как же я?

Я больше не надеялся выудить из нее правду: ведь можно и впрямь не успеть. В вечерних сумерках я спустился на берег, влез на скалу с другой стороны и вошел в Таркенвилль в плаще и капюшоне.

Город почти обезлюдел, хоть было еще не поздно, и никто не мог подсказать мне, где живет Бидди Джозефс. Свернув на другую улицу и остановившись в темноте, я услышал громовой голос, доносившийся из церкви: «И беззаконник, если обращается от беззакония своего, какое делал, и творит суд и правду, — к жизни возвратит душу свою». [7]

Я осторожно заглянул внутрь. Преподобный отец Грэм, в полном облачении, зачитал стих из Писания в переполненной церкви. После столь сильной речи его голос неожиданно смягчился. Взгляд пастора был полон любви и смирения, и это меня удивило. Судя по его поведению на балу Уинтерборнов, я ожидал суровых слов во славу сурового Господа. Но лицо священника было умиротворенным. Учтивость его прихожан, их тихие отклики, шарканье тех, кто поднимался со своих мест, опускался на колени и вновь вставал, — все это убаюкало и на миг успокоило меня. Я прислонился к стене у окна и слушал. Меня очаровали не сами слова, а интонация. Мне показалось, что молитвы закончились слишком быстро: «Молим тебя, Господи, рассей нашу тьму и великой милостью Своею защити нас от всех опасностей и напастей ночи сей».

Я быстро вышел, не дожидаясь, пока церковь опустеет.

Наконец я нашел человека, который сказал мне, что Бидди Джозефс обитает за городом — в лесной чаще, вдали от людей. Я медленно приблизился к одинокой избушке. Сама она и большой сарай, стоявший рядом с ней, были ярко освещены, окна открыты. На стропилах в сарае висели связки растений, листьями вниз: одни еще свежие и зеленые, а другие столь хрупкие, что, казалось, могли рассыпаться от одного резкого взгляда. Здесь же сушились части длинных деревянистых корней, перевязанные ниткой. Столы, стоявшие вдоль стен, тоже были устланы тонким слоем листьев. В воздухе носилась непривычная, но приятная смесь ароматов.

Дверь сарая распахнулась, и оттуда вышла женщина. Она была седовласая и очень старая, но высокая и крепкая, двигалась проворно, сжимая в руках большую банку. Она была сделана из такого темного стекла, что разглядеть ее содержимое не удавалось.

— Запри дверь, но огонь не гаси. Мне нужно еще кое-что сделать.

Я не понял, к кому она обращалась.

— Эй, ты! — сказала она, полуобернувшись. — Там, в темноте. Слышишь меня? Или тебе уши законопатили?

Она прошагала к избушке, открыла ногой дверь и вошла. Я запер сарай и переступил вслед за ней порог дома.

— Надеюсь, ты пришла не одна. — Старуха поставила банку на полку к другим емкостям. — Ты же слышала: вчера ночью произошло убийство.

Убийство.

Я замер. Я заведомо в этом виновен: само это слово было мне приговором.

— Мальчонку забили до смерти. Джонатана Ридли. Знала такого? Потому я и сказала, что не след тебе ходить по лесу одной. Мне-то бояться нечего — кому нужна старая карга?

— Бидди Джозефс? — уточнил я.

— Мужчина… А ступаешь так тихо. — Она принялась переставлять банки, продолжая говорить, и даже ни разу не взглянула на меня. — Чем могу служить, сэр? Славная смесь валерианы и хмеля — для крепкого сна? — Она открыла банку и понюхала. — Или дьявольское слабительное для облегчения кишечника? Но с этим поосторожней: слегка переборщишь — и вызовет запор.

Она посмотрела в мою сторону, и, хотя лицо мое было скрыто, я отступил.

— Сдается, тут дело не в слабительном, — лукаво сказала она. — Что привело джентльмена к Бидди Джозефс в эту вечернюю пору и почему он прячется в темноте? — Вернувшись к полке, она по очереди говорила названия некоторых снадобий, до банок с которыми дотрагивалась пальцами: — Кориандр, пажитник — эти очень полезны для мужской силы. Гм… но зеленая скорлупа грецкого ореха все равно лучше.

— Я пришел не ради себя.

— Значит, ради своей женщины.

Странное определение для Лили.

— Она больна. И сказала, что уже приходила к вам, но не получила облегчения.

— Кто она?

Я запнулся.

— Не бойтесь, сэр. Я никому не рассказываю о том, кто ко мне приходит.

— Лили Уинтерборн.

— Красавица. Да, она была здесь.

— От чего вы ее лечили?

Вероятно, все было не столь серьезно, как показалось Лили. Быть может, еще можно было отыскать надежду для нее и утешение для ее отца.

— А что она сама-то вам сказала?

— Что у нее внутри паразит, вредный червь.

— Ну да, от червей я дала ей полыни. А еще болотную мяту, авран, пастушью сумку. Немного спорыньи тоже не помешало бы, да только сейчас не сезон. Ведь я могу предложить лишь то, что дают добрые друзья и природа.

— Лили сказала, что червь по-прежнему в ней.

Бидди Джозефс покачала головой, задумчиво всматриваясь в темноту моего капюшона.

— Ваш голос, сэр. Что-то я его здесь раньше не слыхала.

— Еще месяц назад я жил в Нортумберленде.

— Недавно приехали, а уже влюбились в Лили Уинтерборн.

Любовь? Я никогда не произносил этого слова, даже при Мирабелле.

Старуха еще больше наморщила лоб.

— Вы тут ничем не поможете, сэр. Идите домой и ждите. Возможно, она еще поправится. Ну а если нет, у вас будет повод доказать свою любовь.

Она подтвердила самые худшие опасения.

Я вернулся в свою пещеру. Прежде я собирался поужинать упитанной камнешаркой, которую застал врасплох, когда она грелась на солнышке. Но у меня пропал всякий аппетит. Я писал допоздна, чтобы затем подняться по скале в имение.

Лили будет ждать?

Мое безрассудство не знает границ.

17 ноября

Каждую ночь я бродил по имению Уинтерборнов, надеясь встретить Лили.

Ее отсутствие я ощущаю острее, нежели ее присутствие.

Без нее все меркнет. А с ней? У нее слишком мрачное настроение. Солнце таким не бывает, но она все же светится. Значит, Лили — луна, хоть и больная, ущербная.

Я воскрес из мертвых. Она же идет навстречу смерти.

Сегодня я нашел письмо от нее, зажатое между ветками дерева, там же, где она до этого оставила мой плащ.

Дорогой Виктор,

мне все еще нездоровится. Прошу Вас, придите к нам завтра вечером к восьми. Хочется увидеть Вас, пока это возможно. Мать знает, что я к Вам неравнодушна и что отец Вас уважает. Он также объяснил матери Ваше положение: рассказал о том, как ее брат долгие годы Вас преследовал. Она соглашается с отцом не во всем, но сама видела, до чего доводит брата погоня.

Она знает, что после ее выходки на балу Вы не захотите прийти, но просит у Вас прощения. Она желает услышать от Вас новости о брате.

Так поговорите же с ней завтра в восемь. Она будет ждать в гостиной. Можете войти через двери веранды, как и прежде. Если мне станет лучше, я тоже спущусь повидаться с Вами.

Не подведите меня.

С любовью,