Роковая монахиня

На этот раз дело не обошлось обычными наставлениями и пространными обещаниями. Мисс осталась глуха к клятвенным заверениям Патрика и заявила ему напрямик, что сегодня последний день, когда она говорит о завершении этой работы.

— Как же вы можете, Патрик! — сказала она под конец. — Вам впору сквозь землю провалиться от стыда из-за того, что вы так терзаете и мучаете меня, испытывая мое терпение — и это при том, как хорошо я к вам отношусь, — из-за пустяковой работы, которую вы при желании могли бы сделать за один день; хотя знаете, что достаточно одного моего слова, и мне всю работу за ту же цену выполнят к следующему вечеру. Поэтому я позвала вас в последний раз и требую, чтобы вы сказали прямо, сможете вы сделать эту работу не позднее чем через неделю или нет! И я даю вам слово, что, если вы ее не сделаете, на следующий день по истечении этого срока я поручу ее сделать другому плотнику, которого мне не надо будет просить об этом дважды! И тогда между нами будет все кончено!

Так серьезно Мисс еще никогда с ним не говорила. И поскольку тут еще подошла Дороти со стаканчиком упомянутой горькой, Патрик не смог более противостоять двум таким доводам, приведенным со столь различных позиций и столь разными наступательными методами. На этот раз он воспринял наставления как личную просьбу и, растрогавшись до слез, торжественно обещал, что ровно через неделю к заходу солнца — Патрик предусмотрительно решил придерживаться все же крайнего срока — кладовая будет готова, а Патрик О’Фланнаган — такой человек, который выполнит свое обещание живым или мертвым.

— Тьфу, Патрик! — сказала Мисс, ставшая, однако, сразу мягче оттого, что слово наконец было дано, между тем как Дороти, взглянув на него с осуждением, перекрестилась левой рукой. — Тьфу, Патрик! Как вы только можете говорить такие ужасные, богопротивные речи! Не пейте столько и вы еще сможете долго прожить, начать и завершить много работы! Если же вы и дальше будете так пить, то не могу ручаться за вашу долгую жизнь. Неумеренность губит и самых стойких людей, погубит и вас… Да, да, я знаю, — с улыбкой добавила она, когда Патрик сделал движение, выражавшее его искренние заверения, — ваши намерения всегда были достаточно благими; но теперь я хочу убедиться, как твердо вы в действительности держите данное вами слово! И помните, что в противном случае, это был последний раз, когда я вам поверила!

— Сударыня! — воскликнул Патрик после того, как залпом осушил стакан, который до этого момента выжидательно держал в руке, и поставил его на стол, одновременно позаботившись о том, чтобы тот оказался недалеко от Дороти и стоявшей рядом с ней полной бутылки. — Сударыня, если я на этот раз не сдержу слово, то пусть мальчишки в деревне будут указывать на меня пальцем и называть меня Патриком-лгуном!.. Или еще хуже: пусть я не съем ни куска хлеба в вашем доме и не выпью… — тут он на мгновение умолк, чтобы умелым движением осушить второй стакан горькой, любезно предложенный ему Дороти, — ни капли вашей настойки, — клятвенным тоном продолжил он, вытирая рот рукой, — пока не доделаю вашу кладовую, каким бы скверным человеком я ни был! Причем живым или мертвым, сударыня, вот вам мое слово! И пусть Патрик О’Фланнаган будет таков, какой он есть, но слово свое он сдержит, на это вы можете положиться!

С этими словами Патрик придал своей старой шляпе, которую он до этого сжимал в левой руке, по возможности более или менее приличную форму, отвесил прощальный поклон сначала Мисс, а затем и Дороти (Патрик был слишком ирландцем, чтобы забыть о последнем) и в следующее мгновение исчез в дверях.

Однако Дороти после того, как убрала стакан Патрика и поставила вместо него на стол другой, поменьше, изящно выточенный — ведь Мисс после таких треволнений тоже нужно было восстановить свои жизненные силы — испуганно и осуждающе покачала головой и сказала, что совсем не одобряет такие богохульные выражения, как «живым или мертвым». Такое никогда не кончается добром, не зря старая, но верная пословица говорит: не рисуй черта на стене. Этот Патрик был бы совсем хорошим человеком, но не верит в бога. Потому что, будь он протестантом или «вообще никем», все сводится к одному и тому же. И она боится, очень боится, как бы чего не вышло.

Но Мисс лишь улыбнулась и заверила Дороти, что Патрик все же хороший человек и к тому же заботливый сын, вот только нужно ему бросить это проклятое пьянство. А что касается его богохульных слов, то, хотя они, безусловно, достойны порицания, но были брошены так просто, походя. И господь бог, конечно же, не станет воспринимать их буквально. Этим разговор и кончился.

Вторник, среда и четверг прошли, а Патрик все не показывался в монастыре. Мисс уже встревоженно качала головой и строила различные мрачные предположения насчет безалаберного плотника. Но Дороти узнала от людей из деревни, что он болен, и, довольно испуганная, пришла с этим известием к своей госпоже. Конечно, это меняло дело, и на этот раз за Патриком О’Фланнаганом вины не было.

— Я ведь знала, — сказала Дороти, защищая его, — если бы Патрик не заболел, он бы наверняка сдержал свое слово, он просто немного легкомысленный молодой человек (Патрику было, кстати говоря, тридцать восемь лет), но не конченый! И вы увидите, сударыня, как только он поправится, он тут же явится с рубанком и пилой! Тогда он в один момент справится с работой, потому что работать Патрик умеет очень быстро.

Обе старушки, добрые души, решили не ограничиваться одной снисходительностью по отношению к Патрику — в обед был приготовлен наваристый суп, и кучеру было поручено отнести его больному и заодно узнать о его самочувствии.

— Все это от ветреной, неупорядоченной жизни, — сказала Мисс после того, как кучер Том был отправлен к Патрику с большим глиняным горшком супа, который он осторожно завернул в попону, — если бы Патрик бросил пить, он был бы совсем хорошим, дельным человеком. Пьянство может довести его до могилы. И он, собственно, совсем не заслуживает того, чтобы так из-за него волноваться и стараться. Но что будет потом с бедной старой женщиной, его матерью? А ведь добрый же малый!

Даже странно, как часто женщины проявляют сочувствие к беспутным людям. Что получается: если мужчина добросовестный и порядочный, то это воспринимается как должное, и никто не будет заботиться о нем. Он лишь исполняет свой долг, за что его благодарить? Напротив, безалаберные субъекты вызывают у прекрасного пола самое живое участие. В них еще можно, мол, спасти тело для земной, а душу для вечной жизни; и нежное и мягкое женское сердце чувствует свое особое предназначение в подобного рода служении и самопожертвовании.

И действительно, иногда даже самому хочется стать таким вот беспутным типом, только чтобы увидеть прекрасные женские глаза, с нежной заботой взирающие на тебя!

Однако давайте последуем теперь за кучером в маленький домишко Патрика и посмотрим, как чувствует себя наш предполагаемый больной.

Патрик О’Фланнаган в действительности был болен не больше, чем обычно. Все дело в том, что именно в тот день, когда он был в замке, он совершенно неожиданно получил из одной из соседних деревень срочный заказ на изготовление нескольких гробов и заработал на этом столько денег, что в течение довольно длительного времени мог вполне обходиться без работы. До следующего вторника было еще далеко. И обеспечив себя приличным запасом виски, Патрик вместе с приятелями начал кутить и пировал дни и ночи напролет так, что дым стоял коромыслом. Слух, что он якобы болен, возник самым естественным образом. Один мужчина из деревни хотел одолжить у Патрика пилу — ведь деревенские приходили к нему только по делу, просто так его дом никто из них не посещал. Однако старая миссис О’Фланнаган, семидесятишестилетняя женщина, которая не хотела, чтобы соседи знали, что ее сын снова изрядно пьян, быстро выпроводила просителя, заявив, что Патрик болен и что она не вольна распоряжаться его инструментами. Поэтому, когда Том появился вместе с супом у дверей дома и пожелал в него войти, старая дама пришла сначала в не меньшее замешательство. Однако Том был хорошим другом Патрика. И, конечно же, то обстоятельство, что Том держал в руках большой горшок, из которого так славно пахло крепким мясным бульоном, не позволяло выпроводить его точно так же, как того, кто пришел просить пилу. Поэтому Том был впущен в дом.