Меррик

Луи посмотрел на меня.

Я поднялся, чтобы взять портрет, и он передал его мне в руки с чрезвычайной осторожностью, словно тот мог рассыпаться на куски.

Я опешил. Каким маленьким и невинным казалось это дитя со светлыми локонами, полными щечками, темными губками бантиком и белым личиком. Когда я взглянул на затемненное стекло, взгляд Клодии буквально пылал. А меня вновь охватило то же мучительное подозрение, что терзало разум, когда я рассматривал родственников Меррик: казалось, что Клодия меня рассматривает.

Должно быть, у меня вырвался какой-то тихий возглас. Не помню. Я закрыл маленькую книжицу и даже защелкнул крошечный золотой замочек.

– Разве она не была красива? – спросил Луи. – Ответь. Дело не во вкусе. Была. Это факт, который никто не станет отрицать.

Я взглянул на него и хотел было заверить, что он прав, что Клодия и в самом деле была прелестна... Но не проронил ни звука.

– Я принес портрет для колдовского обряда, – пояснил Луи. – У нас нет ни локона ее волос, ни крови, ни одежды. Но у нас есть это. После ее смерти я отправился в отель, где мы были счастливы, и забрал портрет, а все остальное оставил.

Луи спрятал снимок во внутренний карман пиджака. С застывшим взглядом невидящих глаз, он выглядел потрясенным, углубленным в себя, но быстро вернулся к действительности, слегка тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения, и спросил:

– Как ты думаешь, этого достаточно?

– Да, – только и сказал я. В голове у меня проносилось множество слов утешения, но все они казались пустыми и невыразительными.

Мы стояли и смотрели друг на друга, и меня поразило выражение его лица, в котором читалась подлинная человеческая страсть. Я никак не ожидал, что стану свидетелем столь безграничного отчаяния.

– На самом деле я не хочу видеть Клодию, – признался Луи. – И если честно, думаю, нам не удастся вызвать ее призрак. Поверь, Дэвид, это правда.

– Верю.

– Но если призрак все-таки появится и окажется, что Клодия претерпевает муки...

– Тогда Меррик будет знать, куда и как ее направить, – быстро договорил я. – И я буду знать. Все медиумы Таламаски знают, как следует действовать в таких случаях, как подтолкнуть таких призраков к свету.

– Я как раз на это рассчитывал, – кивнул он. – Но, видишь ли, не думаю, что Клодия где-то заблудилась, – она просто захотела остаться. А в таком случае только такая всесильная колдунья, как Меррик, сможет убедить ее, что за пределами этого мира мучениям наступит конец.

– Вот именно, – подтвердил я.

– Ладно, я и так злоупотребил твоим вниманием, – сказал Луи. – Теперь мне нужно идти. Лестат сейчас на окраине города, в старом сиротском приюте. Слушает музыку. И мне нужно убедиться, что ему не помешают случайные посетители.

Я понимал, что все это выдумки: Лестат всегда в состоянии защитить себя от чего и от кого угодно. Однако я отреагировал на его слова так, как подобает джентльмену, и не произнес ни слова.

– Ты прав. Меня мучит жажда, – добавил он, с легкой улыбкой бросив на меня взгляд. – На самом деле я вовсе не собираюсь навещать Лестата, потому что уже успел побывать в сиротском доме Святой Елизаветы. Лестат там остался один на один со своей музыкой – ему это нравится. А меня мучит жажда, и я должен насытиться, но без свидетелей.

– Нет, – мягко возразил я. – Позволь мне пойти с тобой. После колдовских проделок Меррик я не хочу, чтобы ты отправлялся бродить по улицам один.

Это шло вразрез с привычками Луи, однако он согласился.

6

Мы вместе покинули дом и пошли довольно быстрым шагом, пока не оставили далеко позади освещенные кварталы Рю-Рояль и Рю-Бурбон.

Вскоре Новый Орлеан раскрыл перед нами свое чрево, и мы углубились в район трущоб, напоминавший тот, в котором я когда-то давно впервые увидел Большую Нанэнн. Но если здесь и обитали другие великие колдуньи, то этой ночью я с ними не встретился.

Позвольте мне сделать сейчас небольшое отступление о Новом Орлеане и о его значении для нас.

Первое и самое главное: этот город не так чудовищен, как Лос-Анджелес и Нью-Йорк. Он невелик. И хотя в нем живет довольно большое число опасных деклассированных элементов, они не в силах утолить жажду даже трех вампиров. А уж если здесь собирается целая толпа пьющих кровь, начинается беспорядочная охота и возникает нежелательный ажиотаж.

Именно это и случилось в недавнем прошлом, когда Лестат опубликовал повествование о Мемнохе-дьяволе. В Новый Орлеан потянулись самые древние вампиры, не говоря уже о вампирах-скитальцах – созданиях с ненасытным аппетитом, пренебрежительно относящихся к своим сородичам и заведенным порядкам, благодаря которым только и можно выжить в современном мире.

Как раз во время этого великого сбора мне удалось уговорить Армана продиктовать свою историю жизни, а кроме того, я, с разрешения Пандоры, одной из древнейших представительниц нашего племени, предал гласности избранные страницы ее дневника, который она мне сама вручила.

Эти истории привлекли еще больше бродяг, пьющих кровь, – безродных лживых созданий, которые никому не подчинялись, наводили туман по поводу своего происхождения, часто издевались над своими жертвами, старались запугать их, – в общем, вели себя так, что могли навлечь беду на всех нас.

Такое положение вещей не могло долго продолжаться.

Но хотя Мариус, дитя двух тысячелетий, и прелестная Пандора не одобряли поведения молодежи, они и пальцем не пошевелили, чтобы изгнать смутьянов или расправиться с ними. Древние старались не реагировать на подобные неприятности, хотя поведение некоторых исчадий ада приводило их в ярость.

Что касается матери Лестата, Габриэль, одной из самых хладнокровных и удивительных особ, с которыми мне доводилось встречаться, то ей абсолютно ни до чего не было дела. Ее всегда волновала лишь судьба сына.

Но дело в том, что даже если бы кто-нибудь и захотел причинить зло Лестату, то все равно не смог бы. Насколько нам всем известно, он неуязвим. А если говорить прямо, то поведение самого Лестата несло в себе гораздо больше угроз его безопасности, чем любой вампир. Его путешествие во вселенной с Мемнохом – чем бы оно ни было: иллюзией или сверхъестественным перемещением – настолько духовно его ошеломило, что он пока не был готов ни на какие другие поступки и не мог снова стать тем принцем, которого мы когда-то обожали.

Тем не менее, когда во все двери приюта Святой Елизаветы ломились злокозненные и омерзительные твари, пьющие кровь, когда они оккупировали лестницы нашего собственного дома на Рю-Рояль, именно Арман сумел разбудить Лестата и заставил его взять ситуацию в свои руки.

Лестат, уже успевший очнуться, чтобы насладиться фортепьянной музыкой в исполнении своего отпрыска-вампира, винил себя за это вторжение. Ведь именно он создал в свое время «Великий шабаш избранных». Так вот, Лестат тихим голосом, в котором не слышалось никакого энтузиазма перед предстоящей битвой, заявил нам, что исправит положение вещей.

Арман, в прошлом возглавлявший вампирские общины, помог Лестату расправиться с незваными вампирами, дабы не допустить окончательного разрушения социального порядка.

Обладая способностью воспламенять на расстоянии, с помощью телекинеза, Лестат уничтожил огнем наглецов, захвативших его собственное логово, а также тех, кто осмелился нарушить покой склонных к уединению Мариуса, Пандоры, Сантино и Луи. Арман расчленил и стер с лица земли тех, кто умер от его руки.

Те несколько сверхъестественных особей, что сумели уцелеть в бойне, спешно покинули город, но очень многих настиг Арман, не питавший и толики жалости к незаконнорожденным, бессердечным тварям, отличавшимся намеренной жестокостью.

После того как Лестат вновь погрузился в полудрему, целиком отдавшись музыке, записями которой обеспечивали его мы с Луи, старейшие – Мариус, Пандора, Сантино и Арман, а следом за ними и двое вампиров помоложе постепенно разошлись кто куда.