Цвет убегающей собаки

Поскольку разговор шел теперь на английском, Рик отодвинулся в тень и лишь с любопытством поглядывал на нас. Судя по некоторым признакам, я заключил, что эти двое — любовники. Не зная, верить или не верить девушке насчет открытки и несколько сбитый с толку ее репликой по поводу времени и места, я соображал, добьюсь ли чего-нибудь прямыми вопросами. Она играет по определенным правилам. Или вообще без правил. Я устал. К тому же чувствовалось, что мне сказали ровно столько, сколько хотели или могли сказать.

— А кролики?

— О, это просто случайность. Есть-то нам что-то надо. — Впервые за все время Рик улыбнулся, демонстрируя отличные золотые клыки.

— Добыча победителей, — усмехнулась Фионула.

Люди крыши. По рассказу Иксии я представил себе довольно большую группу людей, вроде массовки из фильмов Пазолини, сидящих на крыше заброшенного дома в старом городе вокруг огня, а на вертеле зажаривается кролик. Виделись они мне в кепках с наушниками и кожаных куртках без рукавов, с почерневшими пеньками зубов или вовсе беззубыми деснами, провалившимися носами сифилитиков, сплющенными ушами, узкими лбами — словом, этакая компания умалишенных-прокаженных. Ко встрече с симпатичными, в общем, ребятами я был не готов.

— А полицейские вас не отлавливают? — осведомился я. — Наверняка ведь вы у них как кость в горле. Вертолеты, патрули и все такое прочее…

— Да, когда идем на дело, копы, бывает, задают нам жару. — Свой английский Рик наверняка усваивал в Северной Америке. — Но нас не так-то просто поймать. Мы все время переходим с места на место. И, как правило, не шумим.

— Но меня-то вы разбудили.

— Это входило в наш план. Это я бросила камень на вашу террасу, — пояснила Фионула.

Рик сердито посмотрел на нее.

— Зачем?

— Нам надо было выманить вас наружу. Бегство, погоня и все такое прочее. Кровь разогревает, — пояснила Фионула.

— Не очень-то вы хорошо спрятались.

— А мы и не пытались. — Фионула деланно зевнула. Подобно балерине, привыкшей заряжаться наркотиками, она пребывала в движении. Подпрыгивала на месте, имитировала приемы восточных единоборств и при каждом слове поводила или решительно пожимала плечами — это, похоже, ее любимое телодвижение. При этом трикотажная фуфайка постоянно соскальзывала с плеч.

Рик, напротив, был спокоен, несколько отстранен, серьезен. Он походил на вожака, ведущего свой отряд на успешное ночное дело. Говорил неторопливо и размеренно, почти не улыбался. Но какое-то обаяние в нем присутствовало, и чувствовался стиль.

Ниндзя вел себя тихо, даже с места не поднимался. Походил он на талисман, приносящий удачу, хотя ловкость, с какой мальчишка поигрывал ножом с длинной рукояткой, заставляла подозревать нечто иное.

И все же это были просто подростки, которым доставляло удовольствие играть в разбойников. Они создали свой собственный мир и на все, что находится за его пределами, поглядывали свысока. Отсюда — гордость «полетами». Компания Питеров Пэнов, в которой избавление от земного притяжения лишь начальный пункт, наряду с отказом от всего, что связано с повседневной трудовой жизнью. Забавно, думал я, что берлогу свою они устроили в том месте города, что находится вблизи двух бастионов власти в Каталонии — президентского дворца и резиденции мэра. Наверняка все здесь, по крайней мере вокруг площади Сан-Хауме, набито электроникой и вооруженной охраной, даже площадки для вертолетов скорее всего имеются.

Ниндзя постучал мне по колену и жестом — согнув большой палец и прижав к губам указательный, что выражало одновременно почтительность и снисходительность… — попросил сигарету. Я протянул ему пачку, и он кивнул в знак благодарности, как это принято между взрослыми, хотя с фамильярностью просьбы это как-то не вязалось.

— Не очень-то ваш приятель разговорчив, — повернулся я к Фионуле, рассчитывая на ее молчаливое ирландское сочувствие, хотя никаких оснований для этого она мне не давала.

— Он поет песни на берберском, — заметила Фионула.

Ниндзя взглянул на нее, переваривая услышанное.

— А имя у него есть? Есть у тебя имя?

Ниндзя что-то пролопотал.

— Имя у него есть, только никто из нас не может его произнести, — пояснил Рик.

— Буланогиратеррифалактойеридобаррандосинсталлазфзфзааллаза, — представился ниндзя.

— Видите? — Фионула пожала плечами.

Рик запустил руку в рюкзак и по отдельности вытащил веревку и крюк. Ниндзя накинул на спину мешок с кроликом. Фионула попыталась вытянуть у меня еще пару сигарет. Я отдал всю пачку, которую она тут же сунула в кожаный мешочек, висящий у нее на шее. Затем, не говоря ни слова, все трое перебрались на крышу соседнего дома. Фионула на прощание высунула язык и насмешливо вскинула руку.

В ту же минуту я заметил в предрассветной тьме еще одну фигуру — невысокую, стройную, с длинными локонами девочку. Она ждала своих друзей на соседней крыше. Рик забросил веревку через проем, который достигал трех или даже четырех метров, и девочка опустилась на колени, проверяя, похоже, насколько надежно зацепился крюк. Рик тем временем привязал свободный конец веревки к дымовой трубе. Фионула и ниндзя обхватили веревку руками и ногами и рывками перебрались через разверзшуюся внизу бездну. Дождавшись, пока они доберутся до места, Рик отвязал веревку, свернул кольцами и бросил приятелям. Затем отступил от края на несколько шагов, разбежался и прыгнул. Тело его слегка изогнулось, повторяя очертания темных холмов, окружающих город, на какой-то миг он застыл в воздухе и тут же приземлился, даже не покачнувшись, на обе ноги.

На востоке появилась тонкая алая полоска света. Я смотрел вслед четверке, теряющейся в лабиринте телевизионных антенн, спутниковых тарелок и груды шлакобетона, валяющегося на крыше соседнего дома, — налетчики в монашеских колпаках уходили в последнее пристанище ночи. Невидимые пролагатели путей в высшие сферы. Zonards. Неумершие возвращаются на свое опасное дневное кладбище.

Стоило им исчезнуть, как у меня возникло ощущение, будто это была галлюцинация, что я извлек их из давно забытых легенд о потерявшихся детях, о подростках, убежавших с бродячим цирком, о жертвах цыган. Кажется, Иксия сказала, они выкрадывают детей? А может, это и есть выкраденные дети? Сразу вспомнились строчки из стихотворения, которым открывается «Цыганское романсеро» Лорке, — книга, недавно подаренная мне Нурией. Там возникает образ луны, переносящей по небу ребенка:

Я поежился на предрассветном ветерке — рубашку ведь так и не надел — и зашагал по крыше назад. Перелез на террасу, испытывая легкое головокружение и размахивая для равновесия руками, прошел три или четыре шага по парапету, нависающему над улицей, спрыгнул к себе на веранду. Снова подумалось об опасной жизни людей крыши. Я понял, что завидую им. Завидую их независимости, тому, что им покорились ни на одной карте не отмеченные вершины города.

И тут я заметил оставленный ими знак или, если угодно, зов. На внешней стене спальни был намалеван отчетливой формы желтый крест с вертикальной линией длиной примерно в метр, горизонтальной немного короче.

Глава 9

Случай в Ситжесе

За завтраком на террасе я пересказал Нурии события минувшей ночи. После того как люди крыши удалились, я вернулся в кровать и как мертвый проспал три-четыре часа.

При виде желтого креста Нурия нахмурилась и вроде как встревожилась, но тут же взяла себя в руки и сказала, что эта символика ей знакома. Желтый крест носили в средние века еретики-катары. Только она не помнит, был то их собственный выбор или клеймо святой инквизиции, преследовавшей эту секту. История ее была Нурии мало знакома, она помнит лишь, что в XIII — начале XIV века катары бежали с юго-востока Франции, где подвергались преследованиям, и нашли себе приют в каталонских деревнях. В районе Берги, добавила она, сохранились места, исторически связанные с катарами. Вот, собственно, и все, что ей известно. Я спросил, отчего катаров сочли еретиками, но этого Нурия не знала и не без иронии посоветовала на следующей неделе заглянуть в библиотеку.