Цвет убегающей собаки

Всегдашняя плотоядность? Остекленевший взгляд? Водяные? С одной стороны, могло показаться, что сочинение адресовано какой-то части модной ныне «альтернативной» аудитории, но, с другой, оно явно выдержано в тоне евангелических трактатов XIX столетия. Как можно ожидать, что такую чушь всерьез воспримут в XXI веке? И все же я был заинтригован личностью человека в зеленом костюме, если только это плод его усилий. Он будто заранее выделил меня в качестве своего конфидента. Если бы это произошло вне связи с некоторыми событиями последних дней, скорее всего встреча бы меня мало заинтересовала. Но она встраивалась в цепь слишком явных совпадений, не последним из которых был факт, что я уже видел его. Всего две недели назад видел и запомнил. Возможно, из-за цвета костюма. Людям свойственно придавать значение ряду событий, каждое из которых в отдельности может и не привлечь к себе внимания. Вот почему я воспринял человека в зеленом костюме как участника некоего направленного против меня заговора.

Я отложил рукопись и заказал еще кружку пива. На улице становилось все оживленнее. На противоположном тротуаре уселись, покуривая травку, два подростка. Одному из них, маленькому, похожему на эльфа парнишке было, судя по виду, лет тринадцать, другой выглядел постарше. На обоих — кроссовки, джинсы, безрукавки и легкие жакеты. Вели они себя так, будто болтаться на улице с косячком в зубах вошло у них в привычку. Я попытался представить себе того, что поменьше, за партой, на уроке, скажем, физики, когда учитель объясняет, что такое переменный ток, или истории, когда рассказывают о череде гражданских войн в Испании. Но ничего у меня не получилось — образно говоря, рамка без картины. Мальчишка, должно быть, заметил мой взгляд. Скорчил гримасу, дернул рукой, будто собираясь мастурбировать, неприлично высунул язык. Раньше меня в этом баре соблазнить не пытались, тем более какой-то пацан. Я отвел взгляд, поерзал на месте и повернулся к Иксии, словно призывая подтвердить (кому? мальчишке? себе?) мои гетеросексуальные полномочия. Иксия сбивала пену в моей кружке с помощью ножа.

— Эти двое, там, на улице, — начал я, — они что, на работе?

Иксия даже глаз не подняла, продолжая заниматься своим делом.

— Младший — да. Другой, как говорится, присматривает за ним.

— О Господи…

— Да уж. Но такое в этом баре в порядке вещей. А чего вы ожидали?

— И что же, когда дочка вырастет, ты все равно здесь будешь жить?

Судя по тому, как Иксия закатила глаза, вопрос мой показался ей верхом глупости.

— Нет, конечно. Если удастся поднакопить деньжат, вернемся в «Страну басков». Купим бар в каком-нибудь хорошем районе Бильбао. Действительно в хорошем, не то что этот.

Интересно, подумал я, машинально кивнув, что такое в ее представлении хороший район.

— Это помещение вы, стало быть, арендуете?

— Конечно, и не дешево. Все же откладываем потихоньку, только крутиться приходится так, что не присядешь.

— Налей себе кружечку.

— Спасибо. Разве что маленькую.

Она принесла себе пива и села рядом со мной. Из-за стойки появилась малышка. С бутылкой она, видно, справилась и теперь размахивала пластмассовым молоточком как томагавком. Двинулась было со вскинутой ручкой через зал, потом остановилась, внимательно посмотрела на меня и уронила молоток на пол.

Иксия отхлебнула пива. На губах у нее остался тонкий слой пены. Она скрестила ноги и откинулась на спинку стула. Ноги у нее красивые, одета во все черное — черный обтягивающий свитер, черная короткая юбка, черные сетчатые рейтузы. Ногти покрыты алой краской, густые прямые волосы падали на плечи. Лицо у молодой женщины было приятное, но всем своим видом она напоминала хлебнувшую немало лиха в жизни труженицу, хотя в складке рта и глазах угадывалось нечто, похожее на нежность. Я предложил ей сигарету.

— Вы ведь поблизости живете? — Иксия прикурила от протянутой мною зажигалки.

— Да, на площади Святой Катарины.

— А почему?

— Катариной звали мою первую приятельницу.

— Я серьезно спрашиваю.

— Я тоже не шучу.

— Я часто вас вижу в этих краях. Бывает, вы так шикарно одеты. Наверняка у вас хорошая работа и денег куры не клюют. Зачем же вы выбрали такой район?

— Нравится он мне. И верхний этаж, где я живу, тоже нравится. Сверху на мир смотришь.

— А с людьми крыши не сталкиваетесь?

Люди крыши. Мне уже приходилось слышать это выражение, хотя уверенности в том, что они действительно существуют, не было. Говорят, это нечто вроде неорганизованной шайки ночных бродяг, ютящихся на чердаках кирпичных домов в Барио-Готико. Никто из известных мне людей в глаза их не видел, так что у меня было твердое подозрение, что все люди ночи — всего лишь призраки, носящие, по слухам, капоры и маски. Словом, род массовой паранойи. Фантомы.

— Нет. А тебе о них что известно?

— Только то, что все говорят. Живут они, как птицы, на чердаках, прокрадываются ночами в квартиры и обирают людей. Вроде и детей, случается, уводят.

— Детей выкрадывают?

— Говорят так. И хотя всегда возвращают их еще до рассвета, дети после этого неделю не узнают родителей.

— И ты этому веришь?

— Нет. Конечно, нет. Но так говорят.

Способность испанского языка напустить большого тумана относительно того, что и кем говорится, вынуждает порой дальнейшие расспросы.

— И кто же такое говорит?

— Не знаю. Старухи, как обычно. — Иксия вдруг сменила тему, словно ее поймали на чем-то: — Кстати, вы-то чем на жизнь зарабатываете?

— В издательстве служу. Словари выпускаем, энциклопедии. Толстые книги с длинными словами и маленьким шрифтом.

— Ясно. Классная работенка. Стало быть, вы — яппи.

Иксия произнесла это слово как «йопии». Захихикала и смахнула волосы со лба, хотя в этом не было необходимости. Ребенок, подражая матери, тоже коротко рассмеялся — словно пулемет застрекотал. Во время нашего разговора малышка подбиралась все ближе и теперь стояла, переминаясь с ноги на ногу, рядом с Иксией.

— И хоть по выговору сразу не угадаешь, вы ведь иностранец, правда?

— А разве мы все не иностранцы?

Она улыбнулась, но наживку не проглотила.

— Я слышала однажды, здесь, у нас, как вы говорили по-английски с кем-то из приятелей. С мужчиной, на котором было много одежды. Маленький человек, но много одежды. Большой пьянчуга.

Наверное, она имела в виду Игбара Зоффа, на него все обращают внимание.

— Это верно, по-английски я говорю.

— А знаете, что он, этот ваш друг, сказал мне по-испански?

Мне даже представить было страшно.

— En la boca de un caballo cabe una persona. Каково? У нас тут, знаете ли, много пьянчужек бывает. Язык распустят, черт-те что молотят. Но ваш приятель — это что-то особое, просто чокнутый. По-английски это что-то означает?

Я покачал головой. Нет, такое выражение мне неизвестно, ни на одном из языков. Буквально означает: в пасти лошади помещается. Вполне в духе Игбара. Может, это какая-то фантастическая ассоциация с живописью Шагала, хотя вообще-то я склонен согласиться с диагнозом, который поставила Иксия.

— Знаете, чему я научилась? Еще в школе. — Иксия ухмыльнулась и, подтянув поближе стул, облокотилась на столик. — По-английски у платяных шкафов, столов и пианино есть ноги, в точности как у людей. Одно и то же слово. А по-испански не так, ноги у людей — одно, у животных — другое, у предметов — третье. А по-английски все одинаково. Очень странно. Разве можно представить себе пианино с ногами? Я хочу сказать, с ногами, как у мужчины или женщины? Я как-то гуляла и все раздумывала о мебели. Тоже чокнутая, да?

Мальчишки поднялись с тротуара и нарочито расслабленной походкой, выдающей знатоков нравов улицы, двинулись прочь. Я допил пиво и посмотрел на часы. Мы договорились с Нурией, что я буду ждать ее дома после работы. Малышка посмотрела мне в глаза, словно ожидая чего-то необычного.

— Вы ей нравитесь, — заметила Иксия.

Я улыбнулся и растрепал девочке волосы. Она засмеялась.