Сумерки памяти

— Останешься дома! Замуж пойдешь. Двоих потерял, тебя сберечь надо!

Я молча, опустив глаза, слушаю, однако внутренне не соглашаюсь с судьбой, которую он мне уготовил и, уходя на свой косогор, все время смотрю с тоской в сторону чернеющей хвойной громады и думаю: «Зовет меня лес. Зовет».

Сестра не понимает моей страсти. Она не умеет видеть того, что вижу я. И ей невдомек, что когда мы на поляне разводим костер и, нарядившись в пышные венки из душистых луговых трав, пляшем и водим хороводы, рядом с нами всегда танцует наша младшая сестра, такая же юная, как и в последний день ее жизни, а из глубины леса, стоя на едва различимой тропинке, смотрит на нас наша мать и машет рукой.

Я перестала рассказывать и спросила:

— Как ты думаешь, чем бы я занималась, уйдя жить в лес? Или это было только завуалированное желание смерти?

— Мне кажется, — сказал он после минутного раздумья, — что эти люди особенно не разделяли «смерть» и «реальный уход» в чащу этого леса. Скорее всего, ты хотела уйти туда и стать кем-то вроде колдуньи. Знаешь, этакой языческой жрицей лесных богов, умеющей гадать на рунах, собирающей травы и коренья, и слывущей у местных жителей не то человеком, не то лесным духом.

— Да, действительно! — удивилась я. — Я вспомнила сейчас, что в том лесу жила какая-то старуха, к которой под страхом страшного наказания нам запрещали приближаться. К ее хижине вела извилистая тропа, по которой изредка бегали девушки с соседних хуторов, чтобы раздобыть у нее какое-нибудь зелье или траву для счастливого исхода своих любовных свиданий. Должно быть, у этой-то старухи я и мечтала понабраться уму разуму и в будущем стать такой же как она служительницей древнего культа природы.

Он усмехнулся:

— Как видно, ты порастеряла за много сотен лет свою любовь к лесным массивам и сельским просторам. Все, что осталось у тебя с тех блаженных времен, так это ворожба на рунах, да и то, ты преуспела в ней гораздо меньше, чем скажем в гадании на картах.

— А может, у меня еще все впереди? — усмехнулась я. — Да и к тому же, лес действительно всю жизнь вызывал у меня какие-то суеверные чувства, так что кое-каким чертам пришла пора и в этой жизни проявиться.

— Итак, насколько я понимаю, в той жизни ты была несколько не от мира сего? — спросил он, вновь закуривая сигарету. — Видела мертвых, водила с ними хороводы…

— Да, и об этом я тоже хотела у тебя кое-что спросить. Как ты думаешь, неужели это действительно возможно — вот так просто видеть души умерших людей?

Он рассмеялся:

— Ну уж тебя-то это должно удивлять меньше всего. Что особенного в том, что острота твоего зрения была чуть больше, чем у всех остальных людей? Разве сейчас, в нынешней жизни, ты не видишь того, что недоступно другим?

— Но сейчас это происходит немного иначе, — задумалась я. — Я смотрю не глазами, а скорее какой-то внутренней интуицией, которая и позволяет мне все это время с тобой общаться. А кстати, я давно хотела у тебя узнать, а как это делаешь ты?

Он встал и подошел к перилам балкона:

— Я надеялся, что ты перестанешь задавать мне вопросы, на которые раньше положенного времени ты не должна получать ответы. Итак, будь добра, расскажи мне продолжение этой истории.

Я подошла к нему и, встав рядом, посмотрела на соседний балкон. Два старика по-прежнему вели ожесточенные бои на шахматной доске. Ни один из них никогда не мог одержать победу над соперником, и каждую партию они заканчивали дружеской ничьей. «Так будет все время, пока существует мир» — подумала я и, присев на перила, стала рассказывать дальше.

Однажды в нашем доме появляется какой-то молодой парень. Я не могу точно вспомнить, кто он такой и из каких краев к нам пришел, но точно знаю, что отец нанял его для помощи по хозяйству. Похоже, что появление этого нового человека совсем ничего не меняет в моей жизни — я, как и прежде, интересуюсь только лесом и вересковыми косогорами, на которых я изо дня в день сижу, прислушиваясь к шепчущей тишине древних просторов, и пасу своих извечных коз. Однако наш новый работник оказывается не столь безразличен ко всему происходящему. Он присматривается к моим поступкам, ловит каждое мое слово и однажды решает поговорить со мной наедине, чтобы окончательно определиться в наших отношениях.

И вот, я сижу на пологом холме и мечтаю о свободе, брезжащей среди смолистых стволов. А парень оставляет свою работу и, стараясь остаться незамеченным, приходит ко мне и садится рядом.

— Ты любишь коз? — начинает он издалека.

— Нет, — отвечаю я коротко, — я люблю только родителей, сестер и лесной ветер.

— Но мать и сестра мертвы, — удивляется он.

— Ну и что? Я их все равно люблю, — говорю я, оставаясь как бы безучастной к его незапланированному визиту.

Он хватает меня за руку и с пылом говорит:

— Давай поженимся! Я буду хорошим мужем. Я умею работать. Мы хорошо заживем с тобой, у нас будут дети и свой дом!

Я удивленно поворачиваюсь в его сторону и говорю:

— Я должна уйти. Меня зовет лес. Он не отпустит того, кто принадлежит ему. Я не пойду замуж. Никогда.

Парень пораженно смотрит мне в глаза и как-то испуганно говорит:

— Ты не такая как мы. Ты другая. Я тебя люблю, ты очень красивая, но женюсь я на твоей сестре. Она настоящая, живая, и с ней я смогу иметь семью.

Он встает и уходит, а я как ни в чем ни бывало снова поворачиваюсь в сторону леса и думаю: «Скорее бы, скорее…».

Интересно отметить, что, как и в той жизни с «разбойничьим лесом», когда правду о том, что происходило в те далекие дни, я смогла узнать лишь спустя столетия, здесь я тоже, только глядя отсюда, впервые вижу, что моя сестра, оказывается, влюбилась в этого парня с первого взгляда, однако тщательно это скрывала и довольно долгое время пыталась привлечь к себе его внимание красиво уложенными косами и вкусной едой. Кроме того, она, оказывается, видела, как ее любимый втайне от всех ходил ко мне на косогор, и поняла, что он делал это не из простого желания поболтать. До этого момента мы с сестрой очень любили друг друга, делились своими переживаниями, самыми сокровенными тайнами. Но пришло время взрослеть, и родившаяся в ее сердце любовь разъединила нас на долгие годы.

И вот, я не торопясь возвращаюсь домой, гоню перед собой послушных коз и вдруг слышу, что из амбара доносится чей-то едва слышный плач. Я заглядываю внутрь и совершенно неожиданно для себя обнаруживаю там мою сестру, которая, уткнувшись лицом в сухую траву, всхлипывает и причитает:

— Почему? Почему?

Я сажусь рядом с ней прямо на землю, глажу ее по голове и говорю:

— Ко мне работник приходил. Говорил, что хочет тебя в жены взять. Только он не знает, как об этом отцу сказать, вот и хотел посоветоваться.

Сестра зло и недоверчиво смотрит на меня и отвечает:

— А ты сама хочешь выйти за него?

— Нет! — смеюсь я, — Мне надо совсем другое.

Я резко встаю и выхожу во двор, где меня хватает за руку мой отец, который все это время стоял у амбара и слышал наш разговор сквозь щели.

— Ты почему сестру обижаешь? — спрашивает он.

Я продолжаю смеяться и отвечаю:

— Она хочет замуж. Она влюбилась в нашего работника. А он хочет двух сестер сразу…

Отец в негодовании бежит на задний двор и, прижав парня к стене дома, начинает ему выговаривать:

— Хочешь жениться — женись. Ты человек надежный, работящий. Только если уж выберешь одну дочку, на вторую-то больше не засматривайся. А то гляди, плохо будет.

Следующая картина переносит меня уже в день свадьбы. Я вижу длинные свежеструганные столы, во главе которых сидят моя сестра в пышном венке из луговых цветов и наш работник в новой рубахе, обшитой красивой тесьмой. Кажется, там очень много разных людей, но все они видятся мне как-то размыто и неясно. Постепенно я переношусь в какое-то другое время, может быть спустя несколько недель после этого свадебного обряда, а может и спустя год.