Хэш Магнум, рожденный умереть дважды (СИ)

В затуманенное травой сознание вонзился чей-то долгий, истошный визг. Когда он затих, Хэш, чувствуя, как у него холодеет нос, прочитал свежую эпитафию:

Мэллон Ди Раторт

Рожденный умереть от стали

Дурной знак. Дурнее в этом городе просто не существовало. Выронив еще дымящийся косяк, Хэш осторожно выглянул из-за края надгробной плиты. И сглотнул.

Между могил шел человек, ни капельки не сутулясь и абсолютно не обращая внимания на свистящие мимо пули. Под распахнутым белым халатом виден серый костюм с неброским полосатым галстуком. Немного растрепанные короткие волосы. И предмет в руках… Так выглядел бы переродившийся копьем скальпель – цельнометаллический, с четырехгранным древком и округлым лезвием полуметрового наконечника. Не тратя больше времени, Хэш шлепнулся на пузо и с максимально возможной скоростью пополз подальше от страшного пришельца. Рожденных умереть от стали, или "железячников", пули попросту не брали. Либо летели мимо – даже если стреляли почти в упор. Либо рикошетили. А драться в рукопашную с железячником – чистое самоубийство. Еще никому из стрелков не удавалось выиграть. Причиной смерти железячника мог быть только другой железячник. И посмертные прозвища были у всех одинаковы – рожденные умереть от стали. Интересно, что это же прозвище доставалось всем убитым железячниками…

Хэш прогнал лишние мысли, продолжая ползти и вслушиваясь в частые выстрелы и крики ужаса за спиной. Иберийцы – тупорылые уроды. Что ж, они сами виноваты в том, что их на части порежут…

Хэш полз, а грохот и вопли за его спиной постепенно стихали. Толи кровь в голове шумела все громче, толи сражение действительно заканчивалось. Толи Хэш так быстро полз… Он задыхался, сопел, рукоять засунутого за пояс револьвера больно впивалась в живот. Откуда-то из глубин сознания всплыла мысль – а надо ли? Исход все равно один, а "рожденный умереть от стали" хотя бы звучит круто. Нет, не сдаваться. Вторых шансов не бывает. Первых тоже. Все мы обречены, обречены кусаться и царапаться до последнего, пытаясь не уйти в небытие. Даже если бытию мы и не нужны. Даже если мы сталкиваем с тонкой дощечки жизни – если существование в этом городе можно назвать жизнью – других, лишь бы побалансировать еще немного над пропастью…

– Любопытно, – мягкий баритон пробился сквозь шум крови в ушах, заставив Хэша замереть на месте. – У некоторых из них инстинкт самосохранения развивается в большее, чем примитивные рефлексы. Даже жаль, такой редкий экземпляр…

– Профессор, стойте! Он не проявляет агрессии!

Хэш медленно повернул голову. Железячник в белом халате нависал над ним, занеся свой скальпель-переросток для удара. Однако за миг до того, как сталь вошла в спину Хэша, его спасла маленькая девочка. Лет одиннадцать, не больше. Одетая в застегнутый белый халат, из-под которого видны только нелепые розовые кроссовки и пестрые носки, русые волосы, подстриженные под каре… Она стояла за спиной у мужчины с копьем, и умоляюще на него смотрела. Тот, в свою очередь, обернулся к ней через плечо, и в данный момент Хэш мог видеть залысины на затылке своего вероятного убийцы. Шансов спастись не было никаких. С железячниками такие номера не проходят – что с теми придурками в самурайской броне, что с этим психом в белом халате. Но от первых все же сравнительно легко было убежать, что однажды наглядно доказал Джонатан Уэбрис, рожденный, чтобы умереть из-за развязанного шнурка… Ну да, старина Джо наступил на свой развязанный шнурок, неудачно упал и сломал шею, но это было уже после того, как он спасся от троих размахивающих кривыми мечами железячников. Которые, увидев, что добыча ушла, принялись с чего-то шинковать друг друга…

– Профессор, вы увлеклись, – говорила между тем девочка, не понимая бесполезности своих слов, – данный сегмент больше не нуждается в коррекции, и вам нужно возвращаться, прежде чем проявится эффект субъекта…

А потом железячник ударил. Ничего не сказав, наверное, даже не изменившись в лице. Окровавленное лезвие его оружия срезало надоедливой букашке голову… Срезало бы, но Хэш дернулся, пнув врага в делающую шаг ногу. Наконечник копья свистнул рядом с головой девочки. А Хэш вскочил на ноги и со всей силы залепил железячнику в ухо. Не дожидаясь, пока тот оправится от удара, он бросился бежать. Это было наиболее логичным поступком. Доставать ствол – верная смерть. Рукояткой это чудовище не забьешь. И руками не задушишь. Как-то давно ребята из Легиона Отверженных пытались. Они всей толпой навалились на одного железячника, и, потеряв восемь человек, сумели его обездвижить. Убить тварь получилось только его же собственным оружием. И никак иначе. Наверное, для железячников титул "рожденный умереть от стали" – это указание на то, как их убить… Только сталью. И презренным рабам свинца это не по плечу.

Тут Хэш осознал, что бежит к выходу с кладбища, неся под мышкой ту самую девочку, чье вмешательство спасло ему жизнь. Это было правильно. Пусть вторых шансов нет, но можно помочь кому-то получить хотя бы первый… Девочка дергалась и что-то кричала, но Хэш не слушал. Он всей спиной ощущал, как там, позади, их враг не спеша встает, схватившись за одну из могильных плит. Оттряхивает одежду и наклоняется за своей чудовищной железякой. Псих в белом халате спокоен и расслаблен – он знает, что догонит свою добычу.

В боку закололо, но Хэш только прибавил ходу. До арки кладбищенских ворот оставалось несколько метров… Давно, прежде чем приставить свой наган себе к виску, парень со странным именем Дормидонт Рузьев, рожденный умереть по собственной воле, рассказал Хэшу о тайне дверей города.

Любая дверь в этом проклятом месте, если входящий того пожелает, перенесет его на любой другой порог в этом городе. Так можно мгновенно с вокзала переместиться в разрушенную промзону на другом конце города. Или в ботанический сад, который тоже не так близко… Но никуда, кроме города, двери не ведут. Именно поэтому Дорми и нажал на курок, сказав, что его солипсизм требует радикальных методов лечения.

…Он не успел совсем чуть-чуть. Ледяной ветер свистнул по коленям, и Хэш понял, что падает. Одновременно он почувствовал, как холодный металл погружается в его спину. До ворот оставалось полметра. Из последних сил Хэш швырнул в недосягаемый для него проем завизжавшую девочку. Прежде чем темнота и боль накрыли его, он успел от всей души пожелать малявке оказаться подальше от железячника. Лучше всего, дома. Не факт, что это сработало. Двери могли и не послушаться. Но раз второго шанса все равно не будет, не лучше ли дать кому-то хотя бы первый?

… А потом он долго задыхался и выплевывал набившуюся в рот и нос землю. Хэш проморгался и полез за сигаретами, подтягивая ноги поближе. Руки дрожали, и открыть крышку зажигалки удалось только с третьей попытки. Лишь взорвав ракету и продержав затяжку столько, насколько хватило емкости легких, посмотрел по сторонам. Хэш сидел в небольшой ямке, словно его только что зарыли на глубине в сантиметров двадцать, а он рывком сел, сбросив наваленную на голову, грудь и живот землю. Хэш ощупал себя. Дернул за один из дредов. Ойкнул от боли. Потом обернулся… и зашелся в припадке истерического хохота. Он смеялся и не мог остановиться, сумев лишь невнятно выдавить сквозь выступившие слезы:

– Лучше бы вторых шансов не было… Это… это не милосердие, это издевательство…

На серо-черной надгробной плите было написано:

Хэш Магнум

Рожденный умереть дважды