Дьяволы дня Д

Наконец, между твердыми каменными стенами, под аркадой переплетенных безлистных ветвей, через мост, – петляющая дорога провела меня к Уолли. Я выискивал глазами танк, о котором рассказали мне старики, но с первого раза все равно его не заметил и потратил пять минут на то, чтобы на всем обратном пути, по которому только что проехал, бороться с глупой машиной, дважды глохнуть и едва не врезаться в ворота фермы. Я увидел, как на грязном дворе открылась массивная дверь и на меня с подозрением уставилась женщина, с серым лицом, в белом кружевном чепчике; но потом дверь закрылась, а я врубил «Ситроен» на что-то похожее на вторую передачу и снова выехал на дорогу.

Этот танк можно было бы не заметить и средь бела дня, не говоря уже о сумерках в разгар морозной нормандской зимы. Но только сделав поворот, я сразу его увидел, и через несколько ярдов мне удалось остановить «Ситроен», стонавший и жаловавшийся своей подвеской. Я шагнул из машины в кучу коровьего навоза, но хорошо, что он хоть не вонял при такой температуре. Потом очистил ботинок о камень, лежавший возле дороги, и направился посмотреть на танк.

Он был темный и неуклюжий, но удивительно маленький. Я полагаю, что мы настолько привыкли к огромным армейским танкам, что забыли какими крошечными на самом деле были танки Второй Мировой войны. Его поверхность была черной и покрыта чешуйками ржавчины; а живая ограда разрослась настолько, что танк, со своей башней, гусеницами и короткой пушкой, опутанными кружевами боярышника, выглядел, как какая-то своеобразная спящая красавица. Я не знал точно, какого типа был этот танк, но предположил, что, может быть, «Шерман» или что-то подобное. Явно, что он был американским: на его боку проглядывала поблекшая и проржавевшая звезда и что-то вроде рисунка, который время и погода почти уже стерли. Я пнул машину, и она отозвалась слабым, пустым и гудящим звуком.

По дороге медленно шла женщина с алюминиевым молочным ведром. Приближаясь, она осторожно меня разглядывала, но, когда подошла ближе, остановилась и поставила свое ведро на землю. Она была очень молода – двадцать три или двадцать четыре, – на голове ее была повязана косынка в красный горошек. По-видимому, она была дочерью фермера. Ее руки загрубели от предрассветных доек в холодных сараях, щеки были ярко-малиновыми, как у размалеванной крестьянской куклы.

– Bonjour, mademoiselle, – сказал я. Девушка ответила внимательным кивком.

– Вы американец? – спросила она.

– Верно.

– Я так и подумала: только американцы стоят и смотрят.

– Вы хорошо говорите по-английски.

Она не улыбнулась.

– Я три года была помощницей по хозяйству в Англии, в Пиннере.

– Но затем вернулись на ферму?

– Моя мать умерла – отец был совсем один.

– У него преданная дочь.

– Да, – сказала она и опустила глаза. – Но я надеюсь когда-нибудь снова уехать. Здесь очень одиноко. Очень тоскливо.

Я повернулся к мрачной, приводящей в уныние махине танка.

– Мне говорили, что здесь водятся привидения, – сказал я. – Ночью можно услышать переговоры экипажа.

Девушка промолчала.

Я некоторое время подождал, потом снова повернулся и посмотрел на нее через дорогу.

– Это правда, как вы думаете? Его посещают призраки?

– Вы не должны об этом говорить, – произнесла она. – Если о них говорить, то свернется молоко.

Я взглянул на ее алюминиевое ведерко.

– Вы серьезно? Если говорить о призраках в танке, то испортится молоко?

– Да, – прошептала она.

Я думал, что я уже слышал все, но это меня удивило. Здесь, в современной Франции, образованная молодая леди шептала рядом со старым, разбитым танком «Шерман», боясь, что свернется ее свежее молоко. Я положил руку на холодное ржавое крыло танка и почувствовал, что нашел что-то совершенно особенное. Роджер был бы от этого в восторге.

– А вы сами слышали призраков? – спросил я у девушки.

Она быстро покачала головой.

– А вы знаете кого-нибудь, кто слышал? Кого-нибудь, с кем я мог бы поговорить?

Девушка подняла свое ведро и тронулась дальше. Но я пересек дорогу и пошел рядом с ней, хотя она и не собиралась ни смотреть на меня, ни отвечать на мои вопросы.

– Я не хочу быть любопытным, мадемуазель. Но мы с приятелем пишем книгу: все о дне «Д» и о том, что случилось после. И, кажется, что это как раз та история, которую я бы действительно смог использовать. Вот что я имею в виду. Несомненно, кто-то же слышал голоса, если они реальны?

Она остановилась, и на мне изучающе замер ее твердый взгляд. Она была необычайно хороша для нормандской крестьянки: с прямым носом, какой можно увидеть у женщин на гобелене Байо, [8] и переливающимися зелеными глазами. Под забрызганной грязью короткой курткой, скромной юбкой и резиновыми ботинками скрывалась совершенно замечательная фигура.

– Я не знаю, что заставляет вас так трепетно к этому относиться, – сказал я. – Это просто сказка, правда? Я хочу сказать, что призраков не существует, ведь так?

Она продолжала пристально на меня смотреть и затем произнесла:

– Это не призрак, это другое.

– Что вы подразумеваете, говоря «другое»?

– Я не могу сказать.

Она продолжила свой путь, и на этот раз так быстро, что я едва за ней поспевал. Надо думать, что если ходить два раза в день до коровника и обратно по три мили, мускулы на ногах станут хорошо тренированными. К тому времени когда мы дошли до покрытых мхом ворот, возле которых я разворачивал свой «Ситроен», мое дыхание стало хриплым, а горло болело от сырого и холодного воздуха.

– Это моя ферма, – сказала она. – Теперь я должна идти.

– Вы мне больше ничего не скажете?

– Нечего говорить. Танк стоит там со времен войны. Более тридцати лет, не так ли? Как можно услышать в танке голоса спустя тридцать лет?

– Это как раз то, о чем я вас спрашиваю, – сказал я.

Она повернула лицо в профиль. У нее были печально изогнутые губы, и, вместе с этим прямым, аристократическим носом, ее внешность была почти прекрасной.

– Вы скажете мне, как вас зовут? – спросил я.

Она улыбнулась едва заметной улыбкой и сказала:

– Мадлен Пассерель. Et vous? [9]

– Ден, сокращенно от Дениэль, Мак-Кук.

Девушка протянула мне свою руку, и мы обменялись рукопожатием.

– Приятно было с вами познакомиться, – сказала она. – А теперь я должна идти.

– Я смогу снова вас увидеть? Я завтра опять буду здесь. Мне нужно закончить карту.

Она покачала головой.

– Я не пытаюсь к вам приставать, – успокоил я ее. – Может быть, мы могли бы сходить вместе выпить. У вас есть здесь поблизости бар?

Я оглядел холодный и мокрый сельский пейзаж, коров, собравшихся возле ограды по другую сторону дороги, и поправился:

– Ну, может быть, небольшой отель?

Мадлен покрутила свое молочное ведро.

– Думаю, что я слишком занята, – сказала она. – И, кроме того, мой отец нуждается в постоянной заботе.

– А кто пожилая женщина?

– Какая пожилая женщина?

– Когда я разворачивался, я видел пожилую женщину в дверях. На ней был белый кружевной чепчик.

– А… это Элоиз. Она живет на ферме всю свою жизнь. Она была сиделкой у моей матери, когда та была больна. А-а, есть кто-то, с кем можно поговорить, если вы заинтересовались рассказами о танке. Она очень суеверна.

Наступили холодные сумерки. Я раскашлялся.

– Могу я поговорить с ней сейчас?

– Не сейчас. Может быть, завтра днем, – сказала Мадлен.

Она двинулась через двор фермы, но я нагнал ее и схватился за ручку ее молочного ведерка.

– Послушайте, как насчет завтра? – спросил я. – Я могу заехать около полудня. Вы не смогли бы уделить мне несколько минут?

Я был решительно настроен не дать ей уйти, пока не добьюсь от нее чего-то вроде твердого обещания. Танк, с его привидениями, был очень интересен, но сама Мадлен Пассарель была куда более интересна. Обычно не приходится рассчитывать на какие-то события, когда рисуешь военную карту северной Франции, а несколько стаканов вина и кувыркание с фермерской дочкой в коровнике, пусть даже в середине зимы, – это лучше, чем тихое и одинокое принятие пищи в коричневом, пропахшем чесноком мавзолее, как в моей гостинице в шутку называли столовую.