Дьяволы дня Д

– Между нами, конечно, я считал это своим делом. Последний раз я посещал танк три или четыре года назад и провел там в молитве несколько часов. Это не принесло пользы моему ревматизму, но теперь я уверен, что танк – это инструмент злых сил.

– Вы слышали что-нибудь определенное? Я имею в виду, что из себя представляют эти голоса?

Отец Энтон очень тщательно подбирал слова для следующей фразы.

– Они, по моему мнению, не принадлежали людям.

Я хмуро на него посмотрел.

– Я не понимаю.

– Monsieur, что я вам могу сказать? Они не были голосами людских душ или людских призраков.

Я не знал, что после этого говорить. Несколько минут мы сидели в тишине; день за окнами становился все темней, с той примесью зелени, которая всегда предвещает снег. Отец Энтон, казалось, был глубоко погружен в свои мысли, но спустя некоторое время, он поднял голову и произнес:

– Это все, monsieur? Мне нужно продолжать дела.

– Ну, пожалуй, да. Все это кажется какой-то тайной.

– Дороги войны всегда таинственны, monsieur. Я слышал много рассказов о странных и необъяснимых событиях, происходивших на полях сражений или в концентрационных лагерях. Иногда случались святые видения, пришествия святых. У меня был прихожанин, который сражался при Соме; он клялся, что каждую ночь его посещала Святая Тереза. Видели чудовищ и посланников ада, разыскивавших трусость и жестокость. Говорили, что комендант СС держал собаку, одержимую дьяволом.

– А этот танк?

Бледные, иссохшие руки благоговейно вытянулись вверх.

– Кто знает, monsieur? Это вне моего понимания.

Я поблагодарил и поднялся, чтобы уходить. Комната старика была подобна темной и затхлой пещере.

– Как вы думаете: это опасно? – спросил я.

– Проявления зла всегда опасны, мой друг – произнес он, не повернув головы. – Но самая надежная защита от зла – это непоколебимая вера в Господа нашего.

На мгновение я остановился возле двери и напряг глаза, чтобы разглядеть во мраке старого священника.

– Да, – промолвил я и затем спустился по холодной и тихой мраморной лестнице к передней двери и вышел на морозную улицу.

Я не поехал прямо туда отчасти из-за того что ждал, пока сгустятся сумерки, отчасти потому, что все услышанное вызвало во мне странную нервозность. К семи часам, после того как я сделал, однако, окольную прогулку по грязным деревням долины Орне, мимо скотных дворов, и домов с облупившейся краской, и придорожных храмов, где в вечернем холоде печально склонились бледные изваяния распятого Христа, мимо покрытых плотной темнотой деревьев и холодных, шелестящих полей, – я приехал к ферме Пассареллов и остановился на дворе.

Я вылез из «Ситроена» и направился к двери дома. Вечер был холодным и тихим. На какой-то другой ферме, через долину, брехала собака, но здесь все было тихо. Я постучал в дверь и стал ждать.

Открыла Мадлен. На ней была голубая, клетчатая ковбойка и джинсы, и она выглядела так, словно только что сменила колесо трактора.

– Ден, – сказала она, казалось не удивившись. – Ты что-нибудь здесь оставил?

– Нет, нет. Я вернулся за тобой.

– За мной? Je ne comprends pas. [22]

– Можно войти? Здесь как на северном полюсе. Я только хочу тебя кое о чем попросить.

– Конечно, – ответила она и открыла пошире дверь.

На кухне было тепло и пусто. Я сел за широкий сосновый стол, покрытый ранами от ножей и горячих кастрюль, а Мадлен подошла к угловому буфету и налила мне маленькую рюмку бренди. Потом она села напротив и сказала:

– Ты все еще думаешь о танке?

– Я был у отца Энтона.

Она слабо улыбнулась.

– Я так и предполагала.

– Меня так легко прочитать?

– Я не думаю, – улыбнулась она. – Но ты выглядишь как человек, который не любит бросать неразрешенные загадки. Ты составляешь карты, так что вся твоя жизнь – это разгадывание тайн. А это, конечно, очень необычная тайна.

Я потягивал бренди.

– Отец Энтон сказал, что он сам слышал голоса.

Ее глаза были прикованы к столу, на котором своим пальцем она обводила контур цветка, выжженного на дереве котлом для варки рыбы.

– Отец Энтон очень стар.

– Ты хочешь сказать, что у него маразм?

– Я не знаю. Но его проповеди в те дни были бессвязны. Он мог и вообразить все эти вещи.

– Может быть, и мог. Но я бы хотел проверить это сам.

Она подняла глаза.

– Ты сам хочешь их услышать?

– Определенно. И еще бы я хотел сделать магнитофонную запись. Об этом никто никогда не думал?

– Ден, не многие люди специально ходили слушать голоса.

– Нет, я знаю. Но как раз это я и хочу сегодня сделать. И я надеялся, что ты пойдешь со мной.

Она не ответила сразу, а посмотрела через кухню, как будто думая о чем-то совершенно другом. Волосы ее были завязаны сзади узлом, который не очень-то ей подходил, но с другой стороны, предположил я, девушке не приходится много беспокоиться о привлекательности своей прически, если она убирает навоз за свиньями. Почти непроизвольно она перекрестилась и снова посмотрела на меня.

– Ты действительно хочешь идти?

– Ну да, конечно. Должно же быть какое-нибудь объяснение.

– Американцам всегда нужны объяснения?

Я допил бренди и пожал плечами.

– Я полагаю, это национальная особенность. Так или иначе, я родился и вырос на Миссисипи.

Мадлен покусала губу и сказала:

– Предположим, я попросила тебя не ходить?

– Ну, ты можешь меня попросить. Но мне бы пришлось сказать, что я все равно пойду. Слушай, Мадлен, это пленительная история. В этом старом танке происходят какие-то сверхъестественные вещи; и я хочу узнать, в чем там дело.

– C'est malin, [23] – сказала она. – Это опасно.

Я потянулся через старый стол и положил на ее руку свою.

– Об этом-то все и говорят, но до сих пор я не видел ничего, что бы доказывало эти слова. Все, что я хочу сделать – это узнать о чем говорят голоса, если вообще существуют какие-нибудь голоса, – а потом мы сможем оттуда уйти. Я имею в виду, что не могу сказать, что я не боюсь. Я думаю, что это очень страшно. Но целое множество жутких вещей становятся по-настоящему интересными, стоит только потрудиться выяснить, что они из себя представляют.

– Ден, пожалуйста. Это больше, чем просто жутко.

– Как можно так говорить, до тех пор пока это не исследовано? Я не отметаю суеверия, но здесь суеверие, которое мы можем сами же и проверить.

Отняв у меня свою кисть, она скрестила руки на груди, как будто чтобы защитить себя от последствий того, что она собиралась сказать.

– Ден, – прошептала она, – танк убил мою мать.

Я поднял брови.

– Что сделал танк?

– Он убил мою мать. Ну, он ответственен за это. Отец не уверен, но Элоиз знает это, и я это знаю. Я больше никому не говорила, да и никто не проявлял такого интереса к танку, как ты. Я должна предупредить тебя, Ден. Пожалуйста.

– Как мог танк убить твою мать? Он не двигается, так? Пушка не стреляет?

Она отвернула от меня свой изысканный нормандский профиль и отчеканила твердым шепотом:

– Это было в прошлом году, в конце лета. Пять из нашего стада заболели и умерли. Мать говорила, что танк это сделал. Она всегда обвиняла танк во всем, что было не так. Если был дождь и наше сено гнило, – она обвиняла танк. Даже если один из ее пирогов не поднимался. Но в прошлом году она сказала, что собирается навсегда расправиться с танком. Элоиз пыталась убедить ее бросить эту затею, но она не слушала. Она взяла святую воду, пошла к танку, окропила ей все вокруг него и произнесла заговор от демонов.

– Заговор от демонов? Что это такое, черт возьми?

Мадлен прикоснулась к своему лбу.

– Слова изгнания нечистой силы. Мать всегда верила в дьяволов и демонов, и в одной из ее святых книг были эти слова.