Фрэнки и Лэм (СИ)

— Ты не сказал, что стало с той женщиной.

— На гхате сожгли, наверное. В Индии такое принято.

— А если то была мусульманка?

— Да что ты ерундишь! В общем, к истории камня приплюсовалось ещё то, что и сам король, и тогдашняя его фаворитка умерли нехорошей смертью. Первый — от пурпуры, вторая — под ножом. Это после неудачной попытки хоть немного совладать с камушком. Бриллианта, между прочим, из Кали-Нура так и не получилось, ограничились плоской розой.

— Пока вполне тривиальная история.

— Говорили, что мадам Дюбарри наследовал сам Робеспьер. С вытекающими из этого последствиями.

— Суеверие. Хотя кто-то ведь его толкнул под локоть, когда он пытался застрелиться перед гильотиной. Сотворил двойного мученика.

— С тобой становится приятно разговаривать. Погоди-ка, я проверю, удобна ли упаковочка. Мало ли что.

Он повернул девушку набок, по-прежнему дымя сигарой, потом водворил в прежнее положение.

— Короче. Где-то через век с небольшим Кали-Нур всплыл на поверхность в почтенном британском семействе с французскими корнями. Некий господин Вериндер с супругой. Обрати внимание: алмазу снова захотели придать щегольской вид и уже было договорились с амстердамскими ювелирами.

— А что, Бемер и Бассанж тоже покушались на форму?

— Ох, извини, опустил великое событие. Я думаю, что да. Уж если они так возились потом с Ожерельем Королевы… Так вот. Брак единственной дочери наших британцев расстроился, жених потерял репутацию, а новый претендент разорился и погиб от своей руки. Алмаз был задешево продан тому, кто согласился взять его как он есть.

— Давняя история. Хотя рассказчик ты ничего, если уж лучшего не подворачивается. И кто этот покупатель?

— Ты будешь смеяться. Прадед той милой леди, в чье семейство ты внедрилась год назад. Едва пошли разговоры о том, что Кали-Нур стоило бы разделить на семь миленьких черных бриллиантиков и продать в счет героинового долга.

Тело Лэмми еле заметно напряглось.

— Можно подумать, ты следил за ним с начала времён.

— Ах, да чего не сделаешь ради убойной газетной статьи. Не только архивы — морское дно перекопаешь. Тем более что Эркюль Нуаро, мой дядюшка, привлёк меня к своему расследованию. Видишь ли, когда твою благодетельницу нашли заколотой по старинке, этаким узким стилетиком, рядом не оказалось ни алмаза, ни горничной.

— Логика типа «Кто шляпку спёр, тот и тетку укокошил», — хихикнула Лем.

— Я, разумеется, не думаю, что ты сделала и то, и другое вместе. Не считаю даже, что вульгарный муляж на твоей шейке и есть Кали-Нур.

— Иначе бы ты его давно снял и проверил на жёсткость.

— Точняк. На любом оконном стекле.

— В самом деле?

Нечто озорное мелькнуло в глубине зрачков, расширенных, будто от страха, боли или темноты.

— Так сделай. Ну, что тебе мешает?

— Упавший лист прячут в лесу, — медленно говорит Фрэнк. — Ты либо криминальный гений, либо полная дура. Цветное изображение камня имеется во всех таблоидах.

— А тираж поступит в продажу через… сколько у тебя времени?

Он посмотрел на циферблат старомодного офицерского хронометра.

— Ну мы и засиделись! Через час-другой.

— И сразу все модные лавки по сигналу свыше начнут продавать классные копии алмаза.

— Только твоя появилась досрочно. Да не пудри мне мозги своим снежком!

— Я вовсе не хочу, чтобы ты жёг меня своей сигарой, доискиваясь правды, — медленно говорит Лэмюэль. — И дарю ее тебе по вольной воле.

Колье точно само слетает с тонкой шеи. Буквально через минуту раздаётся звон разбитого стекла и торжествующий вопль:

— Он! Обычные брюлики и бороздку не режут на мономолекулярном…

Фрэнк появился примерно через полчаса, без сигары и без ожерелья.

— Вот. Без вашего наследственного оберега ты обыкновенная девчонка смешанных кровей. Представляю, что за коктейль у тебя в венах!

Он начал развязывать узлы.

— Теперь ты меня отпустишь? — устало говорит Лэмми.

Он, будто не слыша, продолжает:

— Это ж надо — столько времени выслеживать, столько шкур спустить с себя и других. Просто, как два пальца обоссать. Обидно даже… Хотя погоди. Ещё дельце предстоит.

Руки Фрэнка берутся за ворот маленького черного платьица и разнимают надвое, точно шкурку банана. Крошечные груди, гибкая талия, широкие бедра и пупок, что вмещает унцию ароматного масла — его в самом деле полагалось пить оттуда во время соития. Апсара, приходит ему на ум. Священная девадаси. Как же давно это было!

Индра велел дарить пленнику свободу не за труд, не за выкуп, а за исполнение долга. Оттого младший раб и отдал неказистый, весь в корке, булыжник старшему, тот передал надсмотрщику, надсмотрщик — управителю, а управитель — прямо одному из сановников. Все они были честны оттого, что хотели иметь заслугу. Оттого что понимали: камень не выпьешь вместо вина, не съешь, будто лепешку, и не познаешь, как теплую женщину. Это может дать только вождь.

Но когда раба уже накормили, отмыли, умастили дешёвым благовонием и поселили в хижине, он увидел юную дочь вождя и золотой венчик с тёмным алмазом у неё на голове.

Ни того, ни другой владыка отдать ему не мог. Он должен был взять сам.

— Вы, я думаю, столько времени парой ходили, ты и этот Багира, что взять одного — означает взять и другую. В качестве реванша.

И уж только потом избавиться. Земля не любит носить на себе проигравших.

Несмотря на волну застарелой похоти, что поднимается в нём, он торопливо проверяет все места, где раньше бывала западня: ни острых шпилек в волосах, ни странного вида коронок во рту, ни заточенных спиралей во влагалище и между крепкими ягодицами. С торжеством вдавливает юное тело в подушки, коленом раздвигает стройные бёдра, внедряется и сходу начинает работать тощим задом.

Лэмми не оказывает сопротивления.

Но когда мужчина и самец сделал всё, что мог, её руки и ноги внезапно смыкаются вокруг него, как корни векового дерева.

— Все наши женщины, которые умирали своей смертью и кого убивал ты, — говорит она, — отдавали свою кровь, тело и душу камню, и он брал. Все женщины, которые рождались, несли эту слитную силу в себе, потому что мы были с ним одно, даже когда нас отделяло друг от друга море. Наша совместная мощь, переходя из тела в алмаз и обратно, росла. Нельзя было лишь убивать и расчленять самого Багиру, пока он не умел защитить себя в одиночку. Ты полагал, что он подчинится кому угодно? Ты глуп… любимый.

Она слегка отстраняет мужчину от себя. Губы захватывают левый сосок на его обнаженной груди, играючи спускаются дальше — и тонкий, необычайно острый стилет из преображенной плоти, выйдя изо рта, нанизывает на себя чужое сердце.

А потом аватара Кали втягивает свой язык обратно и жадно пьёт низвергающуюся толчками кровь.

Фрэнкилэм подобрал оболочки, что валялись на полу все скомканные и опустевшие, оделся в непривычное. Двигаться некоторое время будет тяжелей прежнего — э, пустяки сущие по сравненью с итогом. Нет, риск, конечно, был, и немалый, но всё сошло замечательно. На свет появится сын и наследник, возможно, даже двойня. Мальчик Фран и девочка… скажем, Ламейла или Ламьель. Он тихо смеётся, да и Багира уже подаёт знаки — такой лёгкий двойной звон на высоких частотах. Недоумок второпях засунул Пантеру в футляр от скрипки — тайник, тоже мне. Хотя сама скрипка — чудо. И старая мебель, от которой веет нерушимой респектабельностью. И персидские ковры: плотные, гибкие, мягких тонов, явно не под вульгарного ференджи делались. И моррисовские шпалеры на стенах и креслах. И действующий патефон с виниловыми пластинками, И устройство для внешних разговоров с воронкой на конце трубки… Особняк надо будет выкупить в ближайшие месяцы, как только договор позволит. Не семейное гнездо, разумеется, хотя обставлен с пониманием дела. Семью надо создавать в более тёплых широтах.

Ну вот, всё в порядке. Где же ключи? И внутренняя защёлка хитроумная, так с ходу своих секретов не выдаёт. А, была не была! Напрасно, что ль, мы исхитрялись, заставляли стекло резать?