Любовники старой девы

ГЛАВА 2

Вот какой человек сидел теплым вечером в 1500-е лето от рождества Христова в покое, увешанном гобеленами, и вел несколько странную беседу с придворным священником. Поводом для разговора о нищете явился один случай.

Жигмонт и капеллан проезжали верхом по рынку. В крытой галерее теснились по своему обыкновению нищие и калеки. Они окружили двух благородных господ, голосили, причитали, демонстрировали свои язвы. Их наглое поведение было явно неприятно Жигмонту. Он даже не мог ехать быстрее. Внезапно он резким движением выхватил меч и взметнул его над головами убогих. Путь очистился, как по волшебству!

Жигмонт и священник молча выехали из галереи, в молчании миновали рынок. И лишь после совместной трапезы священник счел необходимым осудить поступок рыцаря.

— Господь говорил о другой нищете! О нищете смиренной, кроткой, не взыскующей! А не об этих наглых попрошайках!

— Не знаю, не знаю! — капеллан коснулся четок, прикрепленных на поясе.

Темнело. Очертания предметов смутно различались.

Внезапно комнату озарил мягкий свет. Блеснула флорентийская мозаика, украшавшая столешницу небольшого столика. Засверкали золотые нити гобеленов. Высветились дорогое убранство покоя и одежда хозяина — щегольские сапоги, темный камзол. Но ярче всего заблестели его глаза, они вспыхнули безоглядной нежностью.

Капеллан опустил голову, лицо его выразило строгость. Он принялся перебирать четки.

В комнату, удерживая в правой руке точеный изящный подсвечник, вошла молодая женщина.

Красота ее была поразительна. Это не была прелесть едва расцветшей юности, это не было зрелое очарование плодоносящей женственности. Красота вошедшей, казалось, не ведала тягостной власти времени. Должно быть, именно такой явилась из волн морских Венера Киприда! Возраст? У нее не было возраста, как не может быть возраста у богини любви и красоты. Задумывались ли мы о том, сколько лет Венере Милосской или Сикстинской Мадонне? Впрочем, озарившая комнату красавица еще и не подозревала об этих чудесах человеческого гения, которым еще только предстояло появиться! Пышное платье из нарядной ткани цвета алого вина подчеркивало нежные линии ее стана. Она была как раз такого роста, что пропорционально сложенный мужчина ощущал рядом с ней свою мужественность, но она вовсе не казалась хрупким беззащитным существом. Длинные волосы, темно-каштановые, тяжелые, были распущены по плечам, падали ниже гибкого стана, ничем не украшенные, они сами казались дорогим убором. Нежное лицо, темные ресницы и брови, темные нежные глаза, свежие выпуклые губы, точеные кисти изящных рук. Поистине она казалась чудом!

Вот стан ее чуть изогнулся — подсвечник оказался на столике. Хозяин открыто любовался ею.

— Принеси нам вина, Маргарета, — тихо попросил он.

Неужели меч этого человека сегодня днем перепугал толпу несчастных и ничтожных?

Женщина кротко покинула комнату.

Хозяин и гость молчали.

Жигмонт в задумчивости поглаживал черную бороду.

ГЛАВА 3

Смиренная, ничего не взыскующая нищета!

Верховой сразу выделяется в шумной суматохе порта. На нем дорогая и странная в этой местности одежда. Его манера держаться в седле, убранство его коня, вооружение — все выдает одинокого независимого искателя приключений. Он едет шагом, неспешно. Конь ступает на булыжники узкой улочки. Задумчивого всадника окружают тотчас дешевые продажные женщины, нищие, мелкие торговцы. Но и эти подонки мира ощутили в незнакомце сдержанную силу. Они боятся хватать его коня за узду, касаться рук путника. Они лишь теснятся вокруг него, нестройно выхваляясь, жалуясь, призывая. Изредка он спокойным жестом чуть приподымает руку и серые фигуры пугливо отбегают, толкая друг друга.

Это Жигмонт!

Он выезжает на площадь. Это маленькая площадь южного приморского города, известного всему Средиземноморью, одна из многих площадей этого города, не самая красивая, но есть в ней что-то тихое и уютное. В этот утренний час площадь пустынна. Только горлицы перепархивают по холодным каменным плитам, и воркование их кажется на диво громким. Посреди площади — старинный фонтан, возможно, это работа древних римлян — первых здешних горожан. Со стороны фонтан видится каменной колодой, массивной и темной. Бока его украшены полустершимися изображениями, некогда рельефными, а теперь как бы вдавившимися в камень. Фонтан молчит, не бьют струи. Позеленелая стоячая вода плещется в его бассейне. Всадник подъезжает ближе и склоняется, желая рассмотреть, что же изображено на каменных рельефах. Он различает контуры женских фигур в длинных одеяниях, волосы уложены узлом на затылке. Он один на этой пустынной площади. Но вдруг ему показалось, что здесь есть еще кто-то. Жигмонт резко подымает голову.

На краешке низкого каменного ограждения присела женщина. На ней широкое рубище, но от этого рубища не исходит характерный неприятный запах старческой гнилостности, хотя женщина стара. Лицо у нее очень смуглое, очень сморщенное, рот запал, глаза потускнели и ввалились. Лежащие на коленях руки — тоже сморщились и покрылись темными пятнами — знаками старости. Женщина не протягивала ладонь за подаянием, но сидела, грустно сгорбившись, и во взгляде ее потускневших темных глаз читались тоска, покорность.

На какое-то мгновение Жигмонту почудилось, будто это одна из нечетких фигур, высеченных на старых камнях колодца, вдруг ожила!

Зрелище одинокой изможденной старости тронуло всадника. Он невольно подумал о своей дальнейшей участи. Кто знает, где и как завершится его жизнь!

Конь тихо заржал. Жигмонт натянул поводья. Он хотел было кинуть старухе на колени какую-нибудь мелкую монету. Но почему-то подумалось, что это обидно! Повинуясь внезапному чувству, он подъехал ближе. И вдруг снял с пальца золотое кольцо и, склонившись с седла, положил старухе на колени, скрытые грубым одеянием.

Женщина не произнесла ни слова. А он резко тронул коня и поскакал через площадь.

Жизнь его была более чем бурная. После он не мог вспомнить, откуда у него это кольцо. Подарок возлюбленной? Плата за услугу? Дар друга? Кольцо с печаткой. Рисунок на печати изображал мужскую фигуру, по обеим сторонам которой остановились две женщины с человеческими головами, но с телами птиц. Отъехав довольно далеко от площади, он вспомнил, как получил кольцо. Воспоминания нахлынули на него волной. Но в жизни он так много терял и находил, что только рукой махнул, отгоняя волну досадных воспоминаний, и она сникла, растаяла в бесконечной почве памяти.

Город просыпался.

На улицах и площадях плотно воцарялось движение, на первый взгляд хаотическое, слагающееся из тысяч мелких целей самых различных людей.

Одинокий всадник продвигался медленно. Он уже четко ощущал, что за ним следят. Он знал, почему следят. Ему трудно было определить, с какой стороны придет опасность. Кто знает о нем? Кому поручат уничтожить его?

Миновал полдень.

С раннего утра всадник разъезжал по городу, его успели заметить многие. Одежда его бросалась в глаза. Да и сам он не прятался. Словно бы даже нарочно старался держаться на людях.

Жигмонт спешился у небольшого кабачка, показавшегося ему чистым. Подбежавшему слуге приказал поставить коня на конюшню, поводить, обтереть и накормить.

— Приду посмотрю!

Слуга почтительно кланялся, вслушиваясь в странные интонации говорившего. Было ясно, что человек — из далекой страны!

Жигмонт вошел вовнутрь. Заказал обед. Выпил вина. После вышел, проверил, как обошлись с конем. Остался доволен, бросил слуге мелкую монету.

К обеду приготовили жареное мясо, вино, хлеб. Жигмонт принялся за еду.

В комнату с низким сводчатым потолком вошел слуга. Жигмонт посмотрел на него с досадой. Слуга остановился у самой двери, всем своим видом стремясь показать, что беспокоит трапезующего, да, беспокоит, но отнюдь не по своей воле!

— С вами желают говорить, господин!