В каждой избушке свои...

А Илья копил силу. Копил её давно, начиная с той изнурительной поры, когда они с Соней поженились… Не жениться на Соне он не мог. С ума сходил при мысли, что её могут увести из-под его носа. Чем она его тогда взяла? Вечно в последнем ряду лекционного зала, тихая, робкая, и что-то в этой робости проступало родственное его душе… Судьба — сказала бы Соня. Ну, это чушь! Нет никакой судьбы. Судьба — это что-то одушевлённое, а на самом деле вселенная — просто сложный механизм. Чтобы добиться в мире чего-то, надо не полагаться на судьбу, а действовать. Илья действовал. Ему стыдно было посадить на шею родителям студенческую семью, он хотел обеспечивать себя и Соню. По крайней мере, перестройка открыла путь радостям частного предпринимательства. Рынки плодились, как сорняки в заброшенном огороде. По воскресеньям, когда однокурсники отдыхали, Илья с самого непотребного ранья вставал и тащился принимать товар. А потом целый день торчал на рынке. До вечера. На ногах: зимой — на окоченевающих, весной и осенью — на мокрых. На голодный желудок. Его соседи перехватывали пирожков или кока-колы, но Илья воздерживался, чтобы не отлучаться в туалет. Как-то раз, ещё в самом начале работы, отошёл спроста помочиться, а в это время его обчистили. Вместо заработка расплачиваться пришлось. А выстаивать два полных рыночных дня, держа в уме, что в результате этих обыденных мучений твоего навара будет ноль рублей ноль копеек, вся выручка пойдёт в чужой карман — это пытка. Физическая и моральная пытка.

Тогда-то и завелась у него эта привычка — рисовать на коробках с товаром треугольники. Сначала писал свою фамилию, Гольцов, а потом начальное «Г» перекосилось и редуцировалось до треугольника. И сразу всё изменилось… Нет, не судьба — судьба тут не при чём. Вся загвоздка в том, чтобы выбрать правильную форму. Стабильную. Треугольник — эталон стабильности. Почему мебельная промышленность тупо гонит валом стада четвероногих столов и стульев, в то время как треугольные гораздо устойчивее? Илья ради эксперимента заказал треугольное кресло — остался доволен. Треугольник демонстрирует практическую ценность. Треугольник особенно необходим в лихорадочную эпоху всеобщих перемен.

Своим маленьким треугольником Илья, будто пробкой, заткнул пробоину мироздания, откуда на него сыпались невзгоды. Товар, тот же самый, начал продаваться будь здоров — хватали, как бешеные. Потом Илью приметил начальник рынка и, зная, что он заканчивает институт, пригласил занять должность в администрации… Но от этого пришлось отказаться: намечался более выгодный бизнес. Правда, менее законный… Только между нами, вполголоса: Илья выступал в роли подставного лица. Под его именем организовывали и ликвидировали фирмы, через которые отправляли за рубеж отечественный лес. На самом деле, многие так начинали: лес, руда, даже, страшно сказать, нефть… Многие на этом погорели. Но Илья — проскользнул невредимым и даже поимел свою выгоду, чтобы подняться. А теперь — эвона чего достиг! На завтра намечаются переговоры по выгодному контракту с зарубежными поставщиками, и будьте благонадёжны, синьор Гольцов выжмет из макаронников всё, что ему потребуется.

Конечно, бизнес — суровые джунгли, но в данный момент у Ильи нет причин для беспокойства.

Кроме семейной жизни…

Почему она вышла замуж за Илью? Потому, что он ей это предложил на четвёртом курсе института. И потому, что он ей немного нравился, хотя и был толстоват — уже тогда. Ей все мужчины хоть немного, да нравились, а она — никому. Незаметная. Забитая. Учится — средне. Плюс (точнее, большой минус) имя — Соня. Постоянно принимали за еврейку. Соня считает, что не похожа на еврейку, но людям видней… Илья — другой. Напористый, громкий, активный. Что его к ней привлекло? Судьба. Соня тогда уже верила в судьбу — правда, ещё не вызнавала на картах волю предопределения. Может, если бы тогда раскинула карты, определила бы, что Илья не такой уж стойкий. И не такой уж здоровый…

Надо же было ему заболеть именно сейчас! Когда Соне так необходима его моральная поддержка! Когда происходит всё это — с ребёнком…

Илья уверяет, что страхи у Миши начались ещё на старой квартире… Он всегда называет сына «Миша» или «ребёнок» — не терпит Сониного ласкового «Шушка». А что здесь такого? «Миша» — «Мишушка» — «Шушка». Очень ласково звучит. Соня любит шутить: «В каждой избушке — свои Шушки»… Почему это — сюсюканье? Ну ладно… Илья думает, что причина не в квартире, а Соня верит, что в ней. Соне не по себе в этих дореволюционных, чопорных, настороженных комнатах. Ей тягостно от завтраков и ужинов за празднично накрытым столом в компании третьего, пустого, прибора, за которым, так и мерещится, сидит кто-то без лица. У неё мурашки бегают от Аполлинарии Галактионовны, бывшей учительницы труда — нанятой Ильёй домработницы, которая не столько помогает Соне по дому, сколько следит за каждым её шагом — и наверняка в глубине души осуждает за лень и безалаберность, как и муж. Что должен чувствовать в такой обстановке Шушка? Неудивительно, что у него начались страхи. Обычные детские страхи — так она считала. Шушка боится ложиться спать. Не отпускает от себя маму. Просится на горшок, просит кушать — всё, что угодно, лишь бы не спать. Дети часто боятся — людоеда, Бабу-Ягу, Кощея Бессмертного. Выдумки. Ничего реального за этим не скрывается. Ведь так?

В тот вечер Соня смотрела на часы и нервничала. Скоро придёт Илья и скажет: «Почему у тебя Миша не спит? Какого чёрта ты целый день торчишь дома и не можешь уложить дитя вовремя?» Стиснув зубы, садилась рядом, при свете ночника держала Шушку за ручку, мурлыкала колыбельную. Детская лапка вздрагивала.

— Мам, смотри! Бегают!

— Кто, родненький? Спи. Никто не бегает.

— Вот же! На потолке!

На потолке ничего не было, кроме светлого круга — и, в нём, перекрещивающихся теней от абажура ночника. Соня терпеливо вздыхала — и начинала вслух припоминать какую-нибудь сказку.

— Мам, вон! Вон там!

Мягкая, влажная от пота ручка дёрнулась в её руке — и Сонино тело прошило током высокого напряжения. Тень хвоста! Теневой хвост — тонкий, гибкий, с торчащими щетинками. Она его увидела! На стене — мелькнул от двери к детской кроватке и втянулся под плинтус.

При том, что никакой зверь, который мог обладать таким хвостом, не пробегал между стеной и источником света. Одна лишь тень…

Зверь слишком быстрый — и потому незаметный?

— У нас в доме крысы, — тем же вечером сказала Соня Илье.

— Какие крысы? Откуда? У нас постоянно всё дезинфицируется.

В крыс Илья тоже не поверил. Как и в то, что страхи сына связаны с квартирой. И в судьбу, которая свела их с тайными, ей одной ведомыми целями…

Но с того вечера Соня ещё не однажды видела призрачные хвосты. И никогда больше не оставляла Шушку одного ночью.

Когда муж приходит с работы, жена не должна накидываться на него с разговорами: муж устал и проголодался, добывая деньги для семьи. Первым делом его следует накормить — и уж потом, если он он пожелает, вести с ним необременительную беседу.

Соня не помнит, из какого женского журнала она вычитала этот совет — наверное, ценный, но сегодня она не намерена ему следовать. В фарфоре и мельхиоре отражаются радужные стекляшки люстры, в тарелках приветливо пестреет вкусная и здоровая пища, приготовленная руками Полинары, Илья основательно расположился за столом — и тут жена перебивает ему аппетит вопросом:

— Илюша, ты где собираешься лечиться?

— Лечиться? О чём ты, Соня? Со мной всё в порядке. — Илья, подцепив специальной ложкой с зубчиками чесночную котлету, кладёт её перед собой и спокойно отделяет ножом кусочек. Приближенный к треугольному, как водится. Насколько это позволяет пухлая котлетная плоть.

— Илюша, я твоя жена, передо мной незачем стесняться. Если ты пришёл к выводу, что нездоров… сейчас много специалистов… не обязательно ложиться в Кащенко…

Соня скисает, точно оставленное в тепле молоко — по мере того, как родинка на крыле носа Ильи проходит все градации оттенков, от морковного до свекольного.