Подселенец (СИ)

В общем, весёлое время было. Пашка-то тогда другими делами занят был — от армии косил. Тут некстати Первая чеченская началась, цинки приходить начали чаще, чем из Афгана в своё время, и складывать сотни где-то на Кавказе за нефтяные разборки больших людей двадцатитрёхлетнему Пашке не улыбалось вообще никак. Но ведь чем хорош маленький городок? А именно тем, что любую проблему можно решить по-соседски. Белый билет встал Пашке всего-то в лимон тогдашних деревянных (копейки за такое дело) и в три вечера в кабаке с военкомом города. То есть хоть эту проблему решили.

Ну а потом уже другая жизнь началась, не студенчески-раздолбайская, а взрослая. Как-то так неожиданно оказалось, что всё его высшее педагогическое образование вещь вообще ненужная и местами даже вредная. Нет, в школе один год Пашка всё же проработал, но за это время настолько устал от "цветов жизни" и окружающего удручающе-тупого учительского контингента, что уже на следующее лето забил конкретно на карьеру Макаренко и устроился на завод. Официально — слесарем в сборочный, реально — по общественной части, конечно, пошёл. Благо язык всегда подвешен хорошо был, и с людьми всегда находил контакт с полпинка. Опять-таки спортивное прошлое. И пошло-понеслось: спартакиады разные, конкурсы, КВНы всякие и прочая лабуда. Директор завода, бывший первый секретарь горкома, в Пашке души не чаял, при встречах непременно здоровался, житьём-бытьём интересовался. Потом, как бы невзначай, попросил собственную речь к очередному собранию акционеров отредактировать, читай: написать. А Пашке трудно, что ли, всё-таки гуманитарий, ёпть.

Речь прошла на ура. Дальше — больше: статьи в заводской многотиражке, в районных газетках. Стал Пашка местной знаменитостью. То есть вроде бы и невелика шишка, а люди знают, совета спрашивают. И поощрения всякие простому-то слесарю. Вот хоть в "пионерлагерь" вожатым почти каждый год, с сохранением зарплаты и ощутимой добавкой к ней как активисту.

Лагерь, конечно, тоже изменился со времён Пашкиного детства. И не сказать, чтоб в худшую сторону. Порядка, может, стало и поменьше, но и мозгоимения всякого идеологического тоже. Линейки, правда, сохранились, но это так, для проформы. Детишки опять-таки сюда уже отдыхать ездили, а не пионерскую повинность отбывать. Посложнее, конечно, с ними стало — глаз да глаз необходим. А то приедет со смены какая-нибудь соплюха четырнадцатилетняя с начинкой, тут-то все и взвоют. Но при определённом навыке и опыте и эти проблемы легко решаемы. Просто надо глаза открытыми держать и до отбоя не особо-то расслабляться. А договориться мирно с контингентом всегда можно, было бы желание.

Внешне лагерь почти таким же остался. Нет, построили пару новых корпусов — каменных уже, а не из реек, как раньше, — клуб подремонтировали, дорожки заасфальтировали. Тут уж спонсорам спасибо. Тому же Вадику Бутыкину, светлая ему память. Вот ведь тоже интересный мужик был: вроде б и барыга, жулик — пробы ставить негде, а для города много чего сделал. Может, и не без личной заинтересованности, ну да нам-то какая разница? Помер вот он плохо, говорят, чертовщины какой-то вокруг его смерти навертели в своё время, но Пашка не больно-то верил, потому как Вадика лично знал. Ну, да будет земля ему пухом.

А дети… Да по большому счёту они-то прежними остались, просто жизнь вокруг изменилась. И правила, которым следовать надо. А так — малолетки — они малолетки и есть. Так же носятся, как угорелые, играют, дерутся, компании свои организовывают, секреты какие-то, тихий час ненавидят, друг друга зубной пастой мажут по ночам и "капитошек" в постель подкладывают. Страшилки вот про Гроб На Колёсиках и Лошадиную Голову рассказывают. С вариациями, правда, и модернизациями разными, так ведь и жизнь другая немного стала. Ладно, пора базар прекращать…

— Эй, девушки, — Пашка громко постучал в окно девчоночьей палаты костяшками пальцев, — хорош друг друга пугать! Команда "Отбой" была для всех. Завтра нащебечетесь.

— Паша, Паша, — заскулила та же Перепёлкина (вот ведь зараза!), — ну немножко ещё, ну пожалуйста…

Волохов напустил на себя строгий вид:

— Кому и "Паша", а кому и "господин вожатый". Так, всё, по койкам разбежались и уснули. А тебе, Перепёлкина, спецзадание. Всё, что тут сейчас наплела, завтра в письменном виде изложить — в стенгазету поместим.

— Правда? — обрадованно удивилась Ленка, — вы это серьёзно?

— А то, — подтвердил Пашка. — Яркий пример фольклорного творчества. Народ должен знать свои корни, правильно, да?

— Ой, — польщённая Ленка только пискнула и зарылась с головой под одеяло.

Ну и слава богу, с этой стороны вроде всё нормально. Теперь пойти надо Петруху шугануть. А то оборзел, Казанова, блин…

Петруха Ложкин, Пашкин сосед по комнате, а по совместительству физрук и плаврук лагеря, был старым знакомым Волохова. Ещё со студенческих времён, в одной общаге тогда жили. Только Пашка на истфаке учился, а Петруха — на военфаке после армии. Потом военфак упразднили, как и НВП в большинстве школ, а Петруха незаметно на физвос перевёлся. Та же фигня по большому счёту, только с милитаристскими предметами мороки меньше.

Ещё Петруха был раздолбаем. Нормальные его сокурсники-ровесники давно уже все в разных "структурах" работали, кто бандюком, кто охранником, кто ментом, а Петруха конкретно забил на всё и реально после получения диплома в школу работать пошёл. Может, и прав он был, потому как бандиты живут хорошо, но недолго, а менты — те вообще не живут. А Петруха — вроде бы в порядке. Зарплаты школьной ему нормально на одного-то, ещё до кучи в Доме спорта секцию по рукопашке ведёт и, частным порядком, кое-каких богатых сынков тренирует, то есть на жизнь хватает. И просто парень хороший, может, за это бабы его и любят.

Баб Петруха тоже любил прямо до умопомрачения. Но в рамках себя держал, на школьниц, вопреки всеобщему стереотипу, никогда не заглядывался, да и за замужними не приударял. Хватало ему холостых и разведёнок. Потому и зла на него никто за его амурные подвиги не держал, скорее, уважали и подъелдыкивали при случае.

Сейчас вот Петруха с Катькой, воспитательницей из третьего отряда, завис. Почему, собственно, Пашка и был вынужден из мужской солидарности по ночному лагерю шататься, курить и девчоночьи байки подслушивать. Ну да хватит, пора и честь знать.

Уже подходя к родному корпусу, Пашка увидел исчезающую в темноте Катюхину фигуру и прибавил шагу. Знаем мы Петруху — парень без тормозов, не будет компании — переживёт: в его рожу что один флакон, что два — много не будет. Не таясь уже, стукнул в окно своей комнаты. Моментально там нарисовалась квадратная и довольная, как у кота, дорвавшегося до хозяйской сметаны, Петрухина физиономия.

— Павло, блин, — прошипела морда, — ну ты где бродишь, чёрт? Я тебя уже ждать замудохался, ещё б пара минут — один бы начал.

— Открывай давай, — только ухмыльнулся Пашка, — а то тебе бы в одну харю не полезло, да? — спросил он, уже усаживаясь за небогатый, накрытый по-походному стол.

Петруха только виновато пожал необъятными плечами:

— Врать не буду: выпить бы, конечно, выпил. Но — с трудом и отвращением, заметь…

— Наливай уже, — посоветовал Пашка.

Посидели хорошо. Так, не особо нажираясь, а как всегда. Полторы бутылки казённой раздавили, просто для разговора и чтоб на комаров ночью внимания не обращать, а то достали кровососы. За жизнь поболтали, за баб, потом снова за жизнь. Хороший всё-таки парень Петруха, хоть внешне и бык быком, но не злой, с понятиями и не дуболом полный. Пашка ему новый зоофильский вариант страшилки о Лошадиной Голове рассказал — поржали втихаря. Незаметно так и вечер скоротали, спать улеглись.

Продрав поутру глаза от петушиного крика пионерского горна (традиция, блин), Пашка неловко ополоснул морду лица в умывальнике и направился проверить, как там родной отряд пробуждается. Лёгкое похмелье после ночной пьянки всё же давало о себе знать, но не брутально: через полчасика рассосётся, только поесть надо и полежать чутка.