Эвервилль

— Срочно? — За вопросом Фебы, заданным самым не винным тоном, крылась ловушка.

— Да! Очень!

— Тогда вам нужно попросить кого-нибудь отвезти вас в Силвертон, — объявила Феба— Срочная помощь у нас там.

— Не настолько срочно, — огрызнулась Одри.

— Тогда вам придется записаться заранее. — Феба полистала журнал. — Завтра в десять сорок пять. Устроит?

Глаза Одри сузились.

— Завтра? — переспросила она.

Феба вежливо улыбалась и с наслаждением наблюдала, как Одри скрипит зубами от злости. Всего два месяца тому назад худенькая, невротичного склада мисс Лэйдлоу выскочила из приемной со словами «Толстая сучка!», Слова прозвучали достаточно громко, и Феба подумала: ну, погоди.

— Не могли бы вы просто сказать доктору Пауэллу, что я здесь? — осведомилась Одри. — Я уверена, он меня при мет.

— У него пациент, — сказала Феба— Если хотите, садитесь и…

— Это невыносимо! — воскликнула Одри, но выбор был небольшой. В этом раунде победа осталась за Фебой, так что Одри пришлось сесть на стул возле окна, кипя от ярости.

Феба, чтобы скрыть торжество, опустила глаза и принялась снова перебирать почту.

— Где ты была так долго?

Она подняла глаза — Джо, облокотившись на стойку, произнес это еле слышным шепотом. Она окинула взглядом приемную и прочла во всех взорах, устремленных в его широкую спину, один и тот же вопрос о чем этот чернокожий мужчина в заляпанном краской комбинезоне шепчется с замужней женщиной вроде Фебы Кобб?

— Когда ты заканчиваешь? — тихо спросил он ее.

— У тебя краска в волосах.

— Приму душ. Так когда?

— Ты не должен сюда приходить.

Он пожал плечами и улыбнулся. Ах, как он улыбался!

— Около трех, — ответила она

— Отлично.

С тем он и ушел, а она осталась, и все взгляды теперь уст ремились на нее. Она это выдержала. Иначе ее немедленно сочли бы виновной. Так что она мило улыбнулась им в ответ и не отвела глаз до тех пор, пока зрители не потупились. Тог да и только тогда она вернулась к почте, хотя руки у нее вспотели и тряслись еще целый час, зато настроение поднялось. Она даже уделила Одри Лэдлоу пару минут и дала ей что-то от ее диспепсии.

2

Только Джо удалось это: он явился и переменил привычное течение ее жизни. Все было, конечно, прекрасно, да; но опасно. Рано или поздно Мортон поднимет глаза от своей отбивной и спросит ее, отчего она так сияет. И Феба не сумеет скрыть правду.

— Из-за Джо, — скажет она— Джо Фликера. Ты его знаешь. Ты не можешь его не знать.

— И что с ним такое? — спросит Мортон, и его плотно сжатые губы сожмутся еще плотнее. Он не любит черных.

— Я провожу с ним много времени.

— Какого черта? — опять спросит он. Феба будет смотреть в его лицо, когда-то любимое, и думать о том, как оно успело стать таким мрачным и обрюзгшим. Тем временем он начнет орать: — Я не желаю, чтобы ты трепалась с ниггером!

А она скажет:

— Я с ним не только треплюсь, Мортон. — Да, ей будет приятно это сказать. — Мы целуемся, Мортон, и раздеваемся, и…

— Феба?

Она очнулась от грез и увидела рядом с собой доктора Пауэлла

— О… Прошу прощения.

— Мы закончили. Вы в порядке? Вы что-то раскраснелись.

— Со мной все хорошо, — Она взяла у него карточки и придвинула к нему почту. — Не забудьте про собрание на счет фестиваля.

Он взглянул на часы:

— Сейчас поеду, вот только съем хотя бы сэндвич. Чертов фестиваль. Скорей бы он… Ах да, я направил Одри Лэйдлоу в Сэлем к специалисту.

— Что-то серьезное? Он перебирал письма.

— Возможно, рак.

— О боже!

— Вы закроете?

Так всегда было и будет. Идет человек к врачу пожаловаться, что болит голова, спина или живот, а оказывается, это всё — конец, приехали. Никто сразу не сдается: таблетки, рентгены, уколы. Бывает, что побеждает. Но Феба уже семь лет плюс-минус неделя только и видела, как они гаснут и, что хуже всего, теряют надежду. Под конец у них у всех взгляд становится недоуменный, и в нем появляется обида — как будто кто-то что-то у них отнял, и они тщетно пытаются сообразить, что это такое было. Даже самые добропорядочные христиане, которых она видела по воскресеньям на лужайке перед церковью, где они пели гимны, смотрят с обидой. Бог им раскрывает объятия, а они не хотят к нему; по крайней мере, до тех пор, пока не уладят земные дела.

А вдруг ничего не нужно улаживать? Фебе все чаще казалось, будто все, что происходит с людьми, происходит само собой, безо всяких причин. Нет никаких испытаний, никаких наград; люди просто живут. И так всё и со всем, включая инфаркты и опухоли — они тоже просто часть жизни.

Она находила в этих мыслях странное утешение, создав свою собственную маленькую религию.

Потом появился Джо Фликер — ею наняли красить вестибюль. И построенный Фебой храм рухнул. Это не любовь, сразу сказала она себе. И вообще ничего особенного здесь нет. Он просто нахал: такой своего не упустит, а она купилась, поскольку любит комплименты и летом становится более чувственной, так почему бы и не пофлиртовать? Но прошло немного времени, и флирт перерос в нечто более серьезное, потаенное, и Фебе уже отчаянно не хватало его поцелуев. А когда он ее целовал, так же отчаянно хотелось пойти до конца. Потом она возвращалась домой и видела, что у нее на груди, на животе отпечатывались пятна от краски, и она по часу сидела в ванной и плакала, потому что все это стало и наградой, и испытанием, и наказанием одновременно.

Так оно и было. Ей тридцать шесть, она весит на двадцать фунтов больше, чем нужно (ей, а не Джо), у нее мелкие черты круглого, как луна, лица, ее белая кожа на солнце краснеет и покрывается веснушками, в рыжеватых волосах чуть проглядывает седина, да еще, ко всему прочему, она не слишком опрятна — пошла в мать. Феба давно поняла, что это незавидный набор качеств. К счастью или к несчастью, Мортону на все такое было плевать, если он накормлен и телевизор работает. Мортону, который в тридцать лет решил, что все лучшее позади и только дурак смотрит дальше, чем на завтрашний день; который становился все нетерпимее и мог не касаться ее хоть целый год.

Почему же она так опустилась? И почему этот Джо, парень из Северной Каролины, чья жизнь была полна риска и авантюр (он побывал в Германии, когда служил в армии, по том жил в Вашингтоне, в Кентукки и в Калифорнии), — по чему он так к ней привязался?

Иногда во время разговора — беседовали они много и о разном — Фебе казалось, что его самого мучает тот же вопрос Как будто он старается найти ключ к загадке: чем Феба его приворожила? Впрочем, вполне может быть, что он про сто хотел узнать про нее побольше.

— Мне тебя все время мало, — говорил он и целовал ее так и в такие места, что Мортон пришел бы в ужас.

Входя в дом, она думала о его поцелуях. Было без шести минут три. Он всегда приходил вовремя (армейская выучка, как он сказал однажды) — значит, через шесть минут он будет здесь. Пару недель назад она прочитала в журнале, что ученые считают, будто время похоже на резину — его можно сжимать и растягивать. Она поду мала тогда: это уж точно. Шесть минут показались шестью часами, когда она ждала его на заднем крыльце (Джо никогда не входил через парадный вход — это слишком опасно; но дом стоял в самом конце улицы, за ним начинался лес, так что прийти оттуда незамеченным было нетрудно). Она ждала, когда же мелькнет среди деревьев его комбинезон, и знала, что, едва он появится, в ту самую секунду свойства времени изменятся, и час или полтора пролетят как несколько мгновений.

И он появился, замелькал в зеленых зарослях. Глаза его уже нашли Фебу, и он шел, не в силах оторвать от нее взгляда. В ту же минуту часы в гостиной, раньше принадлежавшие матери Мортона и при ее жизни никогда не показывавшие точного времени, пробили три. Все в порядке, мир не пошатнулся.

Они спешили наверх, на ходу расстегивая одежду. Грудь ее обнажилась. Джо шел позади, тесно прижавшись к Фебе, и вел ее к гостевой спальне (они никогда не занимались любовью на супружеском ложе). Он любил так ласкать ее: уткнувшись носом ей в шею, прижимаясь к спине, сжимая свои железные объятия. Она выверялась и расстегнула ему молнию. И, как всегда, там было за что ухватиться.