Матрица смерти

Я не удержался и посмотрел в направлении его взгляда. Там, разумеется, никого не было. Он тихонько рассмеялся:

– Мне давно пора идти, Эндрю. Сегодня мы с вами что-то совсем разболтались. Приходите завтра ко мне. У меня для вас есть кое-что новенькое.

Ночью я видел во сне Катриону. В этот раз она пришла не одна, рядом с ней стояла какая-то фигура. Мне почему-то показалось, что это был Ян, хотя лица его в темноте было не видно, да и фигура выглядела неотчетливо.

На следующее утро меня разбудил телефон. Это был Ян.

– Эндрю, извини за беспокойство. Ничего серьезного. Просто мне показалось, что вчера я оставил у тебя свой шарф. Посмотри, пожалуйста.

Я посмотрел везде, но не нашел.

– Не могу его найти, Ян, – сказал я. – Я помню, что ты в нем пришел. Может быть, ты все-таки прихватил его, когда уходил? После меня ты никуда не заходил?

– Нет, я отправился прямо домой. Никакого семинара у меня не было. Что ж, это странно. Если ты на него наткнешься, позвони. Ну, ты помнишь... такой полосатый – в красную, синюю и белую полоску.

– Ян... – Я замолчал. Я не вполне понимал, что именно хотел бы сказать.

– Что такое, Эндрю?

Я наконец осознал, какие слова чуть не сорвались с моего языка. Но я не смог произнести их.

– Ничего, – промямлил я. – Ничего, я перезвоню. Обещаю. Очень скоро.

Он попрощался, и я опять остался наедине со своими книгами. Или нет... Я вспомнил, о чем говорил Дункан накануне. Может быть, я, в конце концов, и не один.

Глава 9

В тот вечер, после занятий, Дункан опять разговорился. Он расспрашивал о моей семье, о жизни на Льюисе, затем опять вернулся к Катрионе – здесь он проявлял особый интерес. По его просьбе я показал ему несколько фотографий: после смерти Катрионы он был первым человеком, которому я показал ее снимки. Он их внимательно разглядывал, не произнося ни слова. Пальцы его мягкими круговыми движениями оглаживали каждую фотографию, при этом он что-то тихо шептал. Наконец он протянул их мне.

– Что вы сейчас говорили? – поинтересовался я.

Он покачал головой.

– Не сейчас, – молвил он. – Позже. Когда придет время.

Я не спросил, что он имеет в виду. Я приучился молчать. Мне было ясно, что он заинтересовался Катрионой, и ему было важно узнать, что она для меня значила. Более, чем когда-либо, я был уверен, что в жизни его произошла похожая трагедия и что в свое время он мне о ней расскажет.

Когда я убрал фотографии на место, он задал мне любопытный вопрос:

– У вас есть фотографии ее могилы?

Я отрицательно покачал головой.

– Мне... никогда не приходило в голову фотографировать могилу, – удивился я. – Это вовсе не то, о чем мне хотелось бы вспоминать.

– Но ведь вы посещаете кладбище?

– Да, конечно, на годовщину и другие памятные даты.

– Когда вы пойдете туда в следующий раз, сфотографируйте, пожалуйста, ее могилу – для меня. Мне хотелось бы видеть, где она похоронена.

Попроси он меня об этом несколько месяцев или даже недель назад, я посчитал бы такую просьбу нелепой и отталкивающей. Но теперь я покорно обещал и тут же перестал ломать над этим голову.

Следующий его вопрос был не менее странен:

– У вас есть зарубежный паспорт?

– Есть. Вроде бы, срок еще не вышел.

– Хорошо, очень хорошо. В таком случае я прошу вас в это лето отправиться со мной в путешествие.

– Путешествие? Куда?

Он сложил на коленях руки и внимательно посмотрел на меня:

– Каждое лето я езжу в Марокко. Там живут необыкновенно эрудированные люди, которых я глубоко уважаю. Святые люди, достигшие мастерства, которое мы с вами стараемся постичь. Я хочу, чтобы этим летом вы сопровождали меня. Мы с вами отправимся в Фес и Марракеш, а затем двинемся на юг. Вы сможете увидеть то, о чем только мечтали, познакомитесь с людьми, которых можно не встретить за всю жизнь.

– Я... я не смогу себе этого позволить. После июня я не буду получать жалованья...

Он покачал головой.

– Пусть вас это не беспокоит. Проживание в Марокко обходится очень дешево. Я хочу, чтобы вы поехали со мной, потому что, думаю, время пришло. Вы сделали замечательные успехи, но это все же еще только начало. В Марокко вы, наконец, начнете вкушать плоды. А затем вы будете готовы посетить Клермонт-Плейс.

– Где это? – спросил я.

– Это то место, где я время от времени встречаюсь со своими друзьями. Там есть люди, которым я хочу вас представить. Но, как я вам уже говорил, вы пока еще к этому не готовы. Марокко поможет мне подготовить вас к этому событию.

Долго уговаривать меня не пришлось. Ведь к концу июня я останусь совершенно без средств к существованию. Уже сейчас я чувствовал себя неуютно, гадая: что же будет со мной, когда придется уехать из Эдинбурга и закончить занятия с Дунканом. А теперь, оказывается, мне не о чем больше беспокоиться. Все будет устроено за меня. Я находился в надежных руках.

В начале июня я специально съездил в Глазго на кладбище, где была похоронена Катриона. Я взял с собой маленький фотоаппарат и сделал несколько снимков. У могилы был неухоженный вид. Родители Катрионы жили теперь в Абердине и редко посещали могилу. Я прибрал все, как мог, но от этого она не стала казаться мне менее мрачной.

Когда я показал фотографии Дункану, он остался доволен. Он вдруг попросил меня дать ему одну. Я выполнил его просьбу, хотя она и показалась мне тогда довольно странной.

Уехали мы в начале июля. Из Лондона долетели до Касабланки. Даже при ярком солнечном свете метрополия эта оказалась невероятно скучным городом, лишенным очарования и затаенного лукавства Востока. В первый же день нашего приезда, когда мы дошли из нашего отеля до грязного, неухоженного центра города, Дункан заметил на моем лице разочарование. Мы хотели зайти в кафе, чтобы выпить мятного чая со сладким миндальным молоком.

– Здесь нам делать нечего, – сказал он. – Отдохнем денек и отправимся дальше.

О Касабланке у меня не осталось никаких воспоминаний – только постоянный шум, выхлопные газы, серые здания, усталые люди, ощущение безысходности. В этот вечер мы ужинали в ресторане нашей гостиницы. Спал я тяжело, как после снотворного.

На следующий день мы отправились на поезде в столицу – Рабат. За то длинное лето я понял, что Марокко – это не та страна, которую можно понять и оценить за неделю. Я стал постигать ее очень медленно, переезжая из города в город, прислушиваясь к комментариям Дункана. Это было не просто какое-то место, это был целый мир. Для того, чтобы разглядеть его, требовалось воображение. Как только я закрываю глаза, он встает перед моим мысленным взором. Все вокруг – и города, и люди – будто прикрыто пеленой. Когда ты снимаешь эту пелену, сразу начинаешь видеть все в истинном свете.

Сейчас трудно восстановить по памяти события тех месяцев. Теперь я даже подозреваю, что большей частью я находился под действием каких-то наркотических веществ. Дункан привез меня в Марокко не для того, чтобы открыть мне глаза на мир, а для того, чтобы уничтожить мою душу. Я, как потерянный, следовал за ним, в Гадес [2], который он создал для меня из городов и пустынь Марокко. Он, как Вергилий, вел меня в преисподнюю, куда только он один знал дорогу.

Мы провели несколько дней в Рабате, дожидаясь документов, разрешающих нам путешествовать вглубь страны. В это время в Западной Сахаре, на границе с Алжиром, шла небольшая локальная война, и правительство, которое и в лучшие времена чинило приезжающим всякие препятствия, сейчас было совершенно недоступно. Дункан оставлял меня в гостинице или в кафе, а сам ездил хлопотать в министерство. Это стоило ему много терпения, а денег – еще больше: необходимо было давать взятки. Но он относился к этому легко и даже подшучивал над местными порядками.