Майорат

Губерт собирался уехать, но в последнюю минуту раздумал, это было совершенно очевидно. Ясно было и то, что он находился в каком-то опасном сговоре со старым дворецким. Ф. едва мог дождаться утра, чтобы сообщить барону о событиях этой ночи. Следовало быть во всеоружии против замыслов коварного Губерта, о которых, как теперь был уверен Ф., свидетельствовало и его вчерашнее странное поведение.

На другое утро, в тот час, когда барон обыкновенно вставал, стряпчий услышал беготню, хлопанье дверей, неясные голоса и крики. Выйдя из своей комнаты, он наткнулся на слуг, которые, не обращая на него внимания, метались вверх и вниз по лестницам с помертвелыми лицами. Наконец он узнал, что барон пропал и его уже несколько часов не могут найти. Он лег в постель в присутствии егеря, а потом, вероятно, встал и вышел из комнаты, надев халат и туфли с подсвечником в руках, поскольку всех этих вещей недоставало в его спальне. Охваченный мрачным предчувствием, Ф. торопливо направился в роковую залу, боковой покой которой Вольфганг, как и его отец, избрал своей опочивальней. Дверь, что вела в башню, была распахнута настежь, и стряпчий с ужасом воскликнул; "Он лежит внизу, он разбился!" Так оно и было. Ночью падал снег, и теперь можно было отчетливо рассмотреть только торчавшую из камней окоченевшую руку несчастного. Прошло много времени, прежде чем рабочим удалось с опасностью для жизни спуститься по связанным лестницам вниз и поднять на веревках тело. В последней судороге барон крепко схватился за серебряный подсвечник, и рука, которая сжимала его, была единственной неповрежденной частью его тела, страшно изуродованного при падении на острые камни.

Когда тело барона принесли в залу и положили на широкий стол, на том же самом месте, где всего несколько недель назад лежал старый Родерих, в залу с непередаваемым отчаянием на лице ворвался Губерт. Потрясенный ужасным зрелищем, он возопил рыдая! "Брат! Бедный мой брат! Нет, не об этом молил я демонов, во власти которых оказался!" Стряпчий содрогнулся от этих роковых слов; ему показалось, что он должен немедленно наброситься на Губерта как на братоубийцу. Однако Губерт без чувств рухнул на пол; его перенесли в постель, и он довольно скоро оправился, как только ему дали укрепляющее средство. Очень бледный, с мрачным, угасшим взглядом вошел он в комнату Ф., медленно опустился в кресло, поскольку не мог удержаться на ногах от слабости, и медленно вымолвил:

— Я желал смерти моего брата, ибо отец своим неразумным решением оставил ему лучшую часть наследства. Теперь, когда он столь ужасным образом нашел свою смерть, я стал владельцем майората, но мое сердце разбито, я никогда не буду счастлив. Оставляю вас в вашей должности, вы получите самые широкие полномочия касательно управления майоратом; я же не могу здесь оставаться!

Губерт вышел из комнаты и уясе через два часа был на пути в К.

По-видимому, несчастный Вольфганг встал в ту ночь для того, чтобы пойти в смежный покой, где находилась библиотека. Спросонок он ошибся дверью, открыл дверцу, ведущую в башню, сделал шаг вперед — и полетел в бездну. Это объяснение было, однако, довольно уязвимо. Ежели барон не мог уснуть и хотел взять в библиотеке книгу для чтения, то о какой сонливости могла идти речь, а ведь только в этом случае можно было ошибиться дверью. К тому же дверца, ведущая в башню, была крепко заперта и отпереть ее было совсем не просто. Все эти соображения Ф. изложил перед собравшимися слугами. Выслушав его, егерь барона Франц заявил:

— Эх, господин стряпчий, совсем не так это было!

— А как же тогда? — спросил Ф.

Франц, честный и верный малый, готовый умереть за своего господина, не пожелал говорить при всех и дал понять, что поведает все лишь стряпчему.

Ф. узнал от Франца, что барон часто толковал ему о сокровищах, погребенных под развалинами, и нередко, точно одержимый злым духом, он вставал по ночам, отворял дверь, ключ от которой дал ему Даниэль, и жадно смотрел в пропасть, будто силясь разглядеть там мнимые сокровища. Должно быть, и в ту злополучную ночь, после того как егерь ушел от него, барон сделал еще одну попытку заглянуть в башню, и там приключилось с ним внезапное головокружение, которое и стало для него роковым. Даниэль, который, по-видимому, тоже был очень потрясен страшной смертью барона, предложил замуровать эту погибельную дверь, что и было немедленно сделано. Барон Губерт фон Р., новый владелец майората, возвратился в Курляндию и в Р-зиттене более не показывался, Ф. получил все полномочия, необходимые для неограниченного управления майоратом. Постройка нового замка не состоялась, старый же по возможности был приведен в пристойный вид. Много лет спустя Губерт в первый раз после смерти барона поздней осенью появился в Р-зиттене, провел несколько дней, запершись в своих покоях со стряпчим, и снова отбыл в Курляндию. Проезжая через К., он оставил в тамошнем присутственном месте свое завещание.

Во время своего пребывания в Р-зиттене барон Губерт, совершенно переменившийся, часто говорил о предчувствии близкой смерти. Это предчувствие и вправду сбылось — год спустя он умер. Вскоре приехал из Курляндии его сын, тоже Губерт, чтобы вступить во владение майоратом. По-видимому, юнец унаследовал все дурные качества своих предков: с первых же минут своего пребывания в Р-зиттене он выказал высокомерие, надменность, вспыльчивость и алчность. Он вознамерился немедленно изменить все, что счел неудобным или неприглядным; прогнал повара и хотел прибить кучера, что, однако, ему не удалось, ибо этот здоровенный малый дал достойный отпор; словом, он вовсю входил в роль сурового владельца майората, когда Ф. весьма твердо и решительно воспротивился этому своеволию, заявив, что ни один стул не будет сдвинут с места и ни одна кошка не оставит этого дома до тех пор, пока не вскроют завещания его отца.

— Вы смеете мне, владельцу майората.., — начал было молодой наследник, но Ф. не дал раскипятившемуся юноше докончить свой выпад и, смерив его проницательным взглядом, проговорил:

— Не торопитесь, господин барон! Вы не можете вступить в управление, прежде чем будет оглашено завещание; а до тех пор распоряжаюсь здесь я, только я, и сумею ответить насилием на насилие. Напомню, что в силу своих полномочий, как душеприказчик вашего отца, и в силу постановления суда я имею право запретить вам оставаться в Р-зиттене, советую вам во избежание неприятностей спокойно вернуться в К.

Строгий, не терпящий возражений тон стряпчего придал его словам надлежащую значительность, и молодой барон, уже приведший в боевую готовность свои острые рожки, понял, что оружие его слишком слабо для такой твердыни, и почел за лучшее прикрыть позор своего отступления насмешливым хохотом.

Прошло три месяца, и настал день, когда, согласно воле покойного, надлежало вскрыть завещание. Кроме представителей судебного ведомства, барона и ф. в зале суда находился еще молодой человек весьма благородного вида, которого привел с собой Ф.; его принимали за писца стряпчего, поскольку из-под борта его сюртука торчали сложенные листы бумаги. Губерт, по обыкновению, едва взглянул на него и нетерпеливо потребовал, чтобы поскорее покончили с этой скучной и ненужной церемонией, не тратя времени на словоблудие и бумагомарание. Он вообще не понимал, причем тут завещание, по крайней мере касательно наследования майората, а ежели речь идет о каком-то особом предписании, то это будет зависеть от его собственного решения, принять оные во внимание или нет. Барон удостоверил руку и печать покойного отца и, бросив на бумагу мимолетный угрюмый взгляд, отвернулся; в то время как судейский писарь стал читать вслух завещание, он равнодушно смотрел в окно, небрежно свесив правую руку через спинку стула и барабаня левой по зеленому сукну судейского стола.

После краткого вступления покойный барон Губерт фон Р. заявлял, что он никогда не был настоящим владельцем майората, а только управлял им от имени единственного сына покойного барона Вольфганга фон Р., носившего, как и его дед, имя Родерих; ему-то после смерти отца и должен был по праву наследования достаться майорат. Подробные счета доходов, расходов и наличного состояния найдут в оставшихся бумагах. Барон Вольфганг фон Р., как сообщал Губерт в своем завещании, во время путешествия познакомился в Женеве с девицей Юлией де Сен-Валь и почувствовал к ней такую сильную склонность, что решил никогда больше с нею не расставаться. Она была очень бедна, а семья ее принадлежала к знатному, однако не блестящему роду, Уже одно это не оставляло никаких надежд получить согласие старого Родериха, все стремления которого были направлены на то, чтобы как можно более возвысить владельцев майората. Он решился, однако, в письме из Парижа сообщить отцу о своей склонности, и случилось то, чего и следовало ожидать: старый барон решительно объявил, что он сам уже выбрал невесту для владельца майората и ни о какой другой не может быть и речи. Вольфганг, который должен был отбыть в Англию, вернулся в Женеву под именем купца Борна и обвенчался с Юлией; по прошествии года она родила ему сына, ставшего после смерти Вольфганга владельцем майората. Приведено было много причин тому, почему Губерт, давно обо всем знавший, так долго молчал и почитался владельцем майората. Все они основывались на его давнишнем уговоре с Вольфгангом, но выглядели недостаточными и надуманными. Словно пораженный громом, уставился барон на писца, который монотонным и скрипучим голосом излагал все эти несчастья. Когда тот кончил, Ф. поднялся и, взяв за руку молодого человека, которого привел с собою, сказал, поклонившись присутствующим: