Монстры

Осень клонилась к зиме, млела от ее леденящих поцелуев; был самый конец ноября, дни стояли холодные и сумрачные, светло становилось буквально на несколько часов, а потом на город снова опускалась непроглядная тьма. Последние ржавые листья, чудом избежавшие метел дворников, вмерзали в лужи и с треском крошились под торопливыми шагами прохожих.

К концу осени пальцы у него на ногах окончательно онемели. Но зато они перестали ныть, а вот все остальное тело беспокоило постоянно: болели кости, суставы и даже мышцы лица. Болело вообще все, что только могло болеть, причем все разом.

И, как говорится, ничего тут не поделаешь, инспектор Стоктон, старость не радость. Вернее, так — у старости особые радости: смог помочиться с утра в горшок самостоятельно — считай, день удался. Инспектор Стоктон был так стар, что тот парень, который занял инспекторский пост после его отставки, успел, в свою очередь, уйти в отставку и даже умереть. Стоктон понятия не имел о том, кто занимает его должность сейчас, да ему и не было до этого дела, уж очень давно он ушел из полиции. Он только знал наверняка, что в дорожной полиции есть кто-то с такой же фамилией, как у него: значит, на нем полицейская династия не прервется. Эта мысль его успокаивала. Ведь Стоктоны работали в полиции этого округа штата Коннектикут с черт-те знает каких времен. И с какой только чертовщиной им не приходилось иметь дел! Нечистая сила предпочитала добираться до города железнодорожным транспортом, и прибывавшие поезда нужно было постоянно контролировать.

Поэтому инспектор Стоктон проводил на вокзале столько времени. Каждое утро он шел на станцию, как на работу, и, если на улице было тепло, выбирал себе какую-нибудь тихую лавочку на платформе и вел наблюдение, а осенью и зимой заходил в зал ожидания, подсаживался к печке и часами смотрел на прибывающие поезда. Он знал, что большинство местных жителей жалеют его: думают, бедному старику некуда податься, не с кем поговорить, вот он и приходит сюда каждый день, чтобы хоть как-то скрасить свое одиночество. Некоторые особо добросердечные люди даже останавливались поболтать с ним, делились местными новостями, пересказывал и телесериалы, о которых он не имел ни малейшего представления (особенно часто поминались какие-то "Секретные материалы").

Стоктон был так стар, что многие из тех, кто, по его мнению, перебрался в город совсем недавно, на самом деле уже успели прожить здесь несколько десятков лет, а он между тем продолжал считать их "вновь прибывшими" и никак не мог запомнить их имен. Его интересовали "переселенцы" несколько иного рода. Те, о ком, в свою очередь, жители города предпочитали не вспоминать. Необъяснимое всегда пугает, и ради собственного спокойствия люди готовы обманывать себя, считая странные и страшные явления, с которыми им пришлось столкнуться, обманом зрения или плодом воображения. При свете дня легче всего призвать на помощь здравый смысл и убедить себя и всех вокруг в том, что случившееся ночью есть не более чем кошмарный сон.

Вот уже долгое время город спал спокойно, пора кошмаров, казалось, миновала. Но Стоктон знал, что это не так. Те, за кем он охотится, не глупее его. Они умеют ждать. Они никуда не спешат. Они знают, что в конце концов обязательно доберутся до него, завладеют этим городком, этой станцией — всем!

И что потом?

— Здравствуйте? — приветствовала его Айрин, дочь начальника станции.

У нее была милая манера произносить все реплики с вопросительной интонацией. Так что "Здравствуйте" в ее исполнении походило на удивленное "Здравствуете? Неужели до сих пор здравствуете?"

— Вроде того, — ответил он.

Все и впрямь было вроде того. По крайней мере, возражать Айрин он не собирался.

Девушка принесла ведерко с углем, насыпала в топку иссиня-черных угольков поверх вчерашней серой золы. Вскоре угольки зарделись, и она закрыла заслонку. Эта печка в зале ожидания обогревала служащих станции и пассажиров задолго до того, как Айрин появилась на свет. Огонь в топке не гас самыми долгими зимними ночами. Казалось, никто из местных не видел в этом ничего странного. Между тем Стоктон точно знал, что на этой станции очень много странного и нет ничего случайного.

На Айрин были по тертые джинсы, клетчатая рубашка и ботинки на толстой подошве. Она всегда заплетала волосы в две косы, этакая вечная школьница. Пожалуй, Айрин была довольно хорошенькая, Стоктону хотелось верить, что кто-нибудь из ее сверстников в конце концов это тоже заметит. А под венцом небось на вопрос священника: "Берешь ли ты, Айрин, этого мужчину в законные мужья?" — красавица вместо торжественного "да!" прямо перед алтарем задастся очередным вопросом "да?". То-то будет потеха!

Стоктона эта мысль изрядно развеселила.

Между тем время для шуток было не самое подходящее. С минуты на минуту ожидалось прибытие поезда, который но расписанию значился в 7.12. Обычная пригородная электричка, полная всякого рабочего люда, который едет в город на свои заводы-фабрики или в офисы. Так, ничего особенного. Поезд шел с севера на юг через весь штат, и на этой станции с него обычно никто не сходил. Следующий поезд, в 7.32, мог оказаться гораздо опаснее: это был последний вчерашний поезд, который прошлой ночью проследовал в сторону столицы, а сейчас возвращался оттуда на узловую станцию. Его пассажирами становились те, кому не обязательно было проводить целый рабочий день в городе: туристы, отдыхающие, богема, старики и домохозяйки.

Поезд в 7.12 был, как всегда, полупустой. На станции никто не вышел. Но Стоктон точно знал, что поезд в 7.32 опасен, ведь это нью-йоркский поезд, а именно из столицы на их станцию обычно прибывает всякая нечисть. Его всегда интересовало, почему эти твари так рвутся сюда: жили бы и жили себе спокойно в каком-нибудь мегаполисе, и никто бы их там не замечал и не трогал — все-таки "город контрастов", что с него взять. А тут разве спрячешься? Будь ты хоть тысячу раз осторожен, от зорких взглядов скучающих деревенских обывателей все равно не укрыться. В Нью-Йорке, в каком-нибудь строительном котловане, вполне может дожить до глубокой старости какой-нибудь чудовищных размеров осьминог, что уж там говорить о полуневидимых мертвецах или упырях, которые при необходимости способны легко прикинуться кучей мусора или бесследно раствориться во мраке темной подворотни.

Стоктон вдруг почувствовал, что сегодня непременно что-нибудь произойдет.

Ему словно кто-то сказал об этом, и теперь он был уверен, что все так и будет, — так пожилые люди безошибочно предсказывают погоду. К старости Стоктон научился понимать знаки, научился чувствовать опасность. Накануне каждого очередного поединка с нечистью у него начинали ныть раны, полученные в прошлых сражениях. Вот и сейчас он нисколько не сомневался: враг где-то совсем близко.

Стоктон был не единственным, кто умел чувствовать опасность и противостоять ей. Когда-то у него были соратники и единомышленники, но все они уже умерли. Их дети напрочь отказывались верить в небылицы, ничего не хотели видеть и слышать. Все это неправда! Этого не может быть! Не здесь! Не с нами! Если кто-нибудь еще об этом узнает, цены на местную недвижимость могут резко упасть. Кому это надо? Тут и других проблем хватает, настоящих проблем: в сегодняшнем мире столько реальных ужасов и зла, что дедовские страшилки никого не пугают. Пусть старики рассказывают свои байки, если им так хочется. Вот только кто их теперь станет слушать?

Стоктон все понимал и не обижался. Дети и есть дети.

Милые, наивные дети.

— Кофе?

Кажется, в кои-то веки Айрин на самом деле задала вопрос.

— Спасибо, Айрин, не откажусь.

У Айрин была отличная, совсем новая кофеварка. Ее отец тоже очень любил кофе и варил его с тем же постоянством, с каким топил свою негасимую печку, предпочитая, правда, в отличие от дочери, при приготовлении любимого напитка пользоваться старой как мир туркой. Айрин положила конец этой вековой традиции — безжалостно выбросила турку, много лет служившую ее семейству верой и правдой, и на собственные деньги купила новомодную электрическую кофеварку.