Стеклянные книги пожирателей снов

Он распахнул дверь, и она увидела фигуру на конце стола, в перистой маске, в цвет блестящему сине-зеленому платью, — это были павлиньи перья, торчащие вверх и обрамляющие ее сверкающие золотистые волосы. Рот у нее был маленький и живой, лицо бледное, хотя и чуть нарумяненное, на ее маленьких ручках все еще оставались ее синие перчатки. Она напомнила мисс Темпл одну из породистых русских борзых — худых и стремительных и всегда злобных, имеющих привычку клацать зубами при виде всего, что вызывает их неудовольствие. Она сунула монетку в руку официанта, и тот представил ее: «Мисс Гастингс». Женщины кивнули друг другу. Официант спросил, не желают ли они чего-нибудь? Никто из них не ответил — никто не шевельнулся, — и мгновение спустя он поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.

— Изобела Гастингс, — сказала мисс Темпл и, указав на стул с другого конца стола от блондинки в маске, спросила: — Вы позволите?

Та указала на стул, и мисс Темпл села, расправив платье и ни на секунду не оторвав взгляда от безмолвной женщины. На столе между ними на серебряном подносе стояли графины, наполненные янтарной, золотистой и рубиновой жидкостями, и несколько бокалов и стаканов (правда, мисс Темпл не особо разбиралась в том, какой сосуд для чего предназначен, а еще меньше — что налито в графинах). Перед блондинкой стояла небольшая рюмка размером с бутон тюльпана на прямой прозрачной ножке, наполненная рубиновой жидкостью, которая, преломляясь в хрустале, напоминала кровь. Мисс Темпл поймала вопросительный взгляд блондинки, чьи глаза за маской были светлее ее синего платья, и постаралась придать своему голосу дружелюбный тон.

— Говорят, что шрамы исчезают через несколько дней. Сколько дней у вас уже прошло?

Ее слова, казалось, вернули женщину к жизни. Она подняла свою рюмку, сделала глоток, но облизывать губы не стала — удержалась, потом поставила рюмку на скатерть, но из руки ее не выпустила.

— К сожалению, вы… ошиблись.

Голос женщины был хорошо поставленный, чеканный, и мисс Темпл немного огорчилась, словно испытания со временем притупили ее умственные способности.

— Прошу прощения, я просто подумала… из-за маски…

— Да, конечно… это вполне очевидно… но я надела маску по другому поводу… Я здесь инкогнито.

— Вы близкий друг графини?

— А вы?

— Нет, я бы так не сказала, — беззаботно ответила мисс Темпл и, сочиняя на ходу, добавила: — Я скорее знакомая миссис Марчмур. Хотя я, конечно, знаю и графиню. А вы — если позволительно говорить об этом открыто — были на приеме в Харшморте, когда граф устраивал свою знаменитую презентацию?

— Да… я там была.

— Позвольте узнать ваше мнение о том, что вы видели? Впрочем, ваше присутствие здесь само по себе может быть ответом… Женщина прервала ее:

— Не хотите чего-нибудь выпить?

Мисс Темпл улыбнулась.

— А что пьете вы?

— Портвейн.

— Ах вот оно что.

— Вы не любите портвейн? — Женщина проговорила это быстро, с нетерпеливой раздражительностью.

— Да нет, попробую, пожалуй…

Женщина театральным жестом подвинула поднос мисс Темпл — провезла его по скатерти — бокалы зазвенели, стукаясь друг о дружку, графины закачались, но ничто не упало и не разбилось. Несмотря на эффективность этого странного движения, мисс Темпл все равно пришлось встать, чтобы дотянуться до подноса; она налила себе немного рубинового портвейна в такую же, как у блондинки, рюмку, вернула на место тяжелую пробку и села. Она вдохнула сладковатый запах, но пить не стала — было в этом запахе что-то такое, от чего у нее свело горло.

— Итак… — продолжила мисс Темпл, — мы обе были в Харшморте…

— А как насчет графа д'Орканца, — сказала женщина, снова прерывая ее. — Его вы знаете?

— О, конечно. Мы с ним только что беседовали, — ответила мисс Темпл.

— Где?

— Здесь, в отеле, конечно. Видимо, у него другие срочные дела, и он не может составить нам компанию.

Ей показалось, что женщина собирается встать, но трудно было сказать — то ли для того, чтобы найти графа, то ли для того, чтобы убежать в испуге от того, что он так близко? Это продолжалось несколько мгновений, и мисс Темпл испытала странное чувство. Как же это плохо, подумала она, быть проницательной и умной молодой женщиной, ведь чем глубже становилось ее понимание той или иной ситуации, тем больше возможностей она видела, а потому тем меньше знала, что делать. Это была самая несправедливая и разочаровывавшая «ясность», какую только можно представить. Она не знала, как ей поступать дальше. Ей нужно было, чтобы вместо нее заговорила эта женщина, а она тем временем попробовала бы портвейн. Само название этого напитка всегда привлекало ее, островитянку, и она никогда еще не пробовала его, потому что это вино всегда было привилегией мужчин с их сигарами после трапезы. Она полагала, что на вкус оно будет таким же отвратительным, как его запах (она любой алкоголь в принципе считала отвратительным), но ее привлекало название, навевавшее ей мысли о морях и путешествиях.

Но женщина не встала, а по прошествии двух-трех неопределенных секунд снова устроилась на своем месте. Она наклонилась вперед и, словно читая смятенные мысли мисс Темпл, взяла хрупкую рюмку, подняла ее и слегка коснулась рюмки своей собеседницы. Они выпили, и мисс Темпл оценила рубиновую сладость на вкус. Прищелкнув языком, она улыбнулась. Женщина в маске допила свою рюмку и встала, чтобы дотянуться до графина и налить еще. Мисс Темпл пододвинула к ней поднос — с большей деликатностью, чем это сделала блондинка, — и потом смотрела, как та взяла графин с подноса, налила себе портвейн и выпила, не отпуская графина, и потом, к немалому удивлению мисс Темпл, налила себе еще. После этого женщина поставила графин и села.

Чувствуя себя очень хитроумной, мисс Темпл лукаво сказала:

— Вы мне так и не назвали своего имени.

— И не собираюсь, — отрезала женщина. — Я специально надела маску.

— Прошу прощения, — сдержанно сказала мисс Темпл, подавляя в себе желание швырнуть рюмку в физиономию этой дамочке. — Похоже, вам сегодня досталось — кто же был причиной ваших неприятностей? Я очень надеюсь, что смогу вам чем-нибудь помочь.

Женщина тяжело вздохнула, и мисс Темпл опять удивилась (даже немного ужаснулась) тому, с какой легкостью люди попадаются на удочку.

— Не суйте нос не в свое дело, — сказала женщина, переходя почти на шепот, и мисс Темпл тут же показалось, что ее собеседница принадлежит к тем людям, которые очень редко прибегают к подобным грубостям, а сейчас она произнесла эти слова, будучи в отчаянном положении.

— Нет-нет, прошу вас, — гнула свое мисс Темпл, — вы должны мне рассказать, что случилось, а потом мы совместными усилиями найдем выход.

Женщина отправила в рот остатки портвейна, на секунду у нее перехватило дыхание, но она, хотя и с трудом проглотила вино, сразу налила себе еще. Ситуация становилась все более тревожной (до ужина было еще далеко), но мисс Темпл только чуть намочила губы, наклонив свою рюмку, и сказала:

— Вкус просто великолепен, правда?

Женщина, казалось, не услышала ее, но начала бормотать вполголоса, что вкупе с ее скрипучим, резким голосом создавало эффект какого-то чуда — будто открыли крышку старой музыкальной шкатулки. Голос блондинки не совпадал с ее внешностью, что выводило из равновесия мисс Темпл. Она понимала, что частично это объясняется маской. Ее смущали движения бледных губ под маской, сверкающих белых зубов, розоватых десен и языка. Мисс Темпл подавила в себе внезапное желание засунуть палец в рот женщины, чтобы почувствовать температуру там, внутри. Но она вздрогнула и прогнала эту нелепую мысль, потому что дама наконец-то заговорила внятно.

— Вообще-то я покладистая, даже податливая, вот в этом-то все и дело… а когда у тебя такой характер и к тому же ты известна и потому тебе за это не воздают должного, принимают как само собой разумеющееся и хотят большего… они всегда хотят большего, а у меня характер такой, что я всегда держусь границ приличий и подавляю в себе гордыню, а ведь я могла быть гордой, могла быть самой гордой девушкой у себя в стране — у меня есть все права быть тем, кем хочу, и это действует на нервы, потому что я чувствую, что могла бы стать королевой. И хуже всего, что если я решу стать королевой, то я ею и стану, именно это и получу. Я даже не знаю, так ли оно на самом деле, я не знаю, может, никто меня и слушать не будет, может, мне будут смеяться в лицо или по меньшей мере у меня за спиной… хотя я то, что я есть, а они — это они, и у них своя судьба. Может быть, они уже смеются надо мной, но если они станут это делать более открыто и не притворяясь, с презрением, то я, наверно, не вынесу, а хуже всех — мой отец, он всегда был хуже всех, а теперь он вообще со мной не встречается, он даже не пытается проявить заботу… никогда не проявлял… а я должна помалкивать и принимать избранное для меня будущее. Никто не знает, какую жизнь я веду. Никого из вас не заботит, как я живу… а этот человек, вульгарный тип… за которого я должна… иностранец… это ужасно… и единственное мое утешение в том, что я всегда знала, даже если он взойдет на трон, я все равно буду считать его полным ничтожеством.