Город гибели

Ванда хорошо играла свою роль. Скорбь сделала ее моложе, благодаря отчасти удачному подбору косметики. Белое напудренное лицо в сочетании с бледной губной помадой хорошо контрастировало с черным траурным туалетом.

Роско обставил процесс похорон почти с такой же помпой, как и само представление. Собралась большая толпа народу, среди которой то там, то тут мелькали представители прессы. Присутствовали артисты шоу-бизнеса, которые не прочь были продемонстрировать всем, и особенно прессе, горечь утраты собрата по искусству.

Похоронная процессия медленно двигалась по улицам города, проходя за полчаса только один квартал. Но к тому времени, когда гроб с телом Ферлини был довезен до места, откуда никто не возвращается, толпа заметно поредела. Только небольшая группа осталась наблюдать церемонию погребения.

Ванда рыдала на плече у Роско, а он по-отечески утешал ее.

— Он хотел умереть именно так, — бессмысленно говорил Роско.

— Знаю, знаю, — отвечала безутешная вдова.

Надгробное слово произнес самый известный городской священник. Он был краток и сказал о мужестве Ферлини, о его преданности искусству, о том, сколько радости тот доставлял людям. Пока он говорил, Ванда как-то странно смотрела на него, и Роско вдруг испугался, что она сейчас опять упадет в обморок.

Принесли гроб и поставили его на краю могилы. Тот, что нес гроб спереди, официант из ночного клуба, казался немного смущенным и что-то нервно говорил стоящему рядом с ним человеку. Роско сразу бросился к ним, что-то спросил и тут же поспешно направился к священнику. Вся эта суматоха не ускользнула от внимания единственного оставшегося журналиста, стоявшего несколько поодаль. Он тут же подошел к Роско и осведомился, что происходит.

— Не знаю, — сказал Роско, почесывая затылок. — Вон Фреди считает, что с гробом не все в порядке. Говорит, что гроб странный.

— Что значит странный?

Официант пожал плечами.

— Легкий он, вот что. Слишком легкий.

— Ну, знаете, — прошептал священник, — едва ли…

— Он прав, — сказал второй носильщик. — Вообще почти ничего не весит. Вы ведь знали Ферлини? Он был здоровенный малый.

Они посмотрели друг на друга, ожидая, что кто-нибудь первым рискнет сказать то, что думали все. Наконец Роско произнес:

— Мне, конечно, не хочется этого делать, но придется. Вскрываем гроб.

Священник запротестовал, но они уже взламывали крышку.

— Что случилось? — подошла к ним Ванда. — Роско, что здесь происходит?

— Отойди. Я бы не хотел, чтобы ты это видела, Ванда.

Но было уже поздно. Крышку подняли, и все с ужасом обнаружили, что он был пуст…

Ванда завыла, как ураганный ветер в верхушках деревьев.

Доктор Рашфила покатал карандаш по листку бумаги и сказал:

— Продолжайте, мистер Роско, я хочу услышать все.

Роско облизнул сухие губы. Ему ужасно хотелось выпить.

— Вы должны понять суть моего бизнеса, доктор. Все это лишь аттракцион. Вот почему Ферлини попросил меня об этом лет десять или двадцать назад.

— О чем? Объясните.

— Никто не знал об этом. Только он и я. Я говорил ему, что это сумасшествие. Но если такому упрямцу, как он, что-нибудь втемяшится в голову… Он взял с меня клятву, что, если с ним что-нибудь случится, ну, то есть если он погибнет, я должен буду организовать этот последний трюк… Что-нибудь такое, чтоб его надолго запомнили. Хотел затмить самого Гудини. Вот как было дело, док.

— Трюк? Не понимаю.

— Да, трюк, и достаточно простой. Я сунул владельцу похоронного бюро пятьдесят долларов, и он организовал похороны Ферлини тайно, где-то в другом месте. А сам, после того как с телом простились и закрыли крышку, поставил на катафалк другой гроб, пустой. Вот и весь трюк. Понимаете, док? Ничего противозаконного. Настоящий аттракцион, и никакого жульничества!

— Понятно, — сказал доктор, нахмурившись. — Но, боюсь, этот ваш аттракцион произвел на миссис Ферлини… По-моему, она и до этой истории была немного не в себе, а теперь…

Он вздохнул и поднялся из-за стола.

— Ладно, мистер Роско, Я позволю вам взглянуть на нее, но ни слова. Разговаривать с ней категорически запрещаю.

Роско последовал за доктором. Они остановились у двери с небольшим окошечком, и Роско заглянула комнату. То, что он увидел, заставило его в ужасе отпрянуть от окна. На кровати, с округлившимися, ничего не видящими глазами сидела Ванда и безуспешно пыталась вырваться из тугих и жестких объятий смирительной рубашки.

Роберт Говард

Голуби Преисподней

Грисвелл проснулся внезапно: каждый его нерв звенел, предупреждая об опасности. Беспокойно он осмотрелся вокруг, с трудом припоминая, где он находится и что здесь делает. Лунный свет едва просачивался сквозь запыленные окна, и большая пустая комната с высоким потолком и зияющей пастью камина казалась призрачной и незнакомой. Постепенно высвобождаясь от липкой паутины недавнего сна, Грисвелл наконец сообразил, где он и как попал сюда. Он повернул голову и уставился на своего компаньона, спящего на полу рядом с ним. Джон Брэйнер выглядел во тьме смутной тяжелой грудой, едва посеребренной лунным светом.

Грисвелл попытался вспомнить, что его разбудило. В доме стояла тишина; лишь отдаленное уханье совы доносилось из чащи соснового леса.

Наконец ему удалось поймать ускользающее воспоминание. Это был сон, наполненный темной угрозой, заставившей его в ужасе проснуться.

Воспоминание нахлынуло вновь, живо обрисовывая отвратительное видение.

Да и был ли это сон? Он так странно смешался с недавним действительным событием, что теперь трудно было разобрать, где кончается реальность и начинается фантазия. В этом сне Грисвеллу казалось, что он вновь переживает последние часы вчерашнего дня.

Сон вернул его в то мгновение, когда он и Джон Брэйнер увидели дом, в котором они сейчас лежали. Они подъехали по тряской разбитой дороге, пересекавшей сосновый лес. Здесь, вдали от родной Новой Англии, они с Джоном скитались в поисках развлечений. Этот ветхий заброшенный дом, поднимающийся посреди зарослей дикого кустарника навстречу заходящему солнцу, сразу завладел их воображением. Черный, застывший, мрачной громадой возвышался он на фоне зловеще багряного заката.

Оставив машину на дороге, они направились к дому по узкой, затерянной в зарослях дорожке, усыпанной кирпичной крошкой. Примерно с середины пути они увидели, как с балюстрад дома сорвалась целая стая голубей и унеслась прочь, сотрясая воздух громким хлопаньем крыльев.

Дубовая дверь осела на сломанных петлях. Пыль лежала толстым слоем на полу просторной прихожей, на широких ступенях лестницы, ведущей куда-то вверх. Они выбрали дверь напротив лестничной площадки и вошли в обширную пустую комнату с блестками паутины по углам. Пыль и здесь лежала повсюду, даже на пепле в камине.

Они не стали разжигать огонь. Как только село солнце, все вокруг окутала темнота — густая, черная, кромешная тьма дремучих сосновых лесов.

Они знали, что гремучие змеи чувствуют себя как дома в этих краях, и потому побоялись шарить под деревьями в поисках хвороста. Перекусив консервами, они расположились около камина, с головой завернувшись в свои одеяла, и мгновенно уснули.

Почти то же самое только что приснилось Грисвеллу. Он вновь увидел мрачный дом, вздымающийся на фоне багрового неба, увидел полет голубей, когда они с Джоном шли к дому по кирпичной дорожке. Откуда-то со стороны он увидел и темную комнату, в которой они сейчас лежали, и две фигуры, закутанные в одеяла на пыльном полу, — себя и своего друга. С этого момента его сон слегка изменился, выходя за пределы здравого рассудка и обращаясь ночным кошмаром. Он перенесся в другую темную комнату, освещенную серебристым светом, падавшим неведомо откуда, — ведь в этой комнате совсем не было окон. В этом призрачном свете он увидел три маленькие фигуры, неподвижно висящие в ряд. Своими очертаниями и мертвенным спокойствием они вызывали леденящий душу ужас. Не было ни звука, ни слова, но он чувствовал присутствие безумия и злобы, затаившихся в темном углу. Внезапно он вновь перенесся в прежнюю темную пыльную комнату с высоким потолком, где лежал напротив камина.