Возвращение Ктулху

Пока я раздумывал об этом, горбун повернулся в мою сторону и закричал до крайности невнятно, но чрезвычайно зычно и громко, а затем склонился в низком поклоне. Что до прочих, то они попросту попадали ниц, так что мгновение спустя я уже высился над целым морем горбов, плавников, рудиментарных крыльев, торчащих позвонков, странных пластин вроде тех, что можно видеть на изображениях динозавров в познавательных книжках, и дергающихся лопаток. Грубая серая кожа существ покрылась крупными мурашками, у некоторых выступили крупные маслянистые капли пота.

Я понял, что они меня боятся. И, вероятно, ожидают от меня каких-то действий. Может быть, я должен принять решение касательно их судьбы. Или просто поприветствовать их. Или же встреча со мной для них — хорошая примета, чему они так недвусмысленно радуются. Однако не исключено, что встреча со мной для них, напротив, — примета на редкость дурная и они подобным образом выражают не радость, а крайний испуг.

Все это мелькнуло у меня в голове, а затем я принял величественный вид и, больше не сомневаясь и не колеблясь, произнес:

— Все вы прощены. Ступайте с миром и не повторяйте прежних ошибок.

Поверишь ли, это вышло великолепно! Я чувствовал себя могущественным и добрым. Я раздавал милость с такой высочайшей вершины, какая не снилась ни одному императору… Помнишь гардеробщицу в школе? Она могла открыть гардероб и позволить нам погулять на большой перемене, а могла заупрямиться и сделать вид, будто ее сильно заботят наши возможные прогулы. И тогда пальто оставались запертыми, а мы сидели в школе и ждали звонка… Вот приблизительно такой степенью могущества я обладал в тот миг.

Эти создания, как ни странно, поняли, что их прощают и отпускают. Они подползли к моим ногам, закопошились, явно воздавая мне почести. Некоторые покусывали меня за лодыжки, не больно, но чувствительно, другие мелко обгрызали край куртки, третьи быстро клевали носом асфальт возле моих ботинок. Выразив таким образом свое полное почтение, они поднялись на ноги и разбежались, не выпрямляя спины, в согбенной позе. Последним удалился горбун.

Я вошел в дом и очутился на уже знакомой лестнице. Здесь стоял густой запах протухших водорослей. Лужи поблескивали на каждой ступеньке. Я медленно поднялся наверх, к квартире Алии.

Если она и знала о том, как я поступил с арестованными, то никак не показала этого. Честно говоря, я ожидал недовольства и даже побаивался его, но она просто поцеловала меня в щеку и, как и в первый раз, дружески затащила к себе.

— Хочешь ты чаю? — спросила она.

— Охотно, — ответил я.

Это был правильный ответ. Она просияла и ушла на кухню, а я занял прежнее место в ее гостиной, среди булькающих аквариумов.

Как и тогда, она принесла чайник и чашки и не сделала ни малейшей попытки меня угостить. Формальность была соблюдена. Я поблагодарил Алию. Мне доставляло огромное удовольствие любоваться ее лицом. Казалось, до сих пор я был болен, я провел в бреду и лихорадке несколько дней и только встреча с Алией послужила к моему исцелению. Видеть ее, находиться рядом с ней — вот мое лекарство. Невнятная тревога последней недели отступила. Я погрузился в состояние абсолютного покоя.

— Я согласен, — сказал я Алии. — Если дреды — необходимое условие для наших встреч, то я согласен. Делай с моими волосами что хочешь, Алия.

Она обрадовалась, хлопнула в ладоши и тотчас принесла свои инструменты — маленькие расчесочки и крючочки, похожие на вязальные. На сей раз, пока она отсутствовала, мне почудились какие-то приглушенные голоса в коридоре, и я почти был уверен в том, что Алия переговаривается со своими слугами или же с другими жильцами квартиры. Впрочем, я никого так и не увидел, да и слов не разобрал: похоже, разговор велся на незнакомом языке.

Она вернулась, усадила меня удобнее и взялась за дело. Пока она работала — а процесс занял несколько часов, — я беседовал с ней в попытках разузнать побольше о ней самой и о том мире, в котором она существует и в который я получил столь неожиданный доступ.

— Мне нелегко было найти твой дом, — сказал я.

— Почему? — удивилась она.

— Потому что его здесь не было.

— Он всегда был здесь, — заявила она. — И я всегда была в нем, внутри. Я никогда не покидаю своего места.

— Разве ты не выходишь на улицу? — спросил я. — Как такое возможно?

— Я живу здесь, — отозвалась она. — Я живу здесь ввысь и вглубь.

Я задумался над подобным объяснением. Что значит «живу здесь ввысь и вглубь»? Не то ли, что дом Алии имеет невидимые моему взору продолжения — как в виде бесконечно глубокого подвала, так и в виде просторного чердака? А может быть, Алия владеет также воздушным пространством над крышей? Но в таком случае это заставляет предполагать у нее способность к полету. Для чего же ей, в противном случае, воздушное пространство?

В общем, вопросов стало еще больше, чем ответов, но я твердо решил не сдаваться. Времени у нас, повторюсь, было навалом: заплетание дредов — занятие очень трудоемкое и, главное, долгое.

И, прибавлю, довольно болезненное для клиента. Вся кожа на голове натянута, за волосы дергают… В общем, те еще впечатления. Впрочем, я держался и не выдал, надеюсь, своих неприятных ощущений ни единой гримасой.

Вместо этого я продолжал расспрашивать мою прекрасную мучительницу:

— Судя по всему, ты занимаешь высокое положение в иерархии твоего народа.

— Разумеется, — тотчас кивнула она. — Я храню этот дом. Он стоит здесь, а я живу в нем.

— В тех квартирах, мимо которых я сюда шел… Те, запертые… — начал было я.

Она досадливо сморщилась:

— Ах, там неудачи! Не нужно об этом говорить!

— Неудачи? — удивился я. — Что ты имеешь в виду?

— А что имеют в виду твои люди, когда говорят о неудачах? — парировала Алия. — Между прочим, я много разговаривала с такими, как Милованов, со здешними, они меня научили. Я многое могу выразить правильными словами. Неудача. Разные причины для этого. Всегда хочешь сделать как можно лучше, но иногда реально получается плохо. — Она растопырила пальцы и стала показывать то на один, то на другой, перечисляя причины: — Мало качества в материале, мало умения у мастера… Неудача, понимаешь ты? Это бывает даже стыдно.

Страшноватое подозрение закралось в мою голову, так что я даже вздрогнул. Не берусь судить, как она расценила это мое непроизвольное движение. Возможно, в лестном для себя смысле. Или по какой-то причине нашла его забавным. Во всяком случае, Алия шутливо потянула меня за прядку и засмеялась:

— Сиди спокойно.

— А я могу посмотреть на эти неудачи? — спросил я, помолчав, чтобы прийти в себя.

— Нет, — ответила она.

— Почему?

— Никто не любит показывать то, что у него не получилось. Кроме того, в этом нет смысла.

Я попробовал зайти с другой стороны:

— Каким был исходный материал твоих неудач?

— Исходный материал был весьма плох, — сказала она. — О нем не следует жалеть. Иначе придется признать, что нет мастерства. А это не так.

У меня кровь застыла в жилах, когда мне представилось, что в заброшенных квартирах заперты представители вида хомо сапиенс с неудачно заплетенными дредами. Возможно, Алия тренировалась на них, а когда увидела, что из ее попыток мало что получилось, попросту спрятала от человечества «неудачные экземпляры». На какую жизнь они там обречены, навеки запертые в несуществующем доме?

Я не стану изображать перед тобой такого уж великого борца с несправедливостью, за права человека и все такое, потому что это было бы неправдой. На самом деле я с самого начала боялся лишь одного: оказаться в числе этих несчастных. Ведь от меня ничего больше не зависело. Я полностью находился во власти Алии. А вдруг она не останется довольна собственной работой? Кто знает, что еще может прийти ей в голову!

И все же я не сбежал оттуда и не отказался от изначальной затеи. Я даже не могу утверждать, что был влюблен в нее. Я был ею болен — вот самое точное определение. И лечение мне предстояло рискованное… Впрочем, я так и не исцелился.