Невеста призрака

Уильям Гаррисон Эйнсворт

Невеста призрака

Гернсвольский замок в конце 1655 года был местом светских развлечений. Барон Гернсвольф был самым могущественным дворянином в Германии. Его имя прославили патриотические деяния сыновей и красота единственной дочери. Поместье Гернсвольф, располагавшееся среди Черного леса, было пожаловано за верную службу одному из его предков государством и перешло вместе с другими наследными имениями семье нынешнего владельца. Это был готический особняк, возведенный согласно моде тех времен в пышном стиле и состоящий главным образом из темных извилистых коридоров и залов со сводчатыми потолками и гобеленами на стенах — величественных, но плохо приспособленных для личного удобства по причине их мрачной величины. Темный сосновый лес окружал замок со всех сторон и придавал местности угрюмый вид, который редко оживлялся светом солнца.

Колокола замка радостно зазвонили при наступлении зимних сумерек, стража была поставлена на башнях, чтобы оповещать о приезде гостей, приглашенных разделить веселье, царящее в этих стенах. Единственной дочери барона Клотильде только что исполнилось семнадцать лет, и было приглашено блистательное общество, дабы отпраздновать ее день рождения. Для приема многочисленных гостей были открыты большие сводчатые залы. Вечерние забавы едва начались, когда часы на тюремной башне пробили с необычайной торжественностью, и в тот же миг в бальном зале появился высокий чужестранец, облаченный в таинственный черный костюм. Он учтиво поклонился, но к нему отнеслись с явной сдержанностью. Никто не знал, кто он такой и откуда приехал, но было очевидно, что он дворянин высшего сословия, и хотя его появление было принято с недоверием, с ним обходились весьма уважительно. Он особо обратился к дочери барона и был так рассудителен в своих замечаниях, и так тонок в своих остротах, очарователен в обращении, что быстро растревожил душу своей юной и чувствительной слушательницы. В итоге, после некоторого замешательства со стороны хозяина, который вместе с остальными гостями был не в силах относиться к чужестранцу безразлично, ему предложили остаться в замке на несколько дней, и приглашение было с радостью принято.

Глубокой ночью, когда все удалились в свои покои, было слышно, как на серой башне уныло раскачивается из стороны в сторону тяжелый колокол, хотя ни одно дуновение ветра не тревожило деревья в лесу. Многие гости, встретившись наутро за завтраком, утверждали, что слышали звуки божественной музыки, в то время как другие настаивали, что это был ужасный шум, исходивший, как казалось, из покоев, которые в то время занимал чужестранец. Однако вскоре он сам появился за столом, к когда были упомянутые события прошедшей ночи, на его мрачном лице заиграла непонятная жуткая улыбка, затем сменившаяся глубочайшей меланхолией. Он беседовал главным образом с Клотильдой, рассказывал о различных странах, в которых побывал, о солнечных областях Италии, где сам воздух напоен благоуханием цветов, а летний ветерок вздыхает над прекрасной землей, он поведал ей о тех чудесных краях, где улыбка дня тонет в мягкой постели ночи, а великолепие небес не затмевается ни на миг, и вызвал у нежной слушательницы слезы умиления, и впервые она пожалела, что находится дома.

Дни шли своим чередом, и каждый миг усиливал жар невыразимых чувств, которые разбудил в ней чужестранец. Он ни разу не говорил о любви, но Клотильда видела ее в речах, в поведении, в проникновенных нотках его голоса и убаюкивающей мягкости улыбки, а когда он обнаружил, что преуспел в расположении ее чувств по отношению к себе, на его лице на миг появилась самая что ни на есть дьявольская усмешка и вновь умерла. Когда он встречался с девушкой в присутствии ее родителей, то был почтителен и смирен, и лишь наедине с ней, во время прогулок по темной лесной чаще, снимал маску учтивого кавалера.

Когда однажды вечером он сидел с бароном в обшитой деревом библиотеке, беседа перешла на сверхъестественные силы. Чужестранец во время обсуждения оставался сдержанным, но когда барон стал шутливо отрицать существование духов и начал в шутку их вызывать, его глаза загорелись неземным блеском, а тело, казалось, расширилось до более чем естественных размеров. Когда беседа иссякла, наступила страшная тишина, и несколько секунд спустя был слышен лишь хор небесной гармонии. Всех охватил восторг, но чужестранец был явно расстроен и мрачен. Он с состраданием взглянул на своего именитого хозяина, и нечто вроде слезы сверкнуло в его темных глазах. Через несколько секунд музыка тихо замерла вдалеке и все стало безмолвно, как и прежде. Барон вскоре покинул комнату, и почти тотчас же за ним последовал чужестранец. Прошло совсем немного времени, и вдруг послышались ужасные крики: так кричит человек в предсмертных муках. А затем барона нашли мертвого, распростертого в коридоре. Его тело было скручено болью, а на почерневшем горле виднелись следы человеческих рук. Тут же подняли тревогу, замок обыскали от подвала до чердака, но чужестранца больше никто не видел. Тело барона предали земле, а об ужасном случае вспоминали лишь как о чем-то, бывшем давным-давно.

После исчезновения чужестранца, который действительно очаровал ее, настроение хрупкой Клотильды явно изменилось. Она полюбила гулять ранним утром и поздним вечером по тропинкам, по которым часто ходил он, вспоминая его последние слова, представляла его милую улыбку, и заканчивала прогулку на том месте, где однажды она беседовала с ним о любви. Клотильда избегала общества и, похоже, была счастлива лишь тогда, когда оставалась одна в своей комнате. Тоща она и давала выход своей печали в слезах, а любовь, которую девичья гордость благопристойно скрывала на людях, вырывалась наружу в часы одиночества. Так прекрасна и в то же время так смиренна была прелестная скорбящая, что она уже казалась ангелом, освободившимся от пут этого мира и готовившимся к полету на небеса.

Одним летним вечером она добрела до укромного уголка, который выбрала в качестве любимого места уединения, и тут чья-то медленная поступь послышалась позади. Клотильда улыбнулась и, к своему безграничному удивлению, увидела чужестранца. Он радостно подошел к ней, и завязалась оживленная беседа.

— Вы покинули меня, — воскликнула восхищенная девушка, — и я подумала, что все радости жизни ушли от меня навсегда. Но вы вернулись, и разве мы не будем опять счастливы?

— Счастливы, — ответил чужестранец с неожиданным презрением. — Могу ли я снова быть счастлив… могу ли… но простите мое волнение, любовь моя, его извиняет лишь удовольствие, которое я испытываю от нашей встречи. О! Я должен вам многое рассказать. Да! И многое услышать в ответ. Не так ли, моя милая? Скажите мне искренне, были ли вы счастливы в мое отсутствие? Нет! Я вижу в запавших глазах и на бледных щеках, что бедный скиталец добился, по крайней мере, хоть легкого интереса в сердце своей возлюбленной. Я побывал в других странах, повидал многие народы. Встречался с женщинами, красивыми и изысканными, но нашел лишь одного ангела, и он здесь передо мной. Примите это простое выражение страсти, драгоценная моя, — продолжил чужестранец, срывая цветок шиповника, — он прекрасен, как и дикие цветы, что вплетены в твои волосы, и прелестен, как любовь, что я дарю тебе.

— Он действительно прелестен, — ответила Клотильда, — но его красота увянет с наступлением ночи. Он прекрасен, но недолговечен, как и любовь, питаемая мужчиной. Пусть не он будет символом твоей привязанности. Принеси мне нежное неувядающее растение, прелестный цветок, что цветет круглый год. И я скажу, когда воткну его себе в волосы: «Фиалки отцвели и умерли… розы распустились и увяли, но оно по-прежнему молодо, и такова любовь моего скитальца». Друг сердца моего! Ты не оставишь меня. Я живу лишь тобой, ты — мои надежды, мои мысли, само мое существование, и если я потеряю тебя, я потеряю все — я буду лишь одиноким диким цветком в многообразии природы, пока ты не пересадишь меня в более плодородную почву. И можешь ли ты теперь разбить любящее сердце, которое первый научил огнем страсти?