Участь Мартина

М. Р. Джеймс

Участь Мартина

Несколько лет назад мне довелось гостить у викария одного из западных приходов, где общество, к которому я принадлежу, владеет земельной собственностью. В мои намерения входил объезд части наших владений, и в первый же день моего визита, сразу после завтрака мне предложили в сопровождающие некоего Джона Хилла — местного плотника и вообще мастера на все руки. Имея на руках карту окрестностей, священник поинтересовался тем, какие места предполагается посетить, и когда я показывал ему свой маршрут, он указал пальцем на некую точку:

— Доберетесь дотуда, не забудьте порасспросить Джона об участке Мартина. Я буду не прочь услышать, что он вам понарасскажет.

— А что за история связана с этим участком? — полюбопытствовал я.

— Не имею ни малейшего понятия, — отозвался священник. — Ну, может быть, не то чтобы «ни малейшего», но в любом случае, дело может подождать до ланча… Тут как раз его куда-то позвали.

Мы отправились в путь. Джон Хилл оказался малым весьма словоохотливым: он с удовольствием показывал окрестности и пересказывал все местные сплетни. Забавно, что всякое незнакомое (или то, которое он считал незнакомым вам) слово сей сельский оратор произносил с расстановкой, по буквам: например, «к-о-ч-е-р-ы-ж-к-а» или что-то в этом роде. Однако в мои цели не входит пересказывать сказанное им до того, как мы увидели поминавшийся выше участок Мартина. Он был достаточно приметен, поскольку представлял собой один из самых маленьких огороженных участков, какие вообще можно увидеть, — всего несколько квадратных ярдов, обнесенных плетнем, причем без ворот, калитки или любого другого ведущего туда прохода. С первого взгляда его можно было принять за давным-давно заброшенный огород, но деревня находилась неблизко, да и почва не носила никаких следов обработки. Лежавший неподалеку от дороги участок, по существу, являлся не более чем окруженным забором клочком того, что местные жители называют пустошью или, другими словами, поросшей жесткой травой и вереском равнины, годной разве что под овечье пастбище.

— А чего ради этот лоскуток земли отгородили? — полюбопытствовал я, и Джон Хилл не замедлил с ответом, воспроизвести каковой в точности, с его неподражаемым выговором, к сожалению, свыше моих сил.

— Мы тут кличем это место «участком Мартина», сэр, и с ним, с участком, стало быть, М-а-р-т-и-н-а связана прелюбопытная история. Прошу прощения, сэр, но ведь преподобный отец небось присоветовал вам расспросить меня о нем?

— Да.

— Так я и думал, сэр. Я рассказывал ему эту историю на прошлой неделе, и он очень даже заинтересовался. Так вот, сэр, выходит, вроде как на том участке похоронен убийца по фамилии Мартин. Старый Сэмьюэл Сандерс, живший в прежние времена в местечке под названием Саут-таун, он, сэр, рассказывал про все это длиннющую историю. Страшную историю, сэр, с убийством молодой девушки. Да, сэр, он перерезал ей горло и бросил ее в воду.

— И его за это повесили?

— Повесили, сэр, вздернули у самой дороги. Как я слышал, случилось это сто лет назад, на День Избиения Младенцев, и повесить его велел малый, которого прозвали Кровавым Судьей. Да, сэр, толкуют, будто он был весь рыжий и страсть какой кровавый.

— А звали его часом не Джеффриз?

— Может, и Джеффриз, сэр, да Д-ж-е-ф-ф-р-и-з. Только история, которую я слыхивал не раз от старого Сандерса, была не про повешение, а про то, как этого Мартина — Джорджа Мартина — дух убитой донимал то тех пор, покуда его злодеяние не вышло наружу.

— А ты, стало быть, знаешь, как это было?

— Нет, сэр, чтобы точно знать, так этого я не скажу, но как доводилось слышать, он здорово мучился, да и поделом ему, душегубу. Старик Сандерс он рассказывал занятную байку про буфет в «Новой Таверне». Вроде как дух убиенной вылазил из этого буфета, но что дальше было, я не упомню.

— Вот, в сущности, и вся информация, почерпнутая от Джона Хилла. Мы поехали дальше, а по возвращении в приход я поделился услышанным с викарием. Тот показал мне учетные книги — оплата за повешение Джорджа Мартина была произведена в 1684 г. и тогда же для него отрыли могилу, но, по словам священника, получить дополнительные сведения в приходе было не от кого. Старый Сэм Сандерс, единственный, кто мог пролить свет на эту историю, уже умер.

Заинтересовавшись услышанным я, по возвращении в места, где доступны библиотеки, занялся поисками документальных сведений. Как ни странно, складывалось такое впечатление, будто об этом судебном процессе нигде не сообщалось. Наконец, в одной из газет той поры мне удалось прочесть, что, поскольку обвиняемый происходил из хорошей семьи, местные власти настояли на переносе слушания из Эксетера в Лондон, что вел дело Джеффриз, приговор был вынесен смертный, а в свидетельских показаниях содержались упоминания о неких «исключительных обстоятельствах». Разузнать что-либо еще мне не удавалось до сентября нынешнего года, когда один из моих друзей, знавший о моем интересе к Джеффризу, прислал вырванный из букинистического каталога листок со следующим текстом:

Джеффриз, судья. Интересная подшивка рукописных материалов, относящихся к процессу об убийстве…

ну и так далее. Короче говоря, я с неописуемой радостью понял, что всего за несколько шиллингов могу стать обладателем дословной записи, стенографического отчета о судебном процессе над тем самым Мартином. Мною была послана соответствующая телеграмма, и вскоре рукопись поступила ко мне. Это оказался не слишком толстый переплетенный том, на обложке которого красовалась наклейка с выведенным в манере восемнадцатого века названием и припиской «Мой отец, который вел протокол данного заседания, рассказывал, что друзья подсудимого уговорили судью Джеффриза воздержаться от публикации отчета. Отец собирался опубликовать эти материалы сам, в более подходящее время, каковое его намерение всячески поддерживал ознакомленный с ними преподобный мистер Глэнвилл. Увы, препоной осуществлению задуманного стала унесшая их обоих смерть.»

Инициалы Т. Г. под данной припиской подсказали мне, что вел протокол скорее всего не кто иной, как Томас Гурней, не раз выступавший в таком качестве на важных процессах.

На первых порах это оказалось единственным, что мне удалось прочесть, но вскоре я прослышал о специалисте по скорописи семнадцатого столетия, и вот недавно на мой стол легла машинописная расшифровка рукописи. Отрывки из нее, которые я приведу ниже, помогут восполнить пробелы в изложении событий Джоном Хиллом, равно как и в памяти одного или двух человек, проживавших в краях, где разворачивались события.

Материалы предваряются предисловием, сводящимся к тому, что данная запись не была сделана непосредственно в суде, но является точной копией судебного протокола, к которой, однако, автором добавлено несколько «примечательных моментов», не вошедших в официальный экземпляр, а также, что настоящая копия выполнена с намерением издать отчет в более благоприятное время, но делавший ее воспользовался скорописью, дабы в случае попадания сего списка в чужие руки посторонний не смог бы лишить его и его семейство возможной прибыли.

Собственно отчет начинался так:

В среду, 19 ноября, по делу Корона против Джорджа Мартина, эсквайра из (название местности я позволю себе опустить), в Олд Бейли, куда из тюрьмы Ньюгейт был доставлен для приведения к присяге подсудимый, состоялось заседание суда со слушанием и вынесением решения.

Представитель Короны.

Джордж Мартин, поднимите руку (что тот и сделал).

Далее был зачитан обвинительный акт, гласивший, что обвиняемый, «не имея страха пред ликом Господа, но побуждаемый наущением дьявола, мая пятнадцатого числа в лето царствования Государя и Повелителя нашего Короля Карла Второго тридцать шестое, в вышеупомянутом приходе напал с оружием на жительствовавшую в тех же местах незамужнюю Энн Кларк и, поправ законы Господни, равно как и Государя нашего и Повелителя Короля, злодейски, предумышленно и жестоко посредством ножа стоимостью в пенни перерезал упомянутой Энн Кларк горло, нанеся рану, от коей названная Энн Кларк умерла, тело же ее бросил в некий, находящийся в том же приходе пруд с водой (несущественные для нас подробности снова опускаю), каковое злоумышленное деяние было направлено против общественного спокойствия, установлений Короны и достоинства Государя нашего Короля.»