Человек, который был Миллиганом

Элджернон Блэквуд

Человек, который был Миллиганом

Миллиган критическим взором окинул неопрятную комнату; хозяйка стояла позади, стараясь определить, согласится он снять ее жилье или нет. Скрестив на груди руки, она оценивающим взглядом следила за Миллиганом. Он работал в туристическом агентстве, а в свободное время писал киносценарии. Больше всего в этой невзрачной квартирке его привлекали высокие раздвижные двери. Собственно, ничего, кроме скромной комнатушки да завтрака по утрам, ему и не требовалось, однако Миллиган вдруг представил, как сидит в своем кабинете и пишет сценарии — и уж они-то непременно принесут ему удачу. Соблазн был велик. Он станет литератором — да еще с собственным кабинетом!

Он начат торговаться:

— Квартирка ничего себе, но плата, полагаю, могла бы быть более умеренной, миссис…

— Босток, сэр, миссис Босток, — подхватила хозяйка и тут же стала жаловаться на непомерно растущие цены. В этом не было никакой необходимости, потому что Миллиган, уже решив снять эту квартиру, пропускал мимо ушей ее стенания.

Давая миссис Босток выговориться, он прошелся по комнате, внимание его привлек китайский рисунок, висевший над покрытой плисом каминной полкой: человек в плывущей по озеру лодке… Миллиган просто взглянул на него, ничего более — как-никак смотреть на рисунок было интереснее, чем внимать нудным причитаниям хозяйки, но та, мгновенно перехватив его взгляд, тут же прервала свой скорбный экскурс в экономику:

— Китайская! Это мой покойный муж ее привез. Из самого Гонконга…

Миллиган невольно улыбнулся: по тому, как старательно она выговорила экзотическое слово «Гонконг», чувствовалось, что эта картинка является предметом ее гордости.

— Замечательный рисунок, — поддакнул он, — возможно, даже ценный. Среди этих китайских картин попадаются, насколько мне известно, весьма редкие.

Стоил рисунок никак не более двух шиллингов, и Миллиган это знал, но путь к сердцу миссис Босток был найден, и она мгновенно согласилась уменьшить плату за квартиру на шиллинг. Разумеется, этот рисунок ее благоверный в бытность свою морским капитаном попросту где-то стащил. Однако миссис Босток, судя по всему, считала эту безделицу настоящим шедевром, который она явно приберегала на черный день, чтобы, если возникнут трудности, продать за кругленькую сумму. Итак, Миллигану по чистой случайности посчастливилось найти слабое место своей хозяйки. Человек честный и порядочный, Миллиган не стремился использовать свое открытие, однако почти каждый день один из них двоих обязательно упоминал в разговоре китайский рисунок, и, хотя тема эта уже успела ему изрядно прискучить, он вынужден был постоянно к ней возвращаться, из вежливости подолгу рассматривая нарисованного китайца, сидевшего в лодке спиной к комнате. Этого обитателя Небесной империи, который знай себе греб по безукоризненно глянцевой глади озера, нисколько не продвигаясь вперед, он вскоре мог представить с закрытыми глазами.

Всякий раз, когда миссис Босток по своему обыкновению пыталась вовлечь его в какую-нибудь нудную беседу, он многозначительно перемещал взгляд с ее смуглого лица на рисунок — и хозяйка тут же замолкала, благоговейно глядя на китайский «шедевр». Оставалось немногое — сказать пару восхищенных слов…

— О, как мне нравится ваша картина! — с чувством восклицал в таких случаях Миллиган. — Она превосходно здесь смотрится. — Он бережно поправлял раму и носовым платком смахивал с нее пыль. — Не то что вся эта современная мазня…

Так уж получилось, что сюжет рисунка ассоциировался у него с одним из рассказов Лафкадио Герна. [1] Однажды Миллиган устроил своему клиенту удачную поездку в Японию, и тот в благодарность преподнес ему сборник китайских рассказов Герна. Подобных книг Миллиган не читал — ведь в них не было ничего «кинематографичного», — поэтому он эту странную книгу продал за шиллинг букинисту. Впрочем, полистать он ее полистал, и один из рассказов очень ему запомнился: история о картине, на которой был изображен человек в лодке. Герой рассказа, подолгу созерцая сидящего в лодке человека, вдруг стал замечать, что он двигается — гребет в его сторону. В конце концов он выплыл из картины прямо в храм, в котором стоял наблюдающий за ним герой рассказа…

Миллигану история показалась глупой, хотя память запечатлела все до единой детали. Они не выходили у него из головы. Очень уж реалистичным был этот рассказ. И всякий раз, когда Миллиган встречал на улице китайца или продавал билеты в Японию и Китай, он ловил себя на мысли, что думает о человеке в лодке — его образ плавно выплывал перед его мысленным взором и исчезал вновь. Миллигану даже стало нравиться воскрешать его в памяти. Разумеется, в тот момент, когда он впервые взглянул на «шедевр» миссис Босток, висевший над покрытой плисом каминной полкой, ему сразу вспомнилась картина из рассказа Герна — человек в лодке на мгновение выплыл из его памяти и вновь растворился в ее туманной дали.

«Замечательный парень этот Герн», — думал Миллиган. В его истории не было ничего сверхъестественного, ничего из ряда вон выходящего, ни малейшего намека на мистику, и тем не менее сама идея рассказа была настолько необычна, что, проникнув однажды в сознание Миллигана, она уже не выходила у него из головы, а с тех пор как молодой человек увидел «шедевр» миссис Босток, стал буквально преследовать его.

«А что, если он имел в виду именно этот рисунок? — пришло Миллигану в голову, когда он работал над очередным сценарием, который должен был обеспечить ему богатство и славу. — Очень может быть. Наверное, это все же старинный рисунок. Да к тому же так похож на тот, что описал Герн. Но каким образом?.. Впрочем, почему бы и нет?»

Действительно, почему бы и нет? В конце концов, каждый человек наделен воображением, а литератор тем более… Частенько Миллиган засиживался за работой до утра. Свет от газовой лампы освещал исписанные страницы, озеро в Китае, лодку, спину, руки и косичку крохотного китайца, который без устали греб по безмятежному китайскому озеру, не продвигаясь ни на дюйм. Сюжет, который он тогда писал, как нарочно, развертывался в Китае. Однажды ночью, то и дело поглядывая на висевшую над камином картину, Миллиган, к своему немалому удивлению, заметил, что вид человека в лодке каким-то странным образом стимулирует его творческое воображение.

В неверном свете газовой лампы китайский «шедевр» миссис Босток буквально оживал — было так легко представить себе лодку, воду, даже движения человека. А эти танцующие тени! Как они играли на руках и спине китайца, как трепетали на веслах и бортах лодки!

Потом, когда в два часа ночи улицы Лондона погрузились в тишину и в городе воцарился покой, Миллиган, в очередной раз взглянув на рисунок, вдруг похолодел — ему показалось, что он уловил едва заметное движение… Человек на картинке мерными взмахами весел гнал лодку в его сторону, однако к «берегу» не приближался… И странно, работа сразу стала спориться, появилось нужное настроение, эпизоды сами собой выстраивались в сюжет.

«Этот китаёза — живой! — шептат он, вслед за Томасом Верком [2] называя китайцев „китаёзами“. — Богом клянусь! Он гребет, его весла двигаются! Я оживил его своим вдохновением и теперь просто обязан создать что-то великое!»

И его фантазия, вдохновленная мрачным покоем спящего города, взмывала на недосягаемые высоты. Таково было начато удивительного приключения, выпавшего на долю литератора Миллигана, воображение которого проявлялось в предрассветные часы, но сценариям которого никогда не суждено было стать фильмами.

«Зачем вообще их писать, — вырвалось у него однажды в разговоре со мной, — если я могу жить в них?»

Сказал он мне это в Пекине, лет десять-двенадцать назад, и я, возможно, оказался единственным, кто когда-либо был посвящен в тайну того уникального сценария, в котором «жил» Миллиган. Впрочем, в Пекине его звали вовсе не Миллиган. И работал он не в туристическом агентстве. В свои тридцать восемь он был богат, влиятелен и занимал завидное положение в тамошнем английском обществе. Но не это важно. Важно то, как он вообще очутился в Китае — а именно этого он и не знал. Да, да, он понятия не имел, каким образом оказался в Китае! Этот человек ровным счетом ничего не помнил: ни о своем путешествии в Китай, ни о тех биржевых операциях, благодаря которым начал процветать, — воспоминания его ограничивались китайским периодом жизни, когда он неожиданно оказался участником крупных и многообещающих сделок в Пекине. Из его жизни попросту выпали несколько лет.