Зеркало в комнате 22

Джеймс Хэдли Чейз

Зеркало в комнате 22

1st published as: «The Mirror in Room 22» by squadron leader R. Raymond (in «Slipstream: A Royal Air Force», 1946); republished as: «The Mirror in Room 22» by James Hadley Chase (in «The Mammoth Book of Twentieth-Century Ghost Stories» ed. Peter Haining, 1998).

В тот Сочельник за общим столом собралось всего с полдюжины офицеров. Большая, уютно меблированная комната, несмотря на веселые украшения и пылающие в очаге дрова, выглядела слегка заброшенной и чуть прохладной теперь, когда не было привычно-шумной компании.

Шесть офицеров, по воле обстоятельств, проводившие Рождество на здешней авиабазе, закончили обед и устроились в полукруге перед огнем. На этот раз радио молчало и с виду все были довольны, созерцая пламя, прыгающее в кирпичном очаге и слушая ветер, свистевший вокруг старинного особняка, ставшего офицерской столовой.

Краснолиций Хопкинс, обладатель больших белокурых усов, полукрылого шеврона и парочки медалей, неожиданно заметил, что будет рад, если эскадрилья поскорее двинется дальше.

Адъютант, немного сонный, напомнил ему, что они только что прибыли.

— Не нравится мне эта авиабаза, — пожаловался Хопкинс, вытягивая длинные ноги и слегка поерзав на своем стуле. — Из всех Богом забытых мест, эта дыра самая заброшенная. Да еще и этот дом, он угнетает меня.

— Он и меня угнетает, — поддержал из своего угла старший прапорщик. — Только послушайте, как воет собака. Она так воет уже вторую ночь.

— Да уж, — Хопкинс расстегнул свою куртку и устроился поудобнее. — Зверюга не давала мне уснуть до полуночи.

— Отчего же вы не встали и не дали ей пинка? — спросил адъютант, обладавший практичным складом ума.

— Как же, я вставал, и хотя этот вой, как казалось, раздавался прямо под моим окном, там не было никакой собаки.

Старший прапорщик усмехнулся.

— Уж не пытаетесь ли вы заставить нас предположить, что столовая населена призраками?

— Не будьте ослом, — быстро отмахнулся Хопкинс. — Однако признайтесь, все это довольно жутковато.

— Полагаю, все одинокие старые дома за городом жутковаты сами по себе, — заметил Медоуфилд, офицер пищевого снабжения. — Если вы боитесь, что призрак выскочит, когда вы пойдете спать, что ж, я, пожалуй, рискну отконвоировать вас вдоль по коридору. Не бойтесь, возьму не дорого.

Последовал дружный смех, к которому присоединился и Хопкинс, а затем в беседе наступила пауза. Ветер взвихрился неожиданно бурным крещендо, посылая в окно потоки веток и мелких камешков, в которых на какой то миг потонул мрачный вой собаки.

В комнату вошли командир эскадрильи и подполковник воздушной авиации. Никто из сидящих у огня не знал последнего.

— Не вставайте, парни, — сказал командир. — Это — подполковник Адамс, бывший командующий местной авиабазы. Рождество он проведет с нами.

Последовала всеобщая суета, чтобы организовать места для новоприбывших. Шесть офицеров с любопытством разглядывали подполковника. Это был большой, тучный, жизнерадостный на вид мужчиной, с мощными плечами и бычьей шеей.

— Весьма тоскливое место для Рождества, сэр, — заметил Хопкинс, как только все снова расселись.

— Я знавал и похуже, — отвечал подполковник, набивая свою трубку, — Но должен сказать, что выбрал бы местечко и получше, если бы мы так сильно не торопились уехать отсюда. Как выяснилось, осталась кое-какая недоделанная работа, и мне пришлось ухватиться за возможность вернуться, чтобы подзатянуть последние гайки, — внезапно он посмотрел на окно. — Старая собака опять терзает всех своим воем.

— Вы знаете, чья она, сэр? — спросил Медоуфилд, — Этот вой продолжается уже в течение двух ночей.

— Обычное дело в Сочельник, как мне рассказывали, — ответил подполковник. — Странная вещь… люди в деревне думают, что это — призрак. Его никто никогда не видел, да его никогда и не слышно, кроме этих трех дней перед Рождеством.

— Вот и Хопкинс пытался заставить нас поверить, что в столовой живут привидения, — сказал прапорщик с хитрой усмешкой. — Вы ведь не собираетесь заставить нас думать так же, сэр?

— Пожалуй, нет, — медленно протянул подполковник, — но нечто странное действительно случается здесь под Рождество. Когда я впервые услышал эту историю, я подумал, что это попросту женская болтовня, однако... ох уж эти старые здания... всегда о них слышишь какие-нибудь необычные истории... — Он повел плечами и посмотрел на огонь.

— Нельзя ли поподробнее, — вмешался командир эскадрильи. — Что за история? Ну же, Адамс, вы пробудили мое любопытство.

— В деревне поговаривают, что хозяин этого дома совершил самоубийство в своей спальне в Сочельник. Было это лет шесть назад. Он занимался бизнесом, который уверенно шел в гору, но деловой партнер его обманул. Весть о банкротстве пришла как раз в Сочельник. Не очень хороший Рождественский подарок, не так ли? Так что домовладелец перерезал себе горло. Он был найден лежащим перед зеркалом в спальне. Собака его исчезла в тот же день, и никто с тех пор ее не видел, — Адамс снова покосился на окно. — В деревне поговаривают, что она воет каждый Сочельник возле дома, скорбя о своем хозяине.

Медоуфилд зажег сигарету.

— Редкостная чепуха сельских болтунов. Кстати, а какой номер был у комнаты, где умер этот бедолага?

Подполковник обвел взглядом выжидающие лица.

— Номер Двадцать два, — сообщил он.

Хопкинс слегка поморщился.

— Это — моя комната, — сказал он. — Вообще-то, это достаточно уютная и хорошая комната.

Подполковник кивнул.

— Знаю, — промолвил он. — Как правило, я и сам останавливался в той комнате, когда находился на авиабазе.

Хопкинс усмехнулся.

— Ну, значит все в порядке, — сказал он. — Вы ведь не заметили ничего необычного в ней, не так ли?

— Не совсем, — возразил подполковник, и вновь зажег свою трубку.

— Там что-то было?

— Вообще-то, да. И, пожалуй, это было даже посильнее шотландского виски. Хотя, всякое можно вообразить в полумраке свечей, особенно когда тебе наговорят о призраках.

Хопкинс подался вперед.

— Вы видели что-нибудь?

— Видимо будет лучше, если я продолжу мою историю, — сказал подполковник, — и поведаю о том, что мне порассказали в прошлый Сочельник. К обеду мы пригласили деревенского сквайра, и совершенно неожиданно он спросил, кто занимает Комнату номер Двадцать два... ну, так же, как я спросил об этом вас... и когда я ему ответил, он так странно на меня посмотрел, что пришлось отойти с ним в сторонку и поинтересоваться, в чем собственно дело.

Адъютант внезапно швырнул дрова в огонь.

— Что-то здесь становится холодновато, — сказал он, протягивая к теплу руки. — Вы не находите?

— Продолжите, сэр, — сказал Хопкинс, хмурясь на адъютанта. — И что он там Вам наплел?

— Кажется, двое последних обитателей Комнаты Двадцать два были найдены лежащими перед зеркалом с бритвой в руке и перерезанным горлом. Оба они, один за другим, занимали эту комнату как раз накануне Рождества. Поэтому с тех пор ее стали держать на замке. И так было, пока не прибыла моя эскадрилья. Вот тогда то комнату снова открыли, — он издал смешок. — Я решил, что все это абсолютный вздор и так и сказал сквайру. А поскольку вечер продолжался, то и вовсе забыл об этом. Следующим утром предстояло раннее дежурство, и я встал около шести. Было темно, спальня была освещена только мерцанием свечей. Собака выла, так же как она воет теперь, но даже тогда я не думал о тех странных смертях, которые произошли в этой комнате. Я начал бриться перед зеркалом, разглядывая свое отражение. Как вдруг, меня посетило странное видение. Иначе это никак не назовешь. Я обнаружил, что теперь смотрю в зеркало не на себя, а на кого-то совершенно другого. Это был мужчина примерно моего телосложения, лицо его выглядело печальным. Было видно как он бреет себя блестящей старомодной бритвой, движения его, совпадали с моими. Но вот он неожиданно замер и медленно провел лезвием по своему горлу, одновременно с усмешкой глядя прямо на меня. Должен признаться, это явление повергло меня в тяжелый шок. Я отступил от зеркала, роняя свою бритву, поскольку повторил все движения. Когда я снова посмотрел в зеркало, то увидел лишь свое собственное отражение, правда, теперь оно было под стать траве на опушке, слегка зеленоватым. Возможно, то был один из самый неприятных опытов в моей жизни, хотя это и было ничто иное, как видение, оптическая иллюзия.