Вурдалачка

Вурдалачка

Нежить чаще других человеческое принимает обличье: ищет чувства согревающего. Живым, однако, такое общение не всегда на пользу.

Среди московских йогов давно поговаривали, что меж ними завелся упырь. Так, лаборантка Валя, встретив в коридоре свою подругу Зину (обе были йогинями и за здоровьем друг друга следили пристально), даже ахнула и руками всплеснула.

— Зина! Да что же ты, мать, прямо сохнешь! — воскликнула.

— Сама не знаю, — охотно отозвалась Зинаида. — Все в порядке, вроде бы и не беременная, а утром встаю такая разбитая, как будто меня всю ночь имели, — усмехнулась, затягиваясь сигаретой, и переступила со звуком каблучками.

Под высоченными каменными потолками храма науки звук раздавался гулко. Толстые гранитные колонны придавали месту солидность, а со стен глядели лики ученых людей. Смотрели умно, но издалека и не одобряли…

— Я думаю, — сказала Валя, — среди наших завелась вурдалачка или упырь.

— Почему обязательно наших? — обиделась Зина.

— Чужого аура не подпустит, — деловито пояснила Валентина. — Только кто? Кто?!

— Из наших, по-моему, некому! — стояла на своем Зинаида. — Не станет никто из наших этим заниматься…

— Ты, Зинуля, человека не знаешь. Своя душа — сумерки, а чужая и вовсе — потемки, как известно.

— Я все-таки думаю, кто-то чужой ко мне ходит. О своем воспоминание бы осталось. А так — одна разбитость утром и тошнота…

На том дело и кончилось, потому что подошли посторонние.

Однако совсем недавно другая йогиня Света проснулась под утро от человеческого крика. Кричал кто-то издалека, потому что не разобрала: мужик или баба кричит. Крик был о помощи, и Света тут же стала обзванивать своих знакомых и спрашивать: не случилось ли с ними чего? Нежить в минуту дремы особо сильно льнет.

Так звонила бесполезно, пока не добралась до Коли. Коля и признался, что это он кричал, потому что к нему во сне явилась вурдалачка и пила кровь. Света, конечно, всем вмиг растрезвонила, мол, есть свидетельство. Однако когда стали допытываться, кто приходил к нему, Коля отрезал:

— Мое дело, — говорит, — кто ко мне приходил.

— Нет! — твердо говорят ему в ответ. — Не только твое. Вон погляди, какая Зина стала бледная и белая. Кто, спрашивается, из нее кровь выпил, цвета лица лишил?

— Откуда я знаю, кто из нее кровь пьет? — кричит Коля.

— А вот и знаешь! Вот и знаешь! — тоже кричат ему в ответ.

— Ничего я вам не скажу, — отвечает Коля, рассердившись. — Нечего в чужую жизнь лезть!

— Ах, так?! — они ему в ответ. — Ну, смотри, потом не жалуйся. Мы тебе помогать больше не станем.

— Не больно мне ваша помощь нужна. Я вас не просил ко мне приходить, — и гордо от них удалился.

Одни стали возмущаться. Другие строили догадки.

— Не надо поднимать шум, — говорили третьи. — С Марьей Ивановной надо посоветоваться.

— Он никогда не признается, — сказала Зина.

— Мне кажется, я знаю, кто у Коли кровь пьет, — говорит вдруг Валя и затягивается сигаретой.

— Кто? Как ты думаешь?! — стали наседать на нее.

— Кто-кто! Кому еще, как не ей, красотке нашей, и быть упырем! — затвердела Валентина лицом. — Ольга — вурдалачка, вот кто!

— Бедный Коля! — стали вздыхать и жалеть все Колю.

— Нет, — сказала Зина, — может, у них с Колей чего и есть между собой, а ко мне ей чего являться? Вроде не лесбиянки мы…

— Кровушку сосать безразлично у кого, — весело сказала Валя. — Чистая астральная пища. Забыла, как ты ей тогда сказала? Думаешь, она тебе простила?

— Если это Ольга, он никогда не скажет, — вздохнула Зина. — Он ей не то что кровушку, жизнь готов отдать.

— Как можно любить такую кровососку?! — стала возмущаться Света. — Неужели он не понимает, с кем имеет дело?!

— Любовь! — возразили ей. — Вон каких ведьм любят. Л эта в придачу еще и красотка. Надо Колю спасать, сам он с собой не совладает, погубит его Вурдалачка.

Завидовали, злились бабы, хотя и не без причины. Ольга-вурдалачка (так ее прозвали за яркие набухшие губы) была женщиной красоты редкой. И не один только Коля на нее засматривался. Да только что толку? Не испытывала она никаких чувств к Коле, даже отвращения не было. Бывало, идет и смотрит сквозь него своими чудными очами. Страдал Николай от страшного такого равнодушия неимоверно. Потому что любил он ее так, как любят обычно лишь в книжках.

И чего он только не делал! Она преподавала иностранный язык, так он ей книги стал доставать необыкновенные. А сам-то студент и моложе ее на несколько лет — ну какая же он ей пара?! Ей человека солидного и с положением надо было. Такую красивую женщину надо лелеять и холить. А Коля, можно сказать, едва себя мог прокормить, да еще в коммунальной квартире жил с бабкой своей, которая получала такую пенсию, что и сумму называть неудобно. Бедно жили. А красавицы — бедности не любят. Да и кто ее любит, бедность-то?

Впрочем, не зря был Коля йогом: большая и сильная воля гнездилась у него в душе. Они и познакомились на собрании йогическом. Именно там он, как ее увидел первый раз, глазами впился и понял — не жить ему без нее.

Их, конечно, познакомили. Однако Ольга как-то сразу ощутила его чувства к ней и отстранилась, заиндевела, строго и неприступно повела себя сразу же, чтобы повода не давать излишнего. Да разве остановишь настоящую любовь!

Когда он перепробовал все способы: и в кино звал, и глазами молил, письма посылал с просьбой о свидании, и подсылал другую йогиню, ту самую Зину, поговорить просил… — вот тогда, перепробовав все, Коля понял, что наяву в дневной жизни не взять ему красавицу. Она его вообще не замечала. Один раз только с ним и перемолвилась.

Остановилась перед ним после лекции и сказала:

— Я попрошу вас, Коля, больше мне глаза не мозолить! — одну только фразу и вымолвила. А он стоит и ее глазами поедает, преданно смотрит. Она едва не плюнула в сердцах, даже ругательное что-то пробормотала…

Вот тогда он и понял отчетливо, что наяву нет у него надежды. И решил во сне ее достичь. Недаром все ж таки йогом он был и магией баловался. А тут и книжка его подбодрила. Для нее книгу достал, купил на последние деньги у спекулянта, на иностранном языке про все магии и чародейства на свете. Доступная всем, неглубокая книжка. Однако кое-что он вычитал. В особенности одну историю про волшебника, который в точности, как он, был и гол, и бос, а влюбился в царевну. И стал ее во сне вызывать. А она по утрам рассказывает свои сны, мол, этот Ибрагим-волшебник меня к себе опять заставил прилететь, ну и всякое такое у нас с ним было…

В те времена люди не глупые были, кое-кто заподозрил неладное. Стали расспрашивать Царевну, куда, мол, летала? В какой стороне живет волшебник и как дом у него выглядит? Она место назвала: дворец там золоченый, а во дворце — музыка, яства, фонтаны… Место она правильно назвала, говорили как раз, что там живет один чародей. Только никакого дворца и быть не могло — пустыня голая. Отправились туда и нашли волшебника. Он и признался. Вызываю, говорит, и вызывать ее буду, доколе за меня не отдадите замуж. Царь уперся, конечно, но и сделать ничего не может с чародеем. Царевну заперли, а ей что? Она неведомым способом, душой своей нежной воспарит и к чародею в объятия. Видать, потом ей тоже понравилось, потому что в один день они оба исчезли. Наверно, полетела она во сне к нему, да там и осталась.

Эта история Коле так глубоко в душу запала, что он даже спать перестал. Лежал, в ночь мысленно таращился и все сосредоточивался, сосредоточивался… Чуть с ума не сошел, пока не понял, что надо вовсе наоборот поступать. Не таращиться зря в ночи, а напротив того, уснуть как сле­дует, но после себя во сне не утерять, припомнить. А как в здравую память стал входить Коля во сне, так перед ним сразу возможности и открылись. Заснет, бывало, побарахтается в мутной воде сновидений и вынырнет опять наружу, но в иной, сонной яви. Бывало, на себя поглядит (долго не заглядывался, правда, опасное это дело) и тут же к ней. Стоит возле постели ее и любуется, смотрит на то, как она дышит. А толку никакого: она спит и все, а в сон ее нет ему дорожки. Ей Коля не снился. Один раз попробовал, пролез, так она на него зверя диковинного спустила. Хотя и в сознании был, и помнил, что сновидение перед глазами, а перепугался. Как перепугался — так сразу и проснулся беспомощный и потный у себя в постели.