Враждебная тайга (СИ)

Пролог

Независимый искатель истины должен отдавать себе точный отчет во всех мельчайших деталях исследуемого вопроса и не должен пугаться ее, какой бы она ни предстала ему.

Папюс

Пролог.

Ты, Небо в высях, сеешь страх,

Пусть те, кто злое совершил,

За Зло несут ответ.

Ши Цзин

1212 год. Юго-Восточная Сибирь, верховья Онона…

I

Это был не просто крик – это был душераздирающий вопль. Он прокатился среди немых серых камней, достиг апогея и прервался на высшей ноте. Ночная серая тайга, голые острые скалы, осенний ветер, мрак, иссиня-черное небо без звезд – все это неприязненной массой кишело и жило собственной жизнью, чуждой и отпугивающей.

Крик повторился, но на этот раз его не оборвали, а заглушили мерно-монотонным гулом барабанов. Выдубленные шкуры, натянутые до отказа, гулко отдавали свои бухающие звуки в пространство под ударами каменных молотов. В этих звуках чудилось нечто неясное, несущее все, что угодно, кроме хорошего.

Гул нарастал, вовлекая тьму в начавшееся действо, где-то вдалеке угрюмо завыл волк. Внезапно все стихло, и обрадованный промозглый ветер стал яростно трепать сосны и свистеть в проломах скал. И тут кто-то из всех сил ударил в барабан, в тот же миг вспыхнули десятки огней, озарив неясным мерцающим светом естественный амфитеатр, созданный природой.

Крошащиеся, с глубокими трещинами, неприветливые скалы громоздились с четырех сторон, и только в одном месте узкая пробоина размыкала это каменное кольцо. Длинноствольные сосны, чахлые и кривые, росли всюду, где имелась хоть крупица бедной таежной почвы, производя впечатление, что произрастают прямо из камней. Сверху все это напоминало базальтовый венец, случайно оброненный в бескрайней глуши.

Ветер сделал последнюю попытку погасить трепещущие огоньки факелов, но барабаны выдали еще серию гулких ударов, и слабенькие фитили, повинуясь не видимым в темноте людям, погрузились в кучи сухостоя, сваленные правильным кругом. Пламя с треском взметнулось вверх, а барабаны принялись отстукивать свой нагнетающий беспокойство мотив.

Теперь уже можно было различить фигуры людей, собравшихся в этом неприветливом месте. Их было ровно тридцать, по трое у каждого костра. В «тройку» входили воин, младший шаман и хранитель огня. Воины все, как на подбор, рослые, мускулистые, с каменными лицами и отсутствующим взглядом, облаченные в шкуры тигров. На шее их красовались амулеты из зубов и когтей хищников, волосы забраны и заплетены в мелкие косички, в левой руке щит, в правой копье с каменным наконечником.

Младший шаман должен был неустанно бить в барабан, не сбиваясь с такта, что было довольно нелегко. Скакать у барабана в волчьей шкуре и лисьей шапке, ударяя увесистыми палками, на ветре и холоде не улыбалось никому, но только так можно было в далеком будущем стать старшим шаманом, а может, и верховным жрецом.

Хранители огня – древние седые старцы, автоматически-меланхоличными движениями костлявых рук совали сучья в костер. Их бесцветные глаза бегали в глазницах, если огонь слабел и мерно отражали красный блеск, если пламя взметалось ввысь. Подобное поведение объяснялось просто, если огонь гас, то хранителя тут же убивали, поэтому старцы пеклись о костре более, чем о другом.

И вдруг тьма раздалась, распалась на части, укрылась в тайге, заползла в расщелины и неровности земли – это полновластная хозяйка ночи, ослепительно белая круглая Луна выплыла из-за туч. Она висела очень низко, едва ли не касаясь верхушек деревьев, поражая своими непривычно большими размерами.

Впрочем, собравшихся это совсем не удивляло, каждый был занят своим делом. Луна лучше всякого прожектора освещала место действия, но костры по-прежнему полыхали так же ярко. В центре круга теперь находились трое в звериных шкурах с бубнами в руках. То были старшие шаманы.

Молча, они взирали на костры, на скалы и более всего на Луну. Переглянувшись между собой, шаманы кивнули сами себе и разом ударили в бубны. Чем быстрее били бубны, тем сильнее им вторили барабаны, а троица закрутилась в танце, более напоминавшим адскую пляску, периодически один из них выкрикивал что-то непонятное низким гортанным голосом.

Ни один из присутствующих не смел ни шевельнуться, ни дыхнуть посильнее, ибо ни один звук не должен помешать шаману в общении с духами посредством танца, за ослушание – страшная смерть.

Пляска достигла апогея, распалившиеся шаманы уже не замечали ничего, их отсутствующие глаза отражали блеск огня. Вдруг один замер в неестественной позе, взгляд его освободился от неземного дурмана и тут же устремился на Луну, которая стала еще больше и ближе к земле, окрасившись в червленое золото. Шаман рухнул на колени и, воздев руки к небу, крикнул:

– Пора! Ведите великого!

Под гул барабанов двое других старших шаманов удалились в тень скалы, появившись спустя минуту со старцем, ведя его под руки. У центра амфитеатра старик, облаченный в шкуру медведя, увешанный амулетами, с огромным бубном, оттолкнул поводырей, глянул на Луну, вынул из-за пазухи закопченную кость, рухнул на колени и, бормоча заклинания, принялся чертить круг на песке.

Замкнув его, он поднялся и забил в свой бубен, затянув сиплым старческим голосом заунывный жуткий мотив, а после пошла пляска, хаотичная, конвульсивная, с дикими воплями. Старик вопил, стонал, скакал и прыгал, как сумасшедший, бил в бубен, но ни разу не переступил черту.

Танец начался и так же внезапно завершился, шаман дышал ровно и спокойно, будто и не было четверть часовой вакханалии, исполненной непонятным, но устрашающим зловещим смыслом. Верховный жрец поднял левую руку и все рухнули на колени, чтобы выслушать волю высших сил.

– Духи очень, очень разгневаны. Они не хотят помочь нам в войне против злого народа, пришедшего из бескрайних монгольских степей … Нам придется принести в жертву невинную кровь, только она сможет помочь нам! – тут жрец обернулся к старшим шаманам, – Вы знаете, что надо делать, спешите, обряд должен быть совершен сегодня, завтра будет поздно…

– Мы поняли тебя, о Великий! – склонив низко косматые головы гулким эхом отозвались шаманы.

II

Осенняя ледяная ночь по-прежнему властвовала над землей, тайга все так же шумела на пронизывающем ветру; красивая, полная, золотистая Луна по-прежнему освещала все те же скалы, полыхающие костры и тех же людей. Но место действия претерпело одно существенное изменение – в самом центре амфитеатра, где недавно исполнял свой танец верховный жрец, лежал ослепительно белый, абсолютно гладкий валун.

Свет костров и Луны заставляли переливаться его неестественным блеском, пугающим, но завораживающим. И вновь в привычном ритме забили бубны старших шаманов. Начавших свою пляску, и опять они под руки привели верховного жреца, а тот начертил свой круг, но танцевать не стал.

Он рухнул на землю, долго бормотал заклинания, перебирая свои амулеты и талисманы. С каждым словом, произнесенным шаманом, Луна все более и более наливалась золотом. Неожиданно жрец вскочил, воздел руки к небу и хрипло закричал:

– Мы – дети твои вопрошаем тебя, сколько? Дай нам знак!

Над тайгой повисла полнейшая тишина, даже ветер – хозяин поздней осени – и тот утих. И вот среди этой мертвой безмолвности раздался отчетливый вой волка. Звук взлетел ввысь, разрезав мерзлый воздух, и опять повисла тишина, но вот вой повторился и еще, и еще, и еще… Когда ночь обрела прежние звуки, а ветер принялся восстанавливать свою былую власть, шаман вытянул свою костлявую руку и зловеще захрипел:

– Вы слышали? Семь раз выл волк, значит, семь невинных душ потребовали от нас силы неба. Так исполним волю небес, вечных, как сама земля!

Лающее эхо подхватило и обезобразило эти слова, но и его заглушили барабаны, подхватившие зловеще – заунывный ритм. Под эту какофонию старшие шаманы вынесли из глубины скал охапку веток, огромный чан с водой и каменный топор.